Кругом нас, куда только достигал глаз, лежала зеленая страна — Страна Дремучих Трав. Она шумела, гудела, ни на миг не стихала. И слова Думчева растаяли я потонули в этом постоянном могучем шуме и гуле.
Глава 39Когда открывают давно открытое
Где гнутся над омутом лозы,
Где летнее солнце печет.
Летают и пляшут стрекозы,
Веселый ведут хоровод.
Дитя, подойди к нам поближе.
Тебя мы научим летать…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
По другую сторону горы была поляна. Там я увидел-живое существо, привязанное к дереву.
Думчев подошел поближе и начал объяснять. Эти объяснения смешивались у него с воспоминаниями о его первом, единственном, но неудачном полете.
— Вот видите, видите! — говорил он. — Вот как надо строить машину для полетов о воздухе! Это стрекоза с двумя парами крыльев: одна пара расположена немного выше другой. Каждая пара крыльев у стрекоз развивает как подъемную, так и тяговую силу. Эти крылья не только поддерживают, но и двигают аппарат. Даже слабое движение длинных крыльев развивает большую тяговую силу. Это стрекоза под названием «коромысло».
Думчев отвязал стрекозу. Она сразу взлетела и исчезла из виду.
— Что, хороша в полете? Смотрите, вот еще одна такая же привязана у меня. Передняя часть крыльев — жесткая, а задняя половина — гибкая. Она управляется только отчасти и автоматически приподнимается вверх при движении вниз, развивая особую силу. Что, хороша?
Думчев вопросительно поглядывал на меня.
Я молчал, а он по-своему понял мое молчание.
— Удивлены! А теперь я покажу вам нечто непревзойденное. Видите, вот другое существо — из семейства либеллюла. Смотрите, как распластаны ее широкие крылья! Это самый проворный и самый мощный летун. А размеры крыльев! Размеры!
Я прикинул: размах крыльев был вдвое больше самого существа. Стрекоза мне показалась презанимательной по окраске.
— Какая серьезная и добротная окраска! Задняя пара крыльев имеет при основании широкую темно-коричневую полосу того же цвета, что тело…
Думчев прервал меня:
— Вы дитя, что ли? Не на окраску смотрите, а следите за полетом. Видите, она отдыхает. Сидит, но к полету готова. Она держит крылья в горизонтальном положении. Готова всегда… Итак, в полет! — крикнул Думчев.
Развязав узлы канатов, он толкнул стрекозу своим кинжалом. Она взлетела. Это был не полет. Это была головокружительная, но вместе с тем грациозная игра в воздухе.
— А ловкость, ловкость-то какова! А мощность! Теперь — глядите! — воскликнул Думчев.
Действительно, было чем восторгаться. Стрекоза, преследуя какую-то добычу, перевернулась на миг спинкой вниз. Затем резко выровнялась, последовал поворот за поворотом, и она схватила добычу.
— Сергей Сергеевич, — начал я, — все это преинтересно…
Я хотел рассказать о великих достижениях наших советских конструкторов и летчиков, но Думчев не дал мне сказать ни слова.
— Пусть же люди учатся построению своих летательных машин у стрекоз, — назидательно заявил он.
Мы снова поднимались на какой-то холм.
— Видите? — спросил Думчев и остановился на самой вершине холма.
— Вижу.
— Что вы видите?
— Они, эти мухи, не летают… — сказал я.
— Договаривайте, договаривайте! — крикнул Думчев.
— Они стоят в воздухе, — добавил я.
— Да, стоят! Эти мухи стоят в воздухе. Они останавливаются в любой точке пространства. Стоят так же твердо в воздухе, как человек на земле.
— Птицы летают… — начал было я.
— Что птицы! — махнул рукой Думчев. Птицы только и умеют летать, планировать и падать камнем вниз.
— Пикировать, — подсказал я.
В этот момент я подумал о пикирующих бомбардировщиках.
— Что? Пикировать? Не понимаю этого слова, — сказал он в раздумье и улыбнулся иронически. — Учиться у птиц? Не придется ли тогда чересчур мудрить? Устроит человек в своем летательном аппарате хвост… совсем как у птицы. А потом еще придумает для движения…
— Пропеллер, — подсказал я.
— Не понимаю. Вся тайна полета только в крыле. Крыло! Тут и подъемная сила, и сила тяги, и управление… Этому учит человека не птица, а стрекоза, пчела, муха… Они выключают внезапно то одно, то другое крыло — и сразу резкий прыжок в сторону… Насекомые всё умеют. Почему же ты, человек, не учишься у них?
Я не сводил глаз с насекомых, стоявших в воздухе.
— Как их зовут?
— Их зовут сирфы, — сказал Думчев. — Личинки сирфов питаются тлями. Для этого я тут организовал колонию тлей. В воздухе стоят и бабочки бражники и другие насекомые…
Что ж, и сейчас, как и прежде, Думчев показывал мне то, что людям давно известно. Он хотел изумить мир открытиями, которые давно уж открыты! Ведь геликоптеры уже изобретены. Но я ни словом не обмолвился о современной технике людей. Я уж и так невольно обидел Думчева, когда говорил с ним о цементе и когда назвал обитателей этой страны низшими организмами… И вот на этот раз я сдержал себя.
