А.А. (делает вид, что ничего про это не знал): Что вы говорите? И судьба этого Селькирка ничем не отличалась от судьбы Робинзона Крузо?
Паганель: Я уж сейчас точно не помню. Если и отличалась, то разве что какими-нибудь частностями, совершенно не стоящими упоминания. А в общих чертах, я думаю, Даниэль Дефо описал все так, как оно и было в жизни.
А.А.: (с еле уловимой иронией). Я вам очень благодарен, господин Паганель. Вы сообщили мне так много нового…
Трудно сказать, чем кончился бы этот разговор. Но тут "необитаемый остров" преподнес нашим героям свой второй сюрприз. Выйдя из зарослей, они наткнулись на полуразвалившуюся хижину, судя по всему, сколоченную некогда из обломков корабля, разбившегося о береговые скалы.
Гена: Смотрите, хижина… Как она не похожа на дом Робинзона! У того прямо крепость, а эта вся развалилась…
А.А.: Осторожно, Геночка! Тут ведь недолго и ногу сломать: пол совсем прогнил.
Гена: Ой, грязища-то какая!.. А это что за тряпье?
А.А.: Это одеяло, только оно все истлело. Очевидно, в этой хижине уже давно никто не живет… Давайте-ка выберемся отсюда скорей на воздух… Гена! Гена! Не уходи, пожалуйста, далеко! Остров-то ведь необитаемый! Тут и заблудиться можно…
Гена (издали): Не бойтесь!.. Я не заблужусь!.. (И почти тотчас же раздается его отчаянный крик.) Ой! Архип Архипыч! Сюда! Спасите-е! Скорей! Она меня душит! А-а-а!!!
А.А.: Гена, держись! Мы здесь!
Профессор и Паганель обегают вокруг хижины и видят Гену, распростертого на земле. Над ним склонилось какое-то странное существо, заросшее, полудикое, больше похожее на обезьяну, чем на человека. Не раздумывая, профессор кидается на Гениного обидчика. Паганель ему помогает.
А.А.: Ах ты!.. Ну смотри у меня!.. Так… (Запыхавшись.) Господин Паганель, будьте добры, дайте-ка сюда ремешок от вашей подзорной трубы… Так… Ну вот, мы его и связали…
Связанный мычит и издает какие-то нечленораздельные звуки, словно он немой.
Гена: Эта обезьяна чуть меня не задушила!
А.А.: Это не обезьяна.
Гена: Неужели дикарь?
А.А.: Нет, и не дикарь.
Гена: А кто же?
А.А.: Ты не узнал его?
Гена: Как же я могу его узнать? Я его никогда не видел.
А.А.: А вы, господин Паганель? Вы тоже не узнаете этого человека?
Паганель: Вы что, смеетесь надо мной? И почему вы называете это существо человеком? Не станете же вы уверять, что оно, как и мы с вами, принадлежит к виду homo sapiens?
А.А.: Да, это человек. Вернее, еще совсем недавно это существо было человеком. Это – Айртон!
Гена и Паганель (в один голос): Айртон?!
Гена: Так я ж его очень хорошо знаю! Он был пиратом! Его настоящее имя Бен Джойс!
Паганель: Боже милосердный! Айртон! Ну конечно! Я прекрасно помню этого мерзавца! Он был боцманом у нас на "Дункане" и чуть было не захватил со своей пиратской шайкой наш корабль. Лорд Гленарван сперва собирался везти его в Англию, чтобы отдать в руки правосудия. Но потом сжалился над ним и высадил на необитаемом острове, оставив ему пару ружей, порох, немного дроби и кое-какую утварь… Во что же он превратился, бедняга!
А.А.: Я надеюсь, господин Паганель, вы теперь не станете больше уверять меня, будто история Робинзона отличается от истории Александра Селькирка лишь не стоящими упоминания частностями.
Паганель: А при чем тут Селькирк?
А.А.: Увы, мой дорогой Паганель, ведь с Селькирком произошло то же, что и с Айртоном. Он прожил на своем острове не двадцать восемь лет, как Робинзон, а всего четыре года. Однако за это время он, как и этот бедняга Айртон, одичал настолько, что почти забыл свой родной язык… Вы были правы, история географических открытий насчитывает множество робинзонов, но каждого из них рано или поздно постигла участь Айртона. Человек – животное общественное. Он не может жить в одиночестве.
Паганель: Какой ужас! (Поет.)
Ах, какой кошмарный сон!
Ах, как был я ослеплен!
Не завидую тебе, Робинзон!
Я хочу носить халат,
Есть паштеты и салат,
Пить за завтраком горячий шоколад!
Безутешно скорбя,
Я готов теперь оплакивать себя:
"Был ведь ты кабинетным ученым.
А теперь попал за тридевять земель!
Ну зачем тебе быть Робинзоном?
Лучше будь самим собою, Паганель!"
А.А.: Быстро же вы переменили свое мнение!
Паганель: Что поделать! Настоящий ученый должен уметь считаться с фактами. Впрочем, я даже рад, что так вышло! Наконец-то у меня открылись глаза на Даниэля Дефо. Теперь я окончательно убедился, что его книга о Робинзоне-пустая и бессмысленная выдумка!
А.А.: Ну вот, теперь вы бросились в другую крайность.
