Леон Беран покачал отрицательно головой и улыбнулся ей. На этот раз в ее глазах и на губах показалась улыбка. Мягким движением она привлекла к своей груди голову молодого человека и покрывала ее своими обычными ласками — одновременно и неловкими, и грациозными.
Через некоторое время она отодвинула от своей груди голову Берана и стала долгим взглядом в него всматриваться, как бы желая прочесть его мысли. Затем она быстро поднялась, разделась, бросилась в воду и позвала туда и его.
Беран последовал за ней. Около часу они вместе плавали и ныряли и, забавляясь, как дети, брызгали друг в друга.
Леон Беран первый вышел на берег. Меча как будто бы стала понимать, что, слишком интимно касаясь его своим телом, она стесняет молодого человека, и потому она еще немного поплавала и вышла только тогда, когда он уже оделся, и сама немедленно одела свою короткую тунику. Затем она сейчас же пригласила молодого человека следовать за ней и, несмотря на ранний еще час, провела его прямо в пещеры.
Но вместо того, чтобы расстаться с ним при входе, как это бывало обыкновенно, она повела его в коридор, прошла с ним через большую общую залу и галерею, доселе ему неизвестную, привела его в грот меньших размеров, где благодаря большому отверстию сверху было достаточно светло.
— Меча спит здесь? — спросил Беран, думая, что она хотела показать ему свою комнату.
Жестом она дала отрицательный ответ.
Приведя его к самому светлому месту, она велела ему сесть, а сама порылась в более темном углублении и вынесла оттуда ряд небольших предметов, которые и разложила перед ним.
— Смотри, Вао, — оказала она.
С большим удивлением Леон Беран начал рассматривать их один за другим.
Здесь были грубейшей работы статуэтки, высеченные или вырезанные из порфира, нефрита, слоновой кости, рога, — статуэтки, в которых художник старался представить человеческую фигуру или голову с воспроизведением черт лица… были здесь цветочные венчики, сделанные довольно тонко, с явным желанием верно передать природу, вырезанные пластинки, то с неправильными линиями, выражающими какой-то декоративный мотив, то с профилями людей или животных.
При тех первобытных орудиях, какими располагал художник, можно было только дивиться полученным результатам, и молодой человек искренне восхищался ими. Полулежа на полу, Меча с улыбкой забавлялась удивлением Берана.
— Это все один человек сделал, Меча?
— Много людей, — ответила она.
Коллекция была довольно значительная.
— Это все принадлежит вождю?
— Нет, племени, — объяснила она.
Леон Беран не скрывал своего удивления. Итак, эти первобытные люди имели в своей среде настоящих артистов. И самое любопытное было то, что они сознавали ценность этих изделий, которые составляли как бы особого рода сокровище, коллективную собственность всего племени, свидетельствующую о его благородных вкусах.
— Да, это сокровище, — проговорил Леон Беран. — И какую необъятную ценность представляет оно, если подумать о глубочайшей старине некоторых из этих предметов.
— Я не моту говорить о нем, — решил он, — моим ученым до нашего бегства. Они могли бы оказаться такими варварами, что в состоянии были бы ограбить наших хозяев и лишить их части сокровищ под предлогом собирания необходимых вещественных документов.
Затем, взглянув на Мечу, которая с почтением относилась к его размышлениям, не спуская с него блестящего взора, он подумал:
— Чтобы показать свое ко мне доверие, зная, что это доставит мне удовольствие, этот ребенок, наверное, нарушил какой-нибудь строгий приказ. Ее привязанность ко мне прямо поразительна.
Он погладил ее по волосам. Меча потрясла головой и улыбнулась счастливой улыбкой, показав все свои зубы.
Затем она тщательно переложила все эти произведения искусства на то место, откуда их взяла. И потом через узкий проход, минуя общую залу, она привела Берана к его помещению.
Здесь она повторила свои странные жесты, которые она проделывала уже два раза. Они состояли в том, что Меча поочередно клала свою руку на грудь молодого человека, а затем его руку на свой лоб. На этот раз она проделала церемонию жестов в обратном порядке. Затем она остановилась в каком-то ожидании.
Леон Беран, не понимая значения такого ритуала, оставался неподвижным и только разводил руками. Тогда улыбка снова исчезла с ее губ, и, понурив голову она удалилась, не оглядываясь.
Он думал было окликнуть ее, попросить объяснить ему, в чем тут дело, но в конце концов пожал только плечами и сказал себе:
— Еще одна ребяческая причуда. Настоящий ребенок, только исполинского роста.
Европейцы, по обыкновению, обедали все вместе, а затем оба ученых, утомленные дневной экскурсией, легли спать.
Леон Беран вышел из своего помещения. Он хотел отдать себе отчет, может ли он ощупью, с помощью сделанных им зарубок, отыскать опять путь по той длинной галерее, по которой он думал бежать.
— Трудно предполагать, — размышлял он, — чтобы мы в состоянии были уйти днем. Внутри этих пещер бесконечно много аллей и проходов. Это слишком рискованно: нас могут заметить. Но, с другой стороны, если мы двинемся ночью, нам нельзя будет воспользоваться факелом: это привлекло бы все племя. Необходимо, поэтому, чтобы я поупражнялся в отыскивании дороги в ночной темноте.
