— Сергей Сергеевич! Вот… вот муравей… Совсем близко!..
— Картечью! — вдруг яростно крикнул Думчев. — Картечью!
«Какая нелепость! — мелькнуло у меня в голове. — Шутка? Чудачество? Или безумие?»
— Картечью! — почти прохрипел Думчев. — Залп! Картечью! — командовал он.
И тут случилось нечто для меня непостижимое.
Град камней бил по нашим преследователям. Снова и снова слышалось:
— Картечью! Картечью!
И снова и снова «песчаные гранаты» поражали наших врагов. Откуда? Как? Кто заступился и выручил нас?
Я ничего не понимал, но видел, как муравьи-преследователи, осыпаемые песком, срывались с откоса, катились и падали в какую-то яму. А оттуда, из этой «траншеи», снова и снова взметались песчинки-камни, каждая величиной с голову муравья, взметались и били по врагам.
Новые муравьи устремлялись вслед за нами, но каждый преследователь, добежав до косогора, не мог удержаться на отвесном краю — град песчинок сбивал его с ног, земля под ним осыпалась. Он падал, снова карабкался, но снова песчаный град обрушивался на него, и муравей летел в ту самую «яму», откуда «некто» по команде Думчева стрелял в наших преследователей. Ни один из них не мог удержаться на песчаном гребне: песок осыпался, они скатывались в «траншею», откуда шла пальба.
Я был поражен и недоумевал.
Думчев хитро поглядывал на меня и хохотал. Но когда кончился «обстрел» и ни одного преследователя не оказалось в живых, он взял меня за руку и бережно подвел к тому песчаному обрыву, из которого шла пальба:
— Смотрите!
Глава 47
ТАЙНА ПЕСЧАНОГО КОСОГОРА
Угол естественного откоса является важной расчетом характеристикой для песков, позволяя выбирать при строительстве дорожных насыпей, дамб, плотин, а так же каналов железнодорожных выемок и т. п. угол заложения откоса, обеспечивающий его устойчивостью.
Неуклюжая, толстая, плоская голова торчала из песка. Челюсти — словно рога, острые и длинные. Чудовище точно спряталось в песке, выставив напоказ только свою удивительную, большую голову.
— Что это за чудовище? — спросил я.
— Наш спаситель! — ответил Думчев.
— А точный и меткий обстрел? А этот град камней?
— Это все он, муравьиный лев.
— Лев?
— Да, личинка муравьиного льва. Хищное насекомое. Оно проходит ряд превращений, а потом перед нами появляется вот эта вялая, лениво порхающая «стрекоза».
Я слушал Думчева… Но как связать обстрел и гибель муравьев с этим чудовищем?..
— Будьте осторожны! Вот еще один муравей спешит. Теперь глядите!
Из-под ног муравья в яму посылались песок и камни.
Тотчас большая, плоская, снабженная сильными мышцами голова, точно метательная «машина, разгибаясь и сгибаясь, направила струю песка и камней на муравья. Насекомое было сбито с ног. Оно пыталось подняться, но покатилось в песчаную воронку.
— Муравьиный лев владеет и артиллерийской сноровкой и инженерным мастерством. Он соорудил эту воронку под самым косогором и так построил и расположил ее, что сбитый с ног муравей непременно должен свалиться вниз.
Мы отошли в сторону. Я посмотрел на Думчева. Его большие серые глаза вдруг оживились. Он остановил меня и воскликнул:
— Скажите, как вы попали в город Ченск?
— То есть как? Я приехал из Москвы поездом.
Я сказал эти слова и тут только вспомнил: мой пароход из Ченска давным-давно ушел, отпуск мой скоро кончится. А я? Я… я в Стране Дремучих Трав.
«Как же так? — спросил я себя в испуге. — Как же так? Неужели я на самом деле останусь здесь, в этой Стране Дремучих Трав? А люди? Их светлая, высокая жизнь будет течь каждый день, каждый час, каждую минуту где-то там далеко! И все мимо! Мимо меня… А я? Ах, все дело в том, что осталась одна пилюля!
Но ведь, может быть, Думчев там, среди людей, вспомнит, установит состав пилюли, восстанавливающей рост человека. Ему и химики наши помогут. И он придет сюда. Он принесет с собой спасительную пилюлю. Он придет.» придет сюда! А тогда… тогда и я вернусь к людям. Лишь бы Думчев вспомнил состав пилюли… лишь бы вспомнил!»
И точно издалека долетели до меня слова Думчева:
— О чем вы все думаете?
— Так, ни о чем… Я потом… потом когда-нибудь вам расскажу…
— Так вы приехали поездом? А не бывает ли так, что поезд летит под откос?
— Инженеры построили насыпи с точными математическими расчетами. А грунтоведы вычисляют угол естественного откоса для каждого отдельного случая.
— У вас там математика. А здесь вот муравьиный лев без всякой математики так строит в леске воронку, что стоит одному муравью — лишь одному муравью! — пройти по краю воронки — равновесие насыпи уже нарушено. Понимаете: тяжесть тела одного муравья — и вдруг разверзается пропасть! Бездна!.. А вы… вы говорите: вычисления… инженеры… грунтоведы… угол естественного откоса… Муравей ступил на край — песчинки покатились, и ему уже не выкарабкаться. Тут ошибок не бывает. Построит муравьиный лев свою воронку чересчур пологой — муравей выкарабкается, картечь не сшибет его, и хозяин воронки издохнет с голоду. А если чересчур отвесная воронка — пройдет по ней муравей, получится обвал, и песок засыплет хозяина воронки. Нет, тут все точно! Мастерство-то какое!
