Потом знамя погрузили на машину, и сразу все смешалось, зашумело, засмеялось. Ребята, обгоняя и опережая друг друга, кто как мог со всех сторон стали взбираться на машину. Шофер выскочил из кабинки и стал подсаживать младших. Но одна девочка, совсем маленькая, крикнула:
— Я сама! Я сама!
Она быстро, цепко и ловко взобралась на колесо, перегнулась через борт — отлетели в сторону две косички и синенькая в складочку юбочка; девочка прыгнула, села на скамейку рядом с фанфаристом и горделиво посмотрела на ребят.
Тут уж Сергей Сергеевич не выдержал, он сам засмеялся и замахал ребятам.
Машина дала гудок. Ребята запели песню.
Машина скрылась за поворотом.
Потом Думчев пошел домой. Всю дорогу он молчал. На этот раз даже сам с собой не разговаривал, хотя был взволнован.
Ни слова не говоря, он прошел в лабораторию, заперся там.
Потом неожиданно спустился со своей башенки и сказал Надежде Александровне:
— Я должен признаться: главного, самого главного мне самому не понять.
Он был в большом смущении, уселся глубоко в кресло и задумался. И тут Надежда Александровна и соседка — Авдотья Васильевна — стали его осторожно расспрашивать, чего же он, собственно, не понимает.
— Я видел, как дом строится, быстро растет, а людей я почти и не видел. Не удивился. Увидел вместо экипажей и телеги машину. Понял. Не удивился. Но вот… Скажите мне, откуда эти песни? Откуда эта радость?.. И дети и взрослые… и утром и вечером…
— Чему ж тут удивляться? Чего ж тут не понимать, Сергей Сергеевич? — сказала Авдотья Васильевна, всплеснув руками.
За последнее время она уже перестала бояться Надежды Александровны. Больше того: она все время беспокоилась и заботилась о Думчеве и все старалась как могла ради гостя.
— Чему ж тут удивляться, Сергей Сергеевич? — повторила она. — Ведь это советская власть!
И тут только Надежда Александровна узнала, что Сергей Сергеевич пробыл, подобно Робинзону, не встречая все эти долгие годы ни одного человека, в какой-то неведомой стране. Но в какой? Она хотела об этом спросить, но боялась тревожить и беспокоить Думчева.
О, как долго и как много ей придется говорить и рассказывать, пока она поможет Сергею Сергеевичу понять новую жизнь!
Начала она с пионеров, которых он видел в этот день, и перешла к тому, что произошло в нашей стране.
И странная, неожиданная улыбка какой-то особенной, глубокой, сосредоточенной радости преобразила и осветила лицо Сергея Сергеевича. Надежда Александровна посмотрела на него и вдруг узнала и вспомнила эту, улыбку. И вспомнился ей далекий летний полдень.
Как хорошо она помнит этот полдень!
Они сидели тогда у окна и смотрели на широкую степную дорогу. Воздух был зноен и точно остановился. Все живое умолкло, спряталось, притаилось. Из городка не доносилось ни звука. Д степь замерла и молчала под солнцем. Такая тишина в степи бывает тогда, когда долго стоит жаркая и сухая погода.
И вдруг Думчев стал прислушиваться. И улыбнулся вот такой же улыбкой, совсем как сейчас. Булай тихо спросила Сергея Сергеевича, чему он улыбается.
А он ответил:
— Я слышу набат… И я улыбаюсь этому набату.
Она подумала: он шутит! Ни звука кругом! О каком набате говорит Сергей Сергеевич и почему он улыбается?..
И его слова навсегда остались в ее памяти. Думчев. говорил:
— И дни и ночи я жду, все жду, что народ ударит в набат и свергнет царей, и теперь в этой тишине я это ясно себе представил. И вот я слышу, как из грядущего дня сюда плывет, плывет этот набат… Я и песню слышу, совсем веселую… песню освобожденного народа… Хотите, я ее сыграю вам на скрипке?
Об этом вспомнила теперь Булай.
Думчев улыбался сейчас совсем как тогда. И все мягче и светлее становилось его лицо, все радостней шептал он:
— Может ли быть? Может ли быть?..
А когда Булай заговорила о годах войны, губы Думчева дрогнули, подбородок задрожал. Булай рассказала о победе, о восстановлении страны, о восстановлении их города Ченска.
— Знаю! Сам видел! Поют! И все понимаю! Знаю!
И слова эти прозвучали у него так искренне, так страстно и горячо, будто он узнал, признал что-то очень знакомое, близкое и родное, будто он увидел то, с чем давно сжился в своем воображении, с чем сроднился в своих думах, еще тогда, давным-давно. Столько было правдивости в этом его восклицании: «Знаю, знаю!», что Надежда Александровна подумала: уж не подшутил ли Сергей Сергеевич, когда говорил, что жил в какой-то необитаемой стране много-много лет?
Думчев вскочил с кресла и радостный помчался в гостиницу ко мне.
Итак, мы разминулись.
Я шел в это время из библиотеки в гостиницу. Надо взять чемодан и уехать наконец из этого города.
«Не забыть бы переложить вещи в чемодане… рукопись… оба экземпляра… на самое дно…» вспомнил я, уже подходя к гостинице.
Все чаще и сильней дождик. Надвигался с моря туман.
Гостиница. Ключа в шкафчике на обычном месте не видно.