Я думал о своем. И вопросы один за другим вставали предо мной.
Разве можно сравнивать насекомое, стоящее в воздухе, с геликоптером? Геликоптер висит в воздухе, это правда, но он висит совсем иначе, чем это живое существо. Винт геликоптера вращается в горизонтальной плоскости, и геликоптер висит. А насекомое, стоя в воздухе, машет крыльями. Да! Но ведь полет посредством машущих крыльев до сих пор не изучен человеком. Ведь крылья наших самолетов неподвижны. Может быть этот полет с машущими крыльями имеет много любопытных особенностей? Не здесь ли путь к неожиданным открытиям?
Так, может быть, Думчев в чем-то и прав?
Конечно, нельзя сравнивать насекомое и машину, мир живой, и мир техники. Дело еще и в том, что мелкие н мельчайшие размеры насекомого ставят его в очень, выгодные аэродинамические условия, позволяя легко летать при таких малых нагрузках, А если увеличить линейные размеры летательного аппарата, вес его возрастет в геометрической прогрессии, иначе говоря — простое увеличение насекомого, скажем, в 10 или в 100 раз ничего не даст, так как нагрузка увеличится в 103 или в 1003 раз.
А Думчев говорил:
— Почему же человек не смотрит на то, что рядом с ним? Остановись, человек! Вглядись в то, что сам топчешь ногами! Не будь высокомерен! Учись технике у них, у обитателей этой Страны Дремучих Трав…
Я слушал молча, не возражая. Я сказал себе: «Он вернется к людям. И тогда… тогда вся техника, созданная человеком, ему возразит». Да, я молчал.
Думчев становился все радостней. Он торжествовал.
Глава 40Расплата за обед
Каков ни есть, а хочет есть.
Я остался один. Думчев полетел за пилюлей. Пилюля одна — нас двое. О том, кто из двух вернется к людям, меж нами не было сказано ни слова, но я твердо знал, что не приму этой пилюли. Не за тем я явился сюда к Думчеву, чтоб оставить его в Стране Дремучих Трав.
До цементного строения халикодомы, где хранилась единственная пилюля, можно было, пожалуй, добраться пешком. Но Думчев хотел, конечно, мне показать, как он туда отправится на парашюте. И он полетел.
Каждому известно, что отдельное семечко одуванчика снабжено парашютиком. Конус обращен вниз. Семечко одуванчика опускается на землю не раскачиваясь.
К этому лётному свойству одуванчика серьезно относился создатель нашего отечественного парашюта Котельников.
Так вот, на самой вершине холма, с которого Думчев показывал мне свои живые модели, была большая скала — своего рода вышка. Думчев взобрался на эту скалу и прыгнул, держась за связку парашютиков, а ветер отнес его в сторону гнезда халикодомы.
Я остался один.
И тут из-за густого широколистного дерева показалось презанятное животное. Оно направилось прямо на меня. У него два огромных глаза. Каждый глаз — как бы мозаика из шести маленьких глаз. Огромные усы на ходу ощупывают каждый предмет. Челюсти устрашающие — саблевидные. Все движения животного резка и неожиданны. Кто бы это мог быть? Ведь это фасеточные глаза. А сколько ног? Три пары. Да это муравей!
Ощупывая на пути все предметы своими усами, муравей удалялся. Интересно, куда и зачем он так деловито направился?
Довольно ловко муравей взобрался по стволу дерева на гигантский лист. Я полез за ним на нижний лист — большое, слегка покачивающееся полотнище. Возможно, это лопух. Запрокинув голову, я увидел, как, тесно прижавшись друг к другу, приникли к нижней поверхности листа травянисто-зеленые животные. Иногда одно из них приподнималось, минуту висело на шести слабеньких, тоненьких ножках, а затем снова прижималось к листу и упирало свой тоненький, но длинный хоботок в его сочную мякоть.
Животные поглощали соки листьев и на моих глазах становились все толще и толще. Они питались безостановочно.
Да ведь это тли! Здесь предо мной гигантский завод сахара, или, вернее, сахарного сиропа.
Тля! Тля — это ничтожество — так говорят в народе. Бывают бархатно-черные тли, бывают прозрачно-желтые или такие, как здесь — травянисто-зеленые. Но какого бы цвета они ни были, человек их презирает. Тли никогда ни от кого, ни при каких условиях не защищаются. У любой особи животного мира есть друзья, есть и враги. А тли? Они со всеми дружны. Вернее, они ленивы и ко всему одинаково равнодушны. И так же равнодушны к своей судьбе. Тля поглощает хоботком сок из мякоти растения, наполняет свой живот сахарным сиропом. Вот и все.
«Испарина неба». «Слюна звезд». Так свыше двух тысяч лет назад римский ученый Плиний-старший назвал сладкую росу, которая иногда падает, точно с неба, на людей, стоящих под деревом. Человек оглядывался. Небо безоблачно, солнце в зените. Откуда же эта роса? Потом все разъяснилось: это тли. Они остав