«Трагическое происшествие в Нью-Джерси. Сегодня в округе Сассекс группой экстремистов, известной под названием «Свободная Америка», был разгромлен и сожжен загородный дом известного предпринимателя Бентона. Джон Бентон, семидесяти пяти лет, погиб в пламени пожара вместе с двумя своими служащими. Одного из нападавших, безработного автослесаря, удалось задержать. Сообщить свое имя он отказался, но сделал заявление…»
Крупный план – взъерошенный человек с небритым лицом, перепачканным сажей. На голове бейсболка с рекламой местного универмага. Вырываясь из рук полицейских, он кричит:
«Мы еще покажем этим (би-и-ип), которые распоряжаются нашей жизнью! Я тут (би-и-ип) без работы уже два с половиной года! Слава богу, что у Бомонт хватило смелости прищемить хвост этим (би-и-ип)…»
Ведущий продолжал:
«Сара Бомонт, о которой шла речь, известна тем, что…»
Кеннисон выключил телевизор, не дав возможности наманикюренному обозревателю изложить свои дурацкие соображения. Он достал сигару и закурил, не сразу попав спичкой по коробку. Стало быть, добрались до старины Бентона… Забавно. Из членов Совета этот, пожалуй, меньше всех заслуживал подобной участи. Не то чтобы у Бентона были совсем чистые руки, но приказы на устранение он отдавал с удивительной скупостью. Тем не менее мир полон людей, которые только и ждут, чтобы перекинуть на кого-нибудь груз ответственности за свою жизнь. Не важно, на Бога или на дьявола: главное – ни за что не отвечать самим. Как жаль, что Общество на самом деле не столь всесильно, как предполагает этот бедняга! Неплохо было бы владеть какой-нибудь техникой микроманипуляции, способной отрегулировать все мелочи жизни. Положить конец историческому хаосу, заставить шестеренки человеческого общества крутиться гладко, без опустошительных войн, забастовок, конкуренции, преступности…
Смерть Бентона не принесет никакой пользы, ничего не исправит, ничего не решит. В этом есть что-то невыносимо печальное. Бессмысленная смерть. Кеннисон вынул сигару изо рта и раздавил в пепельнице. Хотя… Можно попробовать как-то использовать и эту смерть. Он снял трубку и набрал номер. Услышав щелчок на другом конце линии, произнес:
– Чайка, я Лев. Номер три.
Подождав, пока включится шифратор, Пейдж спросила, видел ли он сюжет.
– Да, – ответил Кеннисон. – Вы думаете, теперь толпа возьмется за нас?
– Дурной пример заразителен.
– Одна ласточка весны не делает, – парировал он.
– Сколько же советников мы должны потерять, чтобы вы признали это тенденцией? – осведомилась Пейдж. Голос ее звучал язвительно, однако Кеннисон уловил в нем затаенный страх.
– Троих, – не задумываясь, ответил он. – Это уже будет статистически значимо.
– Вас, похоже, ничем не проймешь.
– Если мы пустимся в бега, то тем самым подтвердим все обвинения. Надо стоять на своем.
– И ждать, пока нас перебьют одного за другим?
Идея возникла внезапно, как вспышка.
– Попросим защиты у полиции! После сегодняшнего инцидента каждый, кто упоминается в бомонтовских распечатках, имеет на это полное право – никто ни о чем не спросит.
– А как работать, если следом будет таскаться полиция? Вряд ли к нам приставят наших собственных агентов.
– Тем более что наши люди сидят несколько выше… Нет, я предлагаю вообще прекратить все операции. Временно.
– Но это немыслимо!
– Это необходимо! Пусть полицейские и газетчики будут постоянно рядом и видят, что мы невинны как овечки. Не успеем оглянуться, как они заскучают и отправятся по домам. Тогда весь мир поймет, что тревога была ложной.
Казалось, молчание на том конце линии будет длиться вечно.
– Надеть овечью шкуру? – Пейдж снова задумалась. – Нет, не пойдет. Нас повесят поодиночке…
«Очевидно, она предпочитает висеть всей компанией… Или сомневается, что такое может произойти?» – усмехнулся про себя Кеннисон.
Его собеседница вздохнула.
– Мадам председательница ни за что не согласится подпустить к себе полицию и репортеров. Ульман с Льюисом – тоже. Особенно Льюис.
– Кто знает, может, и согласятся, – задумчиво предположил Кеннисон. – Если, конечно, появится тенденция…
На этот раз молчание длилось еще дольше. Наконец Пейдж заговорила.
– Тенденция возможна, – признала она, – при наличии соответствующих условий.
– Может быть, вы не откажетесь взять это на себя? Мне кажется, еще одного подобного инцидента будет вполне достаточно, чтобы обеспечить статистическую значимость. А если инцидент будет правильным, то заодно можно решить и ряд других проблем.
– Я сообщу о вашем предложении некоторым членам Совета. – Она помолчала. – Вы думаете, мы справимся, брат?
– Нисколько не сомневаюсь, сестра. Я полностью уверен в вас. – Кеннисон положил трубку.
Он был и в самом деле уверен. Из Гретхен получится идеальный помощник, вроде Сьюарда при Линкольне. Некоторое время Кеннисон смаковал эту мысль, но потом вспомнил, чем кончил Линкольн, и выбросил ее из головы.
– А если ничего не выйдет, – произнес он вслух, – Флетчер Окс всегда наготове.