Опыт оказался неудачным, он стал искать обратный путь к своему помещению, как вдруг ему показалось, что где-то совсем рядом слышится какой-то странный шум.
И действительно, в нескольких шагах, направо, в густом мраке коридора стала вырисовываться более ясно чья-то тень. Шум, казалось, исходил от нее.
Леон Беран направился туда. Он очутился у входа в небольших размеров грот. Свет луны, падавшей в отверстие, отбрасывал внутри слабое сияние. Благодаря ему можно было различить распростертую фигуру с лицом, обращенным к земле, с плечами, вздрагивавшими от рыданий… Слышался жалобный стон. Он узнал Мечу.
— Но почему же она плачет? — подумал он.
Встревоженный ее несомненно большим горем, он наклонился к ней и старался поднять ее голову. Она не давалась.
Он сел тогда рядом с ней и с тихими ласковыми словами гладил ее по голове.
Мало-помалу рыдания прекратились. Продолжая лежать, она повернула к нему голову, заставила молодого человека лечь рядом с ней и прошептала ему в ухо:
— Вао — очень злой.
— Да нет же. Почему?
Она молча прижала его к себе, прильнула лицом к его груди и стала как бы укачивать, играя его волосами.
Он слышал, как около его уха прерывистыми ударами билось сердце Мечи. Его щека прижата была к ее упругой груди. Все ее юное тело дышало ароматом — каким-то таким волнующим. И почти бессознательно он сам стал отвечать ей ласками, сначала вполне невинными. Дыхание Мечи все учащалось. И вдруг он почувствовал на своих губах ее уста, ее дыхание. Она еще крепче сжала его, и с натянутыми нервами он ринулся в область страстных, пьянящих грез, прорезаемых молниеносными искрами, затем сознание его совсем померкло — он погрузился в глубокий сон.
Глава IVУДОБНЫЙ СЛУЧАЙ
Жаркий дневной свет освещал грот, когда Леон Беран проснулся. Он был один. И вспоминая события прошлой ночи, никак не мог провести определенную грань между грезой и действительностью.
— Откуда это вы так поздно? Ушли вы очень рано, и мы поджидали вас к завтраку. — Этими словами встретил его соотечественник.
Уклонившись от точного ответа, он неопределенным жестом указал на пещеры:
— Мои разведки, — коротко сказал он.
Его опыт показал ему, что ночью, без освещения, почти невозможно найти дорогу, ведущую в отдаленную галерею.
— Я должен изменить свой первоначальный план, — подумал он, — выходить надо днем, хотя этим мы, может быть, навлекаем на себя ряд опасностей.
Этот и три следующих дня он не встречался с Мечей. Раз как-то он заметил ее издали, в коридоре, ведущем из общей залы на внешнюю террасу. Но когда он вышел на вольный воздух, он ее не нашел.
Очевидно, она его избегала.
Это вызвало в нем какую-то бессознательную грусть.
В течение последних дней трое европейцев откладывали ломти дичи от своих обедов, всегда очень обильных. Леон Беран еще раз прожаривал эти ломти по вечерам на находившемся в их помещении очаге. Потом он тщательно завертывал их в приносимые им с воли свежие листья одного растения: о нем он узнал от Мечи, сообщившей ему, что эти листья предохраняют от порчи мясо и фрукты.
— Итак, — сказал он ученым, заинтересованным его действиями и жестами, — мы будем располагать известным запасом в дополнение к нашим ящикам с консервами.
Мадемба, который по целым дням слонялся по подземелью и завязывал самые сердечные отношения с его обитателями, получил приказ заготовить сала с убиваемых животных.
Он ловко справился с этим заданием и небольшими кусками заготовил несколько фунтов сала.
Пришлось подумать и о свечах. Леон Беран взял тростниковый стебель, выдолбил внутренность и получил форму свечи. Из полосы легкой материи он свил толстые фитили. Затем растопил сало, влил его в свою форму, ввел туда фитиль и подождал, пока масса не отвердеет. Отняв пробку, которой он заменил один из концов стебля, приготовленным заранее прутом (такого же диаметра, как и тростниковый стебель) он вытолкнул свечу из ее формы. Таким образом, получено было три толстых и длинных свечи.
— У нас хватит освещения на несколько часов. Я не думаю, чтобы нам понадобилось больше, — сказал он.
В одну из экскурсий он пошел по течению речки, отыскивая бамбук. Один куст он нашел, но при нем не оказалось никакого орудия, которым он мог бы его срубить.
Вдруг в кустарнике послышался шум и треск. Через чащу быстро выскочила молодая лань и, подбежав прямо к речке мимо Берана, бросилась туда. Через несколько секунд из лесу показалась человеческая фигура.
— Меча, — воскликнул Леон Беран.
Молодая девушка бросила преследование. Впрочем, и лань поплыла по реке с большой быстротой и скоро оказалась в безопасности.