– Вот именно, – с энтузиазмом воскликнула сестра Пейдж. – Предлагаю общим голосованием одобрить действия нашей председательницы!
Руки подняли все, причем некоторые, как заметил Кеннисон, с искренним энтузиазмом. Надо их запомнить – когда у него будет собственный Совет, эти люди туда не попадут. Если будет. Он прикинул соотношение сил. Допустим, эту дуру удастся устранить из уравнений – на кого тогда можно рассчитывать, кроме Соренсена и Монфор? Ульман и Руис отпадают… Хуанг вообще загадочная личность. Льюис? Кто может знать, какие мысли бродят в его ухмыляющейся бритой башке? Остаются Бентон, Туи и Уэстфилд. Нет, пока еще рано что-то затевать – слишком рискованно.
– В настоящий момент перед нами стоит трудная задача… – начала Пейдж. Ну что ж, пускай начинает Гретхен. Если им сегодня предстоит стать свидетелями одной из легендарных вспышек гнева госпожи председательницы, то пусть лучше мишенью станет она. – Проблема в том, как надежнее сохранить нашу тайну. Утечек такого масштаба не было со времен дезертирства Брейди Куинна. Врагам удалось проникнуть в наши базы данных и выставить их на обозрение всего мира, что заставляет нас действовать сразу в двух направлениях. Во-первых, немедленно закрыть эту настежь распахнутую дверь и следить за тем, чтобы ее снова не открыли. Во-вторых, сдержать поток нежелательных мемов и отклонить его в безопасную сторону…
Свой промах Кеннисон заметил слишком поздно. Прозрачные намеки выступавшей на прокол с базами данных заставили советников переключить внимание с ошибок Женевьевы Вейл на его собственные. Образ распахнутой двери подразумевал легкомыслие и халатность. Кеннисон почувствовал, что у него горят уши, хорошо хоть под длинными волосами ничего не видно. Кто же все-таки его главный враг – Женевьева или Гретхен Пейдж? Не успел он открыть рот, как в дверь постучали, и вошел дворецкий. Этот сгорбленный старик напоминал только что воскрешенный труп, причем воскрешенный не слишком удачно. Джад, само собой, тоже состоял в Обществе – он поступил на службу к Вейлам еще до рождения Женевьевы. Трудно сказать, чьи интересы были для него главнее – Общества или хозяйки. Все зависит от того, спят ли они вместе, подумал Кеннисон, с трудом подавив смешок. Небось и Джада не обошла своим вниманием. Может, поэтому у того всегда такой изможденный вид?
Джад наклонился к уху председательницы. Лицо Женевьевы Вейл стало белее мела. Она обвела взглядом сидящих за столом.
– Джад говорит, что за воротами слоняются двое репортеров из «Сан таймс». Он попросил их уйти, но они отказались – сказали, что у них сломалась машина и они ждут механика.
– Видно, хотят знать, кто у вас бывает, госпожа председательница, – язвительно заметил Фредерик Ульман.
Отлично! Очень кстати. В сложившихся обстоятельствах собирать заседание Совета было верхом глупости. Чтобы дискредитировать бомонтовские разоблачения, необходимы мемы, связанные с идеей мирового заговора. Население должно быть убеждено, что такой «заговор» может возникнуть лишь в чьем-то больном воображении. Если же теперь всю компанию обнаружат у Вейл в особняке, этот комплекс мемов будет уничтожен, а вся антибомонтовская программа окажется под вопросом.
Но как сюда попали репортеры? Кто мог их привести? Или они случайно решили устроить засаду именно сегодня, а Женевьева неудачно выбрала день заседания? Кеннисон не верил в подобные совпадения.
– Не будьте так строги к госпоже председательнице, – укоризненно сказала Гретхен Пейдж. – Без сомнения, она полагала, что общаться по компьютерной сети будет еще опаснее, чем встречаться лично. – Пейдж улыбнулась Кеннисону. – Я уверена, что брат Кеннисон работает круглые сутки, чтобы залатать дыры, проделанные бомонтовским «червем». Однако пока еще мы не можем пойти на такой риск.
– Да, конечно, – любезно согласился Кеннисон. – Я стараюсь обезопасить все наши уязвимые места. – И он одарил собравшихся лучезарной улыбкой.
Аарон Гевирц развернул свое кресло на колесах и резко затормозил перед носом у Норриса Босуорта, которого Сара мысленно прозвала Зубрилой.
– Вы можете привести примеры таких побочных эффектов?
– Ну-у… Массовое производство автомобилей и всплеск рождаемости? – заикаясь, промямлил Босуорт. Аарон ошеломляюще действовал на большинство своих учеников. Он всегда точно знал, кому задает вопрос, и его невидящий взгляд, устремленный на жертву, неизменно заставлял нервничать.
– Вы меня спрашиваете? – ехидно осведомился профессор.
– Э-э… Я отвечаю… Ну… заднее сиденье оказалось очень удобным для… гм… зачатия… Произошли существенные изменения в… в общем, в ритуалах ухаживания. – Босуорт густо залился краской. Этого долговязого нескладного юнца привел в ассоциацию его дядюшка. – Изобретатели автомобиля никак не могли ожидать такого результата.
– Ну что ж, неплохо. По крайней мере вы не боитесь иметь собственное мнение, даже если оно и неверно. У кого-нибудь есть… Да, мисс Ховард?