Паганель: Пожалуй, я действительно несколько погорячился. Но, что бы вы ни говорили, Даниэль Дефо совершил ошибку, оторвавшись от реальности. Все-таки человек, который пишет о географии, должен твердо стоять на почве фактов. А Даниэль Дефо – я и раньше это знал, но как-то, знаете, смотрел на это сквозь пальцы – пренебрегал элементарнейшими научными истинами!
Гена: Архип Архипыч, это правда?
Паганель: Разумеется, правда! Остров Робинзона, как уверяет Даниэль Дефо, находился близ Вест-Индии, где-то около устья реки Ориноко. А флора и фауна на этом острове такая, какой в этих широтах и быть не могло.
А.А.: Чем же вы это объясняете?
Паганель: Очень просто! Даниэль Дефо механически перенес на остров Робинзона флору и фауну острова Хуан Фернандец, да-да, того самого острова Хуан Фернандец, на котором томился несчастный прототип Робинзона Александр Селькирк. Как географ, могу авторитетно вам заявить, что это совершенно недопустимо! География не выносит такого вольного обращения с фактами! Так-то, господа!
А.А.: Однако, если мне не изменяет память, вы сами, дорогой Паганель, однажды опубликовали карту Америки, на которой непонятным образом оказалась Япония. Был с вами такой случай? Признайтесь!
Паганель: Был. Но я сделал это по рассеянности, а Даниэль Дефо – по невежеству!.. Впрочем, беллетрист, может быть, и не обязан знать в совершенстве географию. Я прощал Даниэлю Дефо эти мелкие неточности до тех пор, пока верил, что он не обманывает меня в главном! А теперь, когда я убедился, что вся история Робинзона неправдоподобна от начала до конца… Я просто возмущен! Да по какому праву этот ваш Даниэль Дефо заставил несчастного Робинзона промучиться на необитаемом острове целых двадцать восемь лет, если нормальный человек и четыре-то года такой жизни не может выдержать? Интересно, что он ответил бы на это? К
А.А.: Он мог бы сказать то же, что говорят в таких случаях герои русских сказок: "По щучьему веленью, по моему хотенью…"
Паганель: Как вы сказали? По щучьему веленью? Но разве щука обладает такими возможностями? Насколько мне известно, щука принадлежит к семейству рыб, к отряду щукообразных, к группе отверстопузырных. Тело имеет удлиненное, почти цилиндрическое, покрытое мелкой чешуей… Так утверждает наука. А наука не ошибается!
А.А.: Относительно щуки и щучьего веления – это, конечно, шутка. А вот "по моему хотенью" – это вполне серьезно.
Паганель: Ага! Значит, полный произвол? Что хочу, то и делаю? Ну вот! Таким образом, вы сами признали, что история Робинзона – не что иное как плод безудержной фантазии мистера Даниэля Дефо!
А.А.: Ну, уж если на то пошло, дорогой Паганель, так ведь и вы тоже – плод фантазии Жюля Верна.
Паганель: Да, я не отрекаюсь. Я тоже вымышлен писателем. Но как? Этот вымысел основан на строго научных фактах. На знании величайшей из наук – географий! Если угодно, перечитайте роман "Дети капитана Гранта": там все точно, как на хорошей географической карте!
А.А.: Ну что ж, вы правы. У Жюля Верна были свои задачи и свои достоинства. А у Даниэля Дефо-свои. И поверьте, гораздо более крупные.
Паганель: Вот как?! Более крупные? Ну, я вижу, вы сильно недооцениваете моего создателя Жюля Верна. Да ведь, прочитав любой его роман, вы так много узнаете о мире, в котором мы с вами живем! О нашей прекрасной планете! Вы словно бы сами побываете в Австралии, в Тасмании, на Северном полюсе! Вы узнаете, к какому классу и отряду принадлежит… ну, допустим, сумчатая крыса… Разве это не прекрасно! Причем решительно все в точном соответствии с последними данными науки!
Гена: Да-а, в соответствии! Как же!.. Я один раз на зоологии ответил не по учебнику, а по Жюлю Верну…
Паганель: Ну? И что же?
Гена: А то, что мне двойку влепили.
Паганель: Не может быть!
Гена: Еще как может! Оказывается, то подразделение на классы и отряды, которое у Жюля Верна, давным-давно уже устарело.
Паганель (возмущенно): Как – устарело?!
А.А.: Не горячитесь, дорогой Паганель. Что делать, наука развивается, и многие сведения, которые Жюль Верн сообщает в своих романах, действительно устарели. Но разве в этом дело?
Паганель: Вот именно! Дело не в этом! Дело в том, что книги Жюля Верна приносили и все еще приносят пользу, а роман Даниэля Дефо о Робинзоне может в лучшем случае лишь позабавить нас.
Гена: Верно! Помните, Архип Архипыч, вы в прошлый раз спросили меня, почему писатели так любят выдумывать разные необыкновенные истории? Так вот, я теперь понял, зачем они это делают.
А.А.: Ну-ка, скажи! Зачем же?
Гена: Чтобы читать было поинтереснее, вот зачем!
А.А.: Нет, друзья мои, дело совсем не в этом. И Даниэль Дефо выдумал удивительную историю своего Робинзона вовсе не для того, чтобы позабавить своих читателей. Он сделал это совсем с другой целью.