— Какое счастье, — думал Леон. — Уцелеть от такого нападения.
Отыскав в мешке флакон с йодом, он смазал рану во всю ширину и, приблизив, насколько мог, куски тела один к другому, сделал перевязку.
От жгучего действия йода негр пришел в себя и застонал.
— Мой бедный Мадемба, тебе больно. Но успокойся, у тебя нет ничего опасного. Несколько дней отдыха, и все пройдет. Лежи спокойно, я уложу тебя поудобнее.
Сломав несколько веток с ближайших деревьев, нарезав листьев с кустарника, ко всему этому приложив несколько охапок травы, он устроил довольно мягкое ложе и перенес на него раненого. Затем он дал ему выпить рому и заставил проглотить две облатки хинина.
— А теперь, дружище, самое лучшее для тебя, если ты сможешь уснуть.
— Да, мессиэ. Благодарю, мессиэ, — слабо прошептал негр.
Не отходя далеко от него, Леон набрал необходимый материал для костра на ближайшую ночь.
Костер он разложил в форме круга, внутри которого было пространство, где лежал больной.
— Таким образом, — рассчитал он, — укрывшись барьером из огня, мне можно будет соснуть. Достаточно спать одним глазом и не дать потухнуть костру.
Его оптимистические предположения осуществились. Ночь прошла спокойно. Поблизости костра кишели только стервятники, привлеченные из глубины леса запахом падали. Сначала они дрались между собой, но кормежка была так велика, что борьба скоро прекратилась. Все хищники смогли разместиться на мертвом животном.
Сквозь пламя Леон Беран хорошо их различал. Но они были так же отвратительны, как и их потомки: гиены и шакалы.
Когда взошло солнце, от страшной кошки, которая еще вчера была неоспоримым владыкой леса, остался один остов, прекрасно очищенный. Раненый проснулся, его сильно лихорадило.
— Ну, Мадемба, как ты себя чувствуешь?
— Нет хорошо, мессиэ, — жаловался негр.
— Ты преувеличиваешь. Это, конечно, скучно болеть и лежать неподвижно, но у тебя ничего не разбито, ничего серьезно не повреждено, я тебе это повторяю. Через несколько дней ты будешь на ногах. Чувствуешь голод?
— Нет, мессиэ. Мне очень жажда…
— Да, у тебя лихорадка. На, выпей…
И он протянул ему стакан, в котором было немного рому с водой, вскипяченной за ночь на костре.
Негр выпил с жадностью, принял хинные облатки, предложенные Леоном, и, все еще слабый от потери крови, заснул.
Беран, опоражнивая содержимое одной из коробок с консервами, раздумывал:
— Как найти следы экспедиции? Не отклонился ли он в сторону, упорно придерживаясь течения реки? Необходимо проникнуть в лес, чтоб заняться поисками каких-нибудь указаний, могущих служить признаком их прохода. Но пока Мадемба будет лежать, об этом не приходится и думать. Судьбе угодно было превратить меня в сиделку, — исполним покорно обязанности, которые она мне вручает. У каждого дня своя забота.
Он принялся ухаживать за раненым, делал перевязки, пичкал хиной и заставлял есть, как только лихорадка начинала уступать.
Поблизости от их стоянки проходило стадо оленей, предков нынешних. Леону удалось убить одного из молодых оленей, запас свежего мяса на время заменил консервы, что было полезно для обоих.
К счастью, никто из крупных хищников не подходил к ним во время их длительной стоянки. Они наслаждались почти полным спокойствием… За это время Леон лучше свыкся с гнетущей жарой в течение дня и томительной духотой ночи. Заботливый уход и сильный организм Мадембы восторжествовали. Рана мало-помалу закрывалась. Он уже без большой боли двигал рукой. Скоро он смог подняться.
Глава VIIМАХАЙРОД
Ha утро четвертого дня Леон Беран к своему удовольствию мог убедиться, что лихорадка у раненого прошла совсем. Хоть он теперь и стал на ноги, но был еще очень слаб, чтоб пуститься в дорогу.
И вот с какой речью обратился к нему Леон:
— Бравый мой Мадемба, ты теперь на ногах, но нечего и думать, чтоб ты отсюда двинулся. У тебя еще мало сил.
— Нет, мессиэ.
— Я запасу тебе топлива, чтоб ты мог при наступлении ночи зажечь большой огонь, если я до того времени не успею вернуться.
— Мессиэ уходить. Оставить Мадемба один, — взывал встревоженный негр.
— Тебе нечего бояться. Я оставлю тебе два револьвера, и ты воспользуешься ими, если случай представится, одна рука у тебя здоровая. Чтоб наверстать немного потерянное время, я пойду в лес отыскивать возможные следы ученой экспедиции. Я постараюсь вернуться к ночи, но если мне не удастся, — не беспокойся, завтра утром ты меня увидишь.
— Хорошо, мессиэ, — согласился негр.
Не теряя времени, Леон скрылся в лесу.
Прошло несколько долгих часов, прежде чем Леон пробрался через перепутанные лианы и кустарник к довольно широкой тропе; смятый и вытоптанный мох, сломанные ветки, раздавленные побеги делали ее легко заметной.
— Можно бы сказать, что эту тропу протоптало стадо гигантских слонов, — подумал исследователь. И пошел по ней.