Я распахнул дверь в свой номер, но тут же замер у двери.
Ярко горела лампа. Было тихо. Но где же рукопись Думчева?
На столе ее не было.
Она исчезла, пропала из номера.
Глава 66Девушка, читающая книги
Завертелись в моей голове мозги от фантазий.
— Товарищ! Дежурная по гостинице! Кто был в моем номере?
— В каком номере?
Девушка продолжала читать:
— «О любимая! — вскричал виконт. — Остановись на миг!» Но герцогиня прошептала: «Несчастный, забудь меня навсегда!..»
— Товарищ!
— Сейчас! Только дочитаю: «…Никогда! — горестно ответствовал виконт. — Иссяк родник забвенья! Нет сил забыть…»
Я положил руку на книгу и прикрыл страницу.
— Ах, это вы! — подняла наконец на меня глаза дежурная. — Если бы вы знали, какой это чудесный роман!
— Так кто же был в моем номере?
— Ах, кто был?.. Я дала ключ от номера седьмого тому гражданину из Москвы, Нестерову, он все уезжал, уезжал и так и не уехал. Потом снова сказал: «Я уезжаю», и опять вернулся.
— Вы говорите обо мне?! Я уходил в библиотеку. Ключ сдал вам. Только что вернулся, а ключ в двери торчит. Кому вы давали ключ? Кто вам его не вернул?
— Ах, значит это были не вы!.. «Герцогиня подняла свои дивные голубые очи: «Виконт! В звуках ваших роковых слов…»
— Так вы не знаете, кто был в моем номере?
— Простите! Вспомнила! Такой почтенный человек приходил к вам, — сказала она. — Вот я и дала ему ключ!
Что ж ему, в коридоре ждать? Вежливый такой. Ничего плохого от таких не бывает.
Я вернулся в номер и нашел записку.
«Мой друг!
Знаете ли вы, с какой радостью я шел, почти бежал к вам! Но вот предо мной ваши заметки на полях моего конспекта. Один миг — и я пришел бы в отчаяние, но опомнился. Вы говорите: поздно! А я говорю: нет, не поздно! Поверьте, вы ошиблись: неисчислимы тайны Страны Дремучих Трав! О, как много наука и техника еще почерпнут оттуда! Я сам буду отбирать у обитателей этой страны их тайны. Отбирать их для людей, отбирать на благо науки моей страны.
Ах, молодой человек, вы, ваше поколение, знаете ли вы, какое трудное, какое невыносимое было время тогда, когда я был молодым? Каким одиноким я чувствовал себя!
А потом Страна Дремучих Трав на долгие годы.
Жить мне осталось недолго. Я старик. И одного боюсь: а вдруг опять открою людям как раз то, что они сами уже давно открыли? Что ж! Снова и снова возьмусь за дело. Но время-то зря уйдет! А я старик!
Сейчас мне очень тяжело. Я хочу остаться один. Немного побуду один. Одиночество вернет мне душевное равновесие. Так что мы не скоро увидимся. Да и вам уезжать пора… Прощайте!
А я ведь вас полюбил.
Р. S.
И все же я обогащу человечество открытиями! Потому что я исследовал Страну Дремучих Трав!»
Я пошел, почти побежал к Думчеву. Но была пуста лаборатория. Печка догорала. Около печки валялся обгорелый листок. Это, по видимому, все, что осталось от конспектов Думчева. Надежда Александровна Булай была внизу, в своем зубоврачебном кабинете.
— Сергей Сергеевич взял у меня зонтик и куда-то поспешно ушел. Я думала, что он снова пошел к вам. Ведь в первый раз он вас не застал. Где же он? Где? Такой туман! Такой дождь!
Глава 67Встреча в тумане
Невольно к этим грустным берегам
Меня влечет неведомая сила…
В эту ночь на море пал туман. Какая темень! Сыро, зябко. Холодно. В седой густой сетке дождя потерялась дорога к поселку научных работников.
Почему я устремился сюда в поисках Думчева? Сам не знаю! Может, потому, что этой дорогой я с Думчевым возвращался в город.
Думчев хочет остаться один? Пусть! Но старый человек, не знающий ни новых улиц этого города, ни дорог к городу, — один в тумане, под дождем…
В беспокойстве, в отчаянии, мучаясь, что я так небрежно отнесся к рукописи Думчева, но все же в надежде, в последней надежде, что он где-то здесь, рядом, в тумане, на этой же дороге, я спешу, ищу, кричу, оглядываясь, зову:
— Думчев! Думчев!
Мой плащ и костюм промокли, ноги в сырой обуви плохо слушались. Струйки воды текли за воротник.
Но я все шел и звал:
— Думчев! Думчев!
— Эй! Кто здесь?
Телега в тумане чуть не наехала на меня. В телеге три человека. Я расспросил и узнал: это был Коля Сенцов, учащийся сельскохозяйственного техникума, и два санитара.
— Не видели вы на этой дороге старого человека?
И вот что рассказал мне Коля:
— Часа два назад я в этом тумане чуть не раздавил человека, вот как вас сейчас.
Стрелка — моя лошадка — сразу остановилась. Человек посторонился. Я достал электрический фонарик и осветил его: старый, невысокого роста, под большим зонтиком. Похож на нашего профессора химии из техникума. Только тот в очках, Я ему говорю: