Но миновала полночь, и не было ничего, что бы подкрепило его беспокойство.
Он растолкал Мадембу и улегся на дне лодки; негр, в свою очередь, стал караулить.
Тем не менее, Беран не мог заснуть.
Необычная нервность не покидала его: он лежал с широко раскрытыми глазами, с настороженным слухом, с бьющимся сердцем. А часы проходили медленно, тяжко, среди неизменного безмолвия, в той же темноте, которая мало-помалу начинала редеть.
День наступал.
Беран удивился, найдя себя под фикусом, удивился и тому, что вокруг все оставалось по-прежнему.
Ничего не случилось.
Берану было смешно за свой ночной страх.
— Однако, я тоже становлюсь неврастеником. Неужели модная болезнь не миновала и меня? Как будто уже поздно, я бы должен был заболеть раньше.
Веселый, с чувством облегчения, почти избавления, он подал сигнал к отъезду.
Мадемба также выглядел бодрым, повеселевшим.
Он снова принялся за свою простодушную болтовню, которая потешала Берана, рассказывал истории, удивлялся всему, что видел.
А между тем местность опять изменилась. Незаметно они очутились в местах, часто непроходимых; продвигаться становилось все труднее и труднее.
Это заставляло предполагать, что экваториальный лес рос под водой болота и иногда становился видимым, выступая на поверхность.
Фикусов было очень много. Пальмы неизвестного вида высились своими гигантскими стволами.
Манговые деревья и огромные пучкообразные кокосовые пальмы, теснясь, выступали из воды и поднимали вверх свои густые кроны.
Появлялись тысячи разнообразных деревьев, вытесняющие те, которые видел Беран раньше, но, в свою очередь, уступающие место новым, более необычайным, гигантским видам, — ботанических знаний Берана недоставало, чтоб их классифицировать. Растения также становились необыкновенно сильными и высокими.
Папоротники в изобилии росли в мелких кустарниках и под деревьями. Некоторые достигали поразительной величины.
Показались чудовищные плауны, а по мере продвижения вперед попадались другие, еще более удивительные и чудовищные.
— Очевидно, — думал Леон, — здесь в высшей степени благоприятная почва для роста этих растений. Жара, вода, влажность, жирный пласт, накопленный веками в болоте от перегнивания разнообразных органических остатков: травы, веток и корней… И тем не менее, это совершенно неожиданно… ведь это почти доисторический пейзаж.
Несколько раз пробовал он рукой болотную воду, и каждый раз она была теплой.
Животных никаких не было. За двадцать четыре часа они видели только одного крокодила.
В лианах, обвивавших стволы деревьев, в роскошных зеленых кустарниках не было ни одной змеи, ни одной птицы, ни одной обезьяны.
Полное отсутствие зверей удивило молодого исследователя.
Не исчезли только насекомые. Многие из них могли привести в замешательство своей формой, никогда не виданной, и незнакомой окраской.
Но Беран не знал энтомологию настолько, чтоб отличать их характерные признаки, классифицировать их, даже просто распознавать их.
Он часто думал:
— Если только наши ученые проникли в эти места, — а это почти несомненно, — то их ждало здесь немало интересных неожиданностей при виде этой доселе невиданной флоры, этих редких зверьков, да и всего, что есть здесь необычного. Несомненно, они должны были надолго остановиться в этих краях. Чтоб изучить и определить все эти растения, деревья, всех этих насекомых, им понадобилось много времени. А минералогия? А палеонтология? Я не касаюсь того, что могут скрывать в себе воды болота. Не может быть сомнения, что они содержат следы вымерших животных. Ученые должны исследовать эти глубины, собрать многочисленные остатки. Все это требует много времени.
Таким образом, он пришел к убеждению, что экспедиция должна была сильно запоздать в своем продвижении благодаря тому, что на пути ей встречалось много интересного… К вечеру лодка остановилась перед громадными гранитными скалами, выступавшими из воды.
Они занимали такое большое пространство, что нечего было и мечтать объехать их до ночи.
Мадемба, однако, колебался причаливать к этим гигантским стенам.
Их склоны были покрыты богатой растительностью.
Громадные глыбы были прорезаны протоками. Точно какая-то гигантская рука проделала безукоризненные каналы через эти крепкие скалы. Вода, протекавшая через эти проходы, казалась густой, плотной, причудливо отсвечивающей, как расплавленный металл.
— Мессиэ, — проговорил Мадемба, — почему мы не идти дальше?
И он указал на один канал, более широкий, чем другие, который шел прямо между двумя крутыми гранитными утесами.
— Поезжай, — беззаботно отозвался Беран.
Он любовался чудесной панорамой.
Большие каменные уступы, погружаясь в воду, производили впечатление дикого, нелюдимого уединения…
Растения, прицепившись к расщелинам скалы, поднимались вертикально к небу, выпуская свои густолиственные ветви. Ветки других растений вытягивались горизонтально и, переплетаясь с соседними кустами, образовывали зеленые, прохладные своды.
А те, у которых стебли были слабы, те не могли расти в вышину, падали, сползали и свешивались вдоль утесов.