Почти полдня продвигался он беспрепятственно через лес.
Солнце стояло довольно низко, когда он вышел на обширную поляну. Его приход обратил в бегство стадо диких ослов, довольно больших по размерам; их топот замер в отдалении. В зелени деревьев были видны странные существа, обрывающие ветки с пронзительными криками.
Он смотрел на них с отвращением.
— Если б не их пучкообразный хвост и собачьи головы, их можно бы принять за людей, — размышлял он. — Это, вероятно, предки шимпанзе или гориллы.
Неуверенный в их отношении к себе и совсем не желая вступать с ними в борьбу, которая могла быть опасной ввиду их численности, Леон поспешил к группе деревьев, стоявших среди поляны.
— Здесь я устроюсь на ночь, — решил он. — Костер в виде круга, который я раскладывал во время болезни Мадембы, может быть надежной защитой от нападений.
И пока он поспешно набирал сухих веток и травы вокруг места, выбранного для ночлега, на тропе, по которой он пришел, раздалось мощное, тревожное рычание.
Он почувствовал, что волосы на голове у него стали дыбом.
В чаще деревьев вокруг поляны произошел переполох. Обезьяны попрятались на верхних ветках. Хриплое ужасное рычание, грозное пыхтение, беспорядочные прыжки тяжелого тела между деревьями. Затем на поляну выскочил гигантский черный лев, рухнул, перевернулся и остался лежать.
Вцепившись ему в загривок и судорожно сжимая острыми когтями и четырьмя длинными, тоже острыми скрещивающимися клыками, торчащими наружу, другое животное, меньших, но все же внушительных размеров, повисло на нем.
Опьяненное победой, оно вытащило из раны свои огромные клыки и долго фыркало. Затем оно опустило в рану свою пасть и неторопливо стало пить кровь своей жертвы. Окончив обед, оно выпрямилось на лапах, потянулось, выгнув спину дугой, как кошка невероятных размеров.
Леон Беран прирос к месту, не решаясь шевелиться, из боязни обратить на себя внимание зверя. Он мог не торопясь, до мелочей, рассмотреть мощное строение зверя, способного к быстрым движениям, к внушительным прыжкам.
Шерсть у него была красная с черными пятнами, подвижные когти и очень большие блестящие глаза.
Незнакомый запах вдруг привлек чутье зверя. Беспокойная дрожь пробежала по его спине. Он медленно повернул к Берану свою противную окровавленную морду и увидал человека. Удивленный, он замер на мгновение. Его захватило врасплох появление этого животного, такого мелкого по размерам; оно одно оставалось на открытом месте, тогда как обычно все разбегалось при его приближении. Сытый, он мог его пощадить. Но, повинуясь своему хищному инстинкту, напряг свои мускулы и прыгнул.
Леон Беран ловким движением прицелился. Пуля настигла зверя на полпути; она попала в пасть, причинив ему жестокую боль, зверь завыл. Но он не был ранен смертельно. Инстинктивное сокращение мускулов, под впечатлением боли, определило размер его прыжка, отклонив его в сторону.
В ярости он выпрямился и хотел броситься на врага.
Раздались два новых выстрела, почти в упор. Голова зверя откинулась. Все его мускулы разжались и еще раз отбросили его вперед, но Леон быстро уклонился, прыгнув в сторону. Животное упало на землю мертвым. Бледный, с сжатыми зубами, мокрый от пота, Беран с трудом переводил дух; вслед за сильным нервным напряжением наступила реакция.
После довольно долгого промежутка он глубоко вздохнул и, вытирая рукой пот со лба, проговорил:
— Я отделался легко.
Это было надгробное слово в честь зверя.
Не зная, с кем его отождествить, он приблизился к трупу, рассмотрел его вблизи и пришел к заключению:
— Я думаю, это — махайрод, или что-нибудь подобное. Мерзкое животное.
Солнце готовилось скрыться за горизонтом. Тени росли. Он спешил набрать веток, разложить их вокруг сравнительно узкого места и зажечь костер.
Он сел, прислонившись к стволу одного из деревьев, вынул металлическую фляжку и выпил глоток рому. Затем принялся медленно есть ломоть прекрасно зажаренной оленины, принесенной с собой.
За едой он думал о том, что в этих странах, столь негостеприимных, особенно страшно остаться одному.
— Мадемба проведет плохую ночь, но к нему вернуться я не могу.
Полная тишина в зелени деревьев, под которыми он устроился, его удивляла. В противоположность другим деревьям, на этих и следа не было какой-либо фауны. Он стал их рассматривать.
— Тюльпанные деревья, да… но какого рода? Мои познания в доисторической ботанике настолько слабы, что я не могу распознать их.
Затем в своем уме он перебирал эпизоды своего путешествия, начиная с появления птерозавров.
— Козни этого континента — каким-то чудом пережившего катаклизмы тысячелетий — бесчисленны. Несмотря на всю мою тренировку, они представляются мне страшными. Насколько же опаснее были они — увы! — для ученых, менее опытных в знании предательского тропического леса. Неужели они погибли?
Окончив еду, он поднялся, положил свежее топливо по всему кругу костра и пошел к подножью дерева, лег на мох и зевнул, охваченный каким-то странным оцепенением.