Невероятно! Ведь та подняла руку совершенно бесшумно! Неужели все дело в той штуковине у него на шее? Датчик движения?
Морин Ховард, пышнотелая девица из Сиэтла, вечно носила мешковатые цветастые костюмы и сандалии на деревянной подошве. Вылитая богиня плодородия. Время от времени Сара чувствовала на себе ее неприязненный взгляд.
– Я не верю, что сколько-нибудь значительная доля зачатий происходила подобным образом, – заявила толстуха. – Всплеск рождаемости просто-напросто уравновесил спад, который произошел во время Великой депрессии. Обратный ход маятника, только и всего…
Гевирц сокрушенно покачал головой.
– Похоже, я теряю форму. Мои слова подобны семенам, упавшим на каменистую землю. Пора, наверное, в отставку… Вы полагаете, мисс Ховард, что перед совокуплением люди изучают «Статистический вестник»? А потом восклицают: «Давайте размножаться усерднее! Мы должны исправить упущения наших родителей!» Так, что ли? – Аудитория – пятеро новичков, не считая Сары, – дружно захихикала, и он грозно нахмурился. – Ну хорошо. Итак, мистер Босуорт утверждает, что именно автомобиль, повлияв на практику половых отношений, вызвал всплеск рождаемости в пятидесятых. Мисс Ховард полагает, что «эффект заднего сиденья» не мог быть настолько значительным. Так кто же из них прав?
– Оба не правы, – не удержалась Сара.
– Ага, мисс Бомонт! Наш сфинкс наконец заговорил. Ну что ж, осчастливьте нас своей мудростью, мы так редко вас слышим!
– Разве автомобиль изменил сексуальное поведение подростков?
– Отлично! Правда, вы ответили вопросом, но вопрос ваш весьма и весьма чреват – простите за невольный каламбур. Я уже стар, но хорошо помню рассказы своего деда – как он и его приятели «клеились» к девицам, подвозя их в своих бричках, и сколько было из-за этого ранних браков и незаконных детей. – На лице профессора мелькнула улыбка. – Учтите, что бричка была в этом отношении даже удобнее автомобиля: для того, чтобы осуществить свои намерения, даже не нужно было искать стоянку – лошадь зачастую лучше хозяев знала, куда надо ехать. Так что с появлением автомобиля подобная практика стала не столько более распространенной, сколько менее тайной – весьма прискорбная тенденция, с точки зрения хорошего вкуса. Однако, – он развернулся вместе с креслом лицом к проекционному экрану, – написанные мной уравнения показывают, что «рикошеты» в сильно связанных цепочках могут приводить к неожиданным результатам, в особенности если события происходят со значительным запаздыванием, иначе говоря, когда система имеет высокую вязкость. Итак, повторяю вопрос: может кто-нибудь привести пример такого побочного эффекта? Я даже усложню задачу, поскольку примеров сколько угодно – надо лишь как следует подумать. Может кто-нибудь из вас привести пример, касающийся всплеска рождаемости, о котором говорил мистер Босуорт?
Сара вздохнула, зажмурилась и вытянула вверх руку.
– Мисс Бомонт?
Она открыла глаза. На этот раз Гевирц даже не стал оборачиваться. Как же все-таки он узнает, кого спрашивать?
– Всплеск рождаемости, – услышала она собственный неуверенный голос, – был неожиданным следствием, но не производства автомобилей, а закона о льготах для ветеранов войны.
Профессор повернулся, его невидящие глаза впились ей в лицо.
– Объясните.
Сара выпятила подбородок и уверенно начала:
– Стратегия размножения человека состоит в том, чтобы родить наибольшее число детей, которое он способен вырастить, а оно определяется соотношением между достатком семьи и стоимостью содержания ребенка.
Гевирц всплеснул руками.
– Постойте, а как же любовь, страсть, романтика? Сколько стоит, по-вашему, улыбка младенца? Ради всего этого люди готовы на любые жертвы. Неужели вы не оставляете в вашем мире никакого места простым человеческим чувствам?
С каких это пор учебник стал «ее миром»?
– Нет, сэр. Статистика имеет дело с целостными системами, а не с их отдельными элементами. Отец с матерью могут не иметь понятия об арифметике, но они всегда знают, когда могут позволить себе завести еще одного ребенка.
– Все это ерунда, – подал голос Джон Старлинг. Он тоже был новичком, однако придерживался такого высокого мнения о своих способностях, что считал унизительным признавать чужие точки зрения. – Почему же тогда у бедных приплод всегда больше, чем у богатых?
Сара бросила на него изумленный взгляд. Приплод? Разве можно так о детях? Однако сам вопрос труда не представлял – это она проходила на собственном опыте.
– Имеет значение не общий доход семьи, а излишек, который остается у родителей после удовлетворения собственных нужд. Вырастить ребенка в бедности обходится дешевле…
Нет, Сара, мы не можем купить тебе новое платье. Еще месяц-другой походишь в старом, мама отпустит подол, и оно будет в самый раз.
Во времена ее детства в Южном округе не было ни образовательных фондов, ни стипендий, и никто не дарил ей дорогих подарков в день окончания школы. Что могут знать о той жизни эти люди, так спокойно рассуждающие о статистике рождаемости и «приплоде»?