Глава 59
«ЗАПОЗДАЛЫЙ ЖЕНИХ»
За окном, как тогда, огоньки.
Милый друг, мы с тобой старики.
Все, что было и бурь и невзгод.
Позади. Что ж ты смотришь вперед?
Смотришь, точно ты хочешь прочесть
Там какую-то новую весть?..
На мой стук открыла дверь Надежда Александровна.
Из-за двери своей комнаты выглядывала соседка со свечой в руке.
— Вот мы и пришли! — произнес я так просто и естественно, точно я по поручению Надежды Александровны сбегал в скверик позвать доктора Думчева пить чай.
Но все молчали.
Надежда Александровна вдруг схватилась руками за край шкафа. С тревогой, испугом и недоумением вглядывалась она в лицо Думчева и шептала: «Нет, нет! Не может быть!»
Я хотел быть непринужденным, засмеяться, сказать что-то, но чувствовал себя связанным, и все слова казались мне фальшивыми.
Всех выручила соседка:
— Самоварчик! Теперь надо самоварчик поставить! Я поставлю свой… Пожалуйста, гости дорогие! Пожалуйста, Сергей Сергеевич! Вы куда пройдете? Не к себе ли в башенку? Туда и самовар подам.
Я был ей благодарен.
А на наше странное одеяние не обратили внимания.
Я успел сказать Надежде Александровне:
— Не спрашивайте ни о чем Сергея Сергеевича! Берегите его. Придет время, и он сам расскажет, где был. Не спрашивайте сейчас его об этом.
Соседка проводила Думчева и меня до дверей лаборатории и при этом приговаривала очень тепло и гостеприимно:
— Самоварчик у меня быстрый! Уголечки лихие, лучинушки сухие! Вмиг закипит! Сейчас подам! Надежда Александровна! Что же вы, соседка? То все ждали, ждали, а теперь чайком угостить не хотите?
Дверь в лабораторию за нами закрылась.
Видно, мои прежние посещения смутили покой обитатели этого дома — все было здесь вымыто, вычищено и прибрано.
Очень осторожно Думчев открыл шкаф, долго смотрел, потом достал свой старый костюм. Я помогал ему одеваться. За все это время он не сказал ни слова. Только присматривался ко всему. Вот он подошел к столу, взял какой-то шприц, посмотрел на него:
— Шершень! Шершень!
В лабораторию тихо вошла Булай. Она переглянулась со мной: почему «шершень»?
Но я догадался: инструмент был с иглой. Как жало.
Соседка подала самовар, стали пить чай. Сахар был кусковой, и Думчеву протянули щипцы. Он взял их в руки:
— Жук рогач!
Откуда-то донесся гудок.
— Чай, пароходом прибыли? — спросила соседка.
— Пароходом? — переспросил Думчев. — Пароход!.. Значит, все еще пар? А личинка стрекозы — ракетный двигатель?
Булай и соседка посмотрели на него с удивлением.
Тут мне вспомнилась запись, сделанная рукой Думчева на одной из карточек в этой лаборатории: «Циолковский… личинки стрекозы…» Вспомнилось замечание Думчева на острове Великого потока, когда я смотрел на плавное движение личинки.
Наконец-то мне стала понятна его мысль, но стала ясна и его большая ошибка.
Вовсе не простым вбиранием и выталкиванием воды, как у личинки стрекозы, обуславливается движение реактивного двигателя. Ракета перемещается в пространстве, выталкивая массу сжатого газа, который выделяется при сгорании топлива внутри нее.
Самовар заглох. Соседка унесла его подогревать.
Думчев оглядел всех и сказал:
— Спасибо за тишину! Они ко мне придут… Не сразу, но они придут… нормальные масштабы!
— Какие масштабы? — спросила Булай.
— Ради бога, не спрашивайте меня ни о чем. Я привыкну… Мне так трудно… не задавайте вопросов. — Доктор Думчев опустил голову.
Наконец он встал и начал ходить по лаборатории. Я внимательно следил за ним и видел, что шаги его становятся все тверже, уверенней и соразмерней с обычным шагом человека.
Он подошел и тронул рукой футляр скрипки. Взял скрипку, прижал к плечу. Но не играл. О чем он думал?
Послышался тихий-тихий поющий голос. Я сразу не догадался, кто это поет.
В дальнем углу, сидя на табуреточке, прижавшись спиной к стене, Надежда Александровна Булай тихо-тихо пела:
…Буря мглою небо кроет.
Вихри снежные крутя…
Она пела так тихо, точно разговаривала сама с собой. Это было не пение, а воспоминание.
Она невеста — большая, коса, соломенная шляпа, широкие поля и синяя лента. Тихий весенний вечер. Цветет сирень. А завтра венчание. Она идет и оглядывается. А из окна этой башенки глядит ей вслед, молодой Думчев, и льется, льется этот любимый мотив…
То как путник запоздалый
К нам в окошко застучит…
Так пела она.
И по мере того как она пела, лицо Думчева прояснялось. Точно в нарушенный строй его переживаний родили какие-то живые поправки, входили, и ставили все на место. Мне казалось, что его сознание, его ощущения приобретали свои прежние, давно забытые нормы.
Нервным жестом он протянул руку и повел смычком по струнам.
Он старательно и настойчиво отбивал такт ногой, следил за пением Булай и весь ушел в этот процесс постижения мелодии.