Кеннисон вернулся в столовую. Карин терпеливо ждала возле буфета, присматривая за портативным нагревателем, в котором стояло блюдо с телятиной. У Карин было крепкое тело – упругие мускулы под атласной кожей, а жира ровно столько, чтобы сглаживать острые углы. Черные ажурные чулки, туфли на шпильках – костюм французской официантки очень ей шел. Кеннисон представил Карин без костюма, особой фантазии для этого не требовалось. Потом он попытался представить, что мог бы с ней проделать, – тут, увы, дело обстояло иначе.
Он сел за стол и положил на колени салфетку, которая легла обескураживающе ровно.
– Теперь можно и пообедать.
Карин низко наклонилась, когда брала блюдо с буфета, и наклонилась еще ниже, когда подавала на стол, повернувшись лицом к хозяину. Она хорошо знала, что Кеннисону это нравится, и так же хорошо понимала, что толку все равно не будет.
Кеннисон вспомнил, что вместе с Бентоном сгорели и двое его слуг. Нельзя допустить, чтобы подобное повторилось здесь. Сама мысль о том, что очаровательная Карин, рассудительная Беттина, веселая Рут-Энн или пышущая здоровьем горничная Грета могут пострадать, была непереносима. Он представил их запертыми в горящем доме рядом с ним, плачущими и цепляющимися за него, в то время как пламя подбирается все ближе и ближе. Представил их в руках озверевшей толпы, избитых, истерзанных, превращенных в игрушку для неотесанного простонародья…
Что-то шевельнулось внутри. Он бросил взгляд на салфетку. Вот это да! Неплохо, неплохо…
Когда он наконец попробовал телятину в тесте, то обнаружил, что она немного пересохла.
Прислонившись спиной к стволу высокой ели, Сара жевала полоску вяленого мяса и наслаждалась тишиной. Отдельные лучи утреннего солнца пробивались сквозь густые кроны деревьев и косо падали на землю. Слева виднелась стайка дрожащих осин, благодаря которым и удалось развести костер: в осиннике под ногами всегда много сухих веток.
Впрочем, настоящей тишины в лесу не бывает. Деревья никогда не стоят спокойно, тем более осина, чьи листья вздрагивают от малейшего дуновения. Шум ветра, пробивающегося сквозь листья и хвою, напоминает гомон далекой толпы. Голоса едва различимы, но если прислушиваться очень внимательно – а может быть, наоборот, совсем не прислушиваться, – есть шанс узнать что-нибудь полезное. Это называется древесной магией. Интересно, что сейчас шепчут деревья? Что они говорят об ассоциации, клиологии, смене личности?
Ветви закачались под порывом ветра. «Сара-а-а-а», – прошуршали они. Невдалеке, футах в ста от костра, что-то резко крикнула сойка, перелетая с дерева на дерево. Немного подальше шумно кинулся в кусты кто-то покрупнее. Наверное, белка или дикобраз. Сара подняла кружку с кофе, обхватила ее ладонями, чтобы лучше ощутить тепло, и отпила глоток. Потом посмотрела, под каким углом падают солнечные лучи. Пора двигаться.
Она вылила остатки кофе в костер и тщательно затоптала оставшиеся угли. Затем подошла к лошади, достала из седельной сумки складную лопату и закопала остатки костра в землю. Убедившись, что никакая опасность больше лесу не грозит, упаковала котелок и вяленое мясо, скатала спальный мешок и привязала вещи к седлу. Затягивая подпругу, она вздрогнула, услышав громкий треск, похожий на ружейный выстрел. Ощутив ее испуг, лошадь дернулась, натянув поводья. Сара отпрыгнула за сосну и прижалась к стволу. Поглаживая лошадь и успокаивая ее ласковыми словами, она напряженно всматривалась в ту сторону, откуда донесся звук. Через несколько минут треск повторился, на этот раз он прозвучал более ясно… Сара чуть не расхохоталась от облегчения. Никакие это не выстрелы, просто лопаются стручки. Растения готовятся к будущей весне, стараясь перед смертью рассыпать семена как можно дальше.
– Нет, мне и в самом деле нужно было отдохнуть, – сказала она лошади, и та бодро кивнула головой, соглашаясь. Сара вскочила в седло и направилась вверх по склону.
К обеду она выехала из густого ельника на широкий альпийский луг. Почти совсем рядом голые вершины Водораздельного хребта поднимали горизонт к самому небу – казалось, гигантская каменная волна разбивается о поверхность планеты. На вершинах виднелись пятна вечных снегов. Индейцы племени юта называли эти горы Нет Лета. Олень, пивший невдалеке воду из пруда, поднял голову и посмотрел на всадницу. Сара натянула поводья и остановилась, чтобы не вспугнуть его.
Пруд создало семейство бобров, перегородив ручей глиной и ветками. Индейцы арапахо утверждали в своих легендах, будто бобры построили весь мир. Наблюдая, как ловко зверьки возводят плотины, превращая луга в болота, решить это было несложно.
А в чем, собственно, разница между бобровой плотиной и человеческой? В тот страшный день по пути к горе Фалкон они с Редом много спорили. Почему одно сооружение считается природным, а другое – нет? Что тут главное: размеры, целенаправленность? И бобры, и люди воздействуют на окружающую среду, и не всегда в лучшую сторону. Впрочем, бобры никогда об этом не думают. А люди?