Мать отложила яйцо в песок, из яйца рождается личинка- муравьиный лев. И начинается его работа.
А как эта воронка делается? Спирально. Муравьиный лев ходит по кругу, ножкой захватывает песок, кладет на голову и выбрасывает его. Так он проходит один круг, затем второй, более узкий. Круги всё уменьшаются и уменьшаются. Получается перевернутый конус. В самый низ песчаной воронки зарывается лев.
— Поразительный инстинкт! — сказал я Думчеву. — Насекомое решительно не понимает и не знает, что делает, и действует, как хорошо налаженная машина.
— Налаженная машина? Обитатели этой страны — машины? — переспросил Думчев и резко отвернулся от меня.
Было тихо. Мы оба молчали. Он шел куда-то и не оглядывался.
Так мы шли долго, потом он остановился.
— И все же я покажу вам нечто такое, что людям совсем неизвестно.
Глава 48
ФАНТАСТИЧЕСКИЕ ПЛАНЫ ДУМЧЕВА
Вот уж он перед огнем,
Светит поле словно днем:
Чудный свет кругом струится,
Но не греет, не дымится…
Это чудо огонек
— Я приглашаю вас ко мне на обед! — сказал доктор Думчев. — О! Вы увидите мой дом… — начал он, но вдруг запнулся, замолчал и остановился.
Через минуту он заговорил сам с собой:
— Слушай! Ведь ты сам говорил: «Ах, я не совсем доволен своим домом, куда приведу своего гостя!» Любой человек смог бы лучше построить и разукрасить свой дом. А если поставить у дома по краям навеса ворот в угрожающей позе двух тарантулов, гость, пожалуй, испугался бы. А сделать это совсем нетрудно: взять и туго набить два чучела тарантулов. Дорожку во дворе следовало бы выложить надкрыльями божьей коровки. Материал надежный и крепкий. И цвет подходящий: красный и желтый.
Думчев повернулся ко мне:
— Вот музыкой во время обеда поразвлечь не смогу.
— Какой музыкой?
— Ведь у меня оркестр. Вдоль по кругу я разместил закрытые домики-стойла. Каждое стойло закрыто дверью. Дверь плотно пригнана, но легко отворяется. В центре двора к моему пульту сходятся веревки, привязанные к каждой двери. Стоя у пульта, я могу открывать двери то во всю ширину, то оставляя маленькую щель, а также открывать попеременно то одну, то другую дверь, то сразу все. А в стойлах у меня — оркестранты. Вот, например, кузнечик. Превосходный смычок у него: зубчатая полоса — по форме точно изогнутое веретено, изрезанное наискось двадцатью четырьмя треугольными зазубринами. Вот так инструмент! Но кузнечик левша!
— Почему левша!?
— Он несет смычок на левой стороне надкрылья. Резонатор — натянутая кожица. Резонатор вибрирует при сотрясении есей рамки.
— Позвольте! Позвольте! — вскричал я. — Тут все вместе — и смычок и гусли.
— Да, есть здесь чему поучиться скрипичным мастерам, — сказал доктор Думчев и продолжал: — И еще жук усач! Жук дровосек! Жук скрипун! А кузнечики! Тоже играют по-разному: трс-трс — бурый кузнечик, цы-цы-цы — дубовый кузнечик… Хорошо организовал я себе оркестр, да вот сверчки подводят. А я так на них надеялся! Музыку сверчка любили древние греки. В Китае их держали в клетках, как канареек. А в стойлах у меня они играют не так, как надо. Вот беда!
И опять Думчев заговорил сам с собою:
— Но зато я удивлю и обрадую гостя чем-то другим. Сразу с жары я введу его в комнату фонтанов. Да! Спрошу!.. Скажите, пожалуйста, — обратился он ко мне, — водопроводы ваши строятся так же, как строились и в древнем Риме?
Я начал было разъяснять систему подачи воды под напором в многоэтажные дома, но Думчев рассмеялся:
— Недалеко вы ушли от опытов древних! Даже не додумались до того, что вода может сама подниматься вверх.
— Сама подниматься вверх? — переспросил я.
Думчев усмехнулся:
— Вы и не знаете, что в любом растении вода, поступающая из почвы, поднимается вверх. Это не только потому, что растение своими корнями втягивает в себя воду по стеблю. Вода идет сама по стеблю. Чего проще! Я взял стебель растения… (Тут Думчев упомянул какое-то растение.) Стебель этого растения, — продолжал он, — сплошь состоит из системы тончайших трубочек-волосков. Я установил этот стебель в пруду, вырытом у моего дома. Конец стебля достигает окна второго этажа. Вода поднимается вверх и останавливается. Один удар моим кинжалом по поверхности остановившейся воды — и она течет, льется, рассыпается брызгами.
— Понимаю, Сергей Сергеевич: вода поднимается вверх по законам капиллярности, а ударом кинжала вы прорываете пленку поверхностного натяжения.
— Ах, я не знаю, забыл я эти законы! — с раздражением сказал Думчев. — Наблюдайте природу! И не станете вы тратить столько сил, труда и беспокойства, чтобы гнать воду в верхние этажи.