Эту песню, этот давно знакомый мотив он теперь заново постигал. Вот-вот — и любимая песня поможет ему вернуться к прежней жизни.
А Булай пела все яснее и громче.
Скрипка Думчева вторила ей все точнее.
— Так! Так! Хорошо! — говорила Надежда Александровна, покачивая головой.
Глаза ее смотрели куда-то вдаль, а по щекам текли слезы.
Я отошел к дверям: мне было трудно, очень трудно.
Прижавшись к косяку, соседка неслышно плакала. Тихо и скорбно качая головой, она шептала:
— Запоздалый жених! Запоздалый! Запоздалый!
Глава 60
КОГДА ТРУДНО УЗНАВАТЬ ДАВНО ЗНАКОМЫЕ МЕСТА
Ночь, как ночь, в улица пустынна,
Так всегда.
Была поздняя ночь, когда я тихо, только кивком головы, простился с Булай и Думчевым.
Я вышел из дома и долго стоял на знакомом крыльце.
Мне нужно вспомнить что-то важное, самое главное… Но что. именно?..
Я хорошо знал дорогу к своей гостинице. Но теперь все кругом мне казалось незнакомым, и я долго приглядывался и соображал, пока уяснил себе, куда нужно идти.
Сделал шаг, другой и остановился.
Глухой шум листвы, свесившейся через забор на улицу, испугал меня. Что это? Вдруг я почувствовал себя в Стране Дремучих Трав. Мне надо кого-то искать, кого-то спасать. Скорей! Скорей! Тревога и беспокойство охватили меня…
Потом опомнился и тихо побрел дальше. Надо мной было. небо, такое глубокое, звездное, спокойное. Глубокая ночь тихого маленького городка. Какая тишина! Но почему, мне кажется, что тишину эту разрывают шумы, звуки, шорохи и звоны? Не потому ли, что настороженность, напряженность и ощущение близкой опасности не оставляют меня? Я опять остановился и, словно для того, чтобы стать невидимым и уберечь себя от беды, прижался к стене на мгновенье. Опомнившись, я пошел дальше, но вдруг снова остановился, охваченный внезапной тревогой. Что будет с Думчевым завтра, когда он выйдет на улицу и весь мир, своеобразный, новый для него мир, глянет ему в глаза?
Ведь вот я всего два дня пробыл в Стране Дремучих
Трав, но не могу привыкнуть к тому, что вернулся. Не могу привыкнуть к тихому городку. И трудно понять, что вот здесь, за окнами, спят крепким, спокойным сном люди.
Что же будет с Думчевым?
Ведь в больнице заботливо и осторожно приучают прозревшего больного к свету, после того как окулист сделал операцию. Как строго выполняется наказ врача! Столько-то дней темная комната, затем столько-то дней полутемная, и только потом разрешается больному посмотреть на окружающий мир, но все еще не на яркое солнце.
Я шел в гостиницу, и так было тихо кругом, так спокойно светили звезды, а где-то совсем рядом так беззаботно пропел петух и так мирно тявкала собака, что тревожная мысль о судьбе Думчева рассеялась.
Помню, что, подходя к гостинице, я был уже спокоен за Думчева. Мне стало только грустно: ведь я уеду — расстанусь с ним.
А в маленьком домике, что рядом с гостиницей, горела настольная лампа. Верно, Надя наконец-то получила настоящее письмо от Павла… Верно, с тихой радостью она читает это письмо… и перечитывает. В который раз!
В гостинице я нашел письмо от Тарасевича. Он писал мне:
«Дорогой друг, я вызван на областную конференцию. Очень сожалею, что вы не застанете меня. Химик Ободов рассказал мне о результатах анализа и о том, что вы от него отправились в город. Но вот уж два дня прошло, а до города вы не дошли. Какая-то женщина по фамилия Черникова из Райпищеторга сообщила в городе, что вы «растаяли и пропали» у нее на глазах. Какая чепуха! Надеюсь, что все вы сами объясните, когда благополучно вернетесь. Но так как вся ваша одежда, по словам Черниковой, почему-то осталась у каменоломни, то я помог в деле организации поисков и уезжаю с большой тревогой за вас. С приветом. Ваш Тарсевич».
Глава 61
СТРОИТСЯ ДОМ
Вьется улица-змея.
Дома вдоль змея.
Улица — моя.
Дома — моя.
Прошла ночь. Проснувшись довольно поздно, я оглядел светлый номер гостиницы и не сразу почувствовал ту тревогу, которой был вчера охвачен: как Думчев?
Я сейчас же отправился к нему, но на одной из улиц увидел Думчева. Никого не замечая, точно забыв обо всем на свете, стоял он на углу улицы и смотрел на стройку какого-то большого дома.
Поодаль стояли Надежда Александровна и соседка. Они не спускали с Думчева глаз. Соседка знаком пригласила меня подойти к ним. Я узнал, что она утром, совсем рано, услышала, как хлопнула входная дверь, и увидела, как Думчев уходит из дому. Беспокоясь, что Сергей Сергеевич еще и чаю не напился, а надолго ли уходит и когда вернется — неизвестно, она позвала Надежду Александровну. Обе побежали вслед за ним. Все собирались его окликнуть — и все не решались. И вдруг он остановился у этого дома, и вот стоит, стоит» все смотрит и смотрит.