Но и здесь ни одного животного.
Мадембе это не нравилось, и он тревожно покачивал головой.
— Так нам гораздо покойнее, — возражал Леон, — я совсем не гонюсь за компанией змей и крокодилов, мой друг.
Негр не настаивал и умелой рукой направил лодку в узкий проход.
Гранитные глыбы вздымались над водой более, чем на двести и триста метров; в этом коридоре пришлось плыть.
Было душно, недоставало воздуха. Жара увеличивалась, и Беран, коснувшись камня рукой, почувствовал, что он горяч, как песок в пустыне.
Мадемба упорно работал веслами. А конца протоку все еще не было.
Неожиданно встретился изгиб. Лодка повернула влево и, пройдя поворот, Беран заметил что-то вроде бухты, или скорее котловину, образованную скалами.
Она имела продолговатую форму, малая по размерам, и походила на чашку, поставленную между крутыми скалами, сжимавшими ее со всех сторон. Но никакого другого выхода.
Проток кончался, и нужно было повернуть назад, чтоб ехать дальше.
Физиономия негра вытянулась.
Беран, смеясь, ему сказал:
— Вот видишь, Мадемба, я был прав, когда говорил тебе, что лучше дальнейший путь отложить до завтра. Но это не важно. Мы здесь остановимся и проведем ночь. Право, здесь нам будет очень хорошо, и никто нас не потревожит в этой дыре.
Мадемба, не говоря ни слова, поставил лодку вдоль скалы, привязал к густой чаще кустарника и пошел распаковывать ящик с провизией. Обед был скоро изготовлен и съеден.
Но ночь еще не наступала.
Серые сумерки медлили над скалами, и беловатый свет их скупо проникал в пристанище путешественников. А кругом была все та же давящая, жуткая тишина. Всякая жизнь, казалось, ушла из этих унылых, отталкивающих мест.
В этот час не было даже насекомых.
Берану еще не хотелось спать, и он осматривал котловину, исследовал строение гранита и пытался распознать породу кустов, растущих в расщелинах скал.
И вдруг он вскрикнул от изумления, а его палец указывал место на голом камне, где был обозначен большой красный крест. Латинский крест был грубо намазан красной краской.
— А, — воскликнул молодой человек, — экспедиция, несомненно, проходила здесь. Она тоже, конечно, останавливалась в этом месте. Они захотели, очевидно, оставить здесь знак своего пути.
Мадемба, вытаращив глаза, смотрел на красный крест и казался повеселевшим от этого открытия.
Беран и сам был рад.
— А мне и в голову не приходило до сих пор, что ученые могли отмечать подобными значками свой путь. Это так просто, это могло значительно облегчить им обратный путь. Надо думать, что есть и другие такие знаки. Мы не обращали внимания до нынешнего вечера, и это досадно. Отныне помни об этом, Мадемба. Мы попробуем отыскать следы экспедиции и, таким образом, неминуемо придем на то место, где она исчезла.
Мадемба, широко улыбаясь, ответил:
— Мессиэ, ты не говори Мадемба. Но Мадемба всегда замечать дорогу…
— Что ты говоришь? — не понял Леон. — Замечать дорогу?
И негр объяснил, что, выехав из Инонго, он от времени до времени отмечал дорогу видимыми значками, главным образом, в местах, трудно проходимых и сбивчивых.
— Неужели? — удивился Беран. — Что ж ты делал, чтоб отметить дорогу?
Ответ Мадембы заключался о том, что он показал лоскут красной материи, который вытащил со дна лодки.
Это была старая люстриновая занавеска, разорванная на куски; негр нарезал из нее тонкие полоски, которые он привязывал там и тут к деревьям, к кустам на болотах, выбирая более заметные места.
Леон Беран, смеясь, пожал плечами.
— Ты что ж, боишься запутаться на обратном пути?
Тот важно ответил:
— Нет, не для этого, господин. Но если бы лодка пропала, другие найти скоро!
— Какие другие? — спросил удивленно Беран.
— Мессиэ комендант. Мадемба думать, как это лучше.
Негр простодушно объяснил, что, по его мнению, так будет лучше обозначать их путь на тот случай, если администратор Райнар пойдет на поиски Берана.
По этому признанию Беран мог догадаться о тревожных предчувствиях своего спутника.
Итак, Мадемба боялся, что и эта экспедиция кончится плохо? Без сомнения, он думал, что и их судьба будет такой же, как и судьба ученых. И, несмотря на это беспокойство, негр все же согласился сопровождать исследователя.
Беран был сильно удивлен таким открытием; ему хотелось продолжать свои расспросы. Но Мадемба, несомненно усталый, уже улегся спать, и Беран решил его не тревожить. А сам он, свернув сигаретку, высек огонь и зажег табак.
Красный свет небольшого пламени пронизал белесоватый сумрак, наполнявший бухту.
Небрежно усевшись в передней части лодки у самого края, Леон мечтал, машинально уставившись в воду глазами.
Вдруг он сильно вздрогнул.