– Романтика! – взмахнул рукой Морган. – Острые ощущения. Первая полоса, эксклюзивные репортажи… и все такое прочее.
– Острые ощущения? Как же, как же. Помню. Некрологи, пресс-конференции, дурацкие демонстрации… Не говоря уже о нищенской зарплате, сверхурочных и внезапных командировках. Нет уж, благодарю. – Она заглянула на экран монитора, но Морган нажал клавишу и убрал текст. – Над чем трудишься?
– Хочу получить Пулитцеровскую премию.
Своим лицом Морган Граймс владел лучше любого игрока в покер – Сара никогда не могла определить, шутит он или нет, и Морган бесстыдно этим пользовался. Взять, что ли, и взломать его файлы? Написать туда, например, что-нибудь этакое… Пусть знает, как строить из себя умника. Она бы, наверное, справилась – в принципе можно проникнуть в любую систему. Интересно, поменял он свой пароль или нет? Сара расколола его еще пару лет назад, просто так, чтобы попрактиковаться, но еще ни разу не использовала.
Она обвела взглядом комнату.
– Все на задании?
– Ага. Кроме Кевина. Уехал рекламировать очередную книгу, вернется на следующей неделе. Слыхала, наверное, о его новом бестселлере?
– А как же. Продолжение «Молчаливого братства»? Вот везунчик! Ну ладно, передавай всем нашим привет.
– Они умрут от счастья. На самом деле я тоже рад был тебя повидать. Ты всегда была неплохой…
Заткнись, Граймс!
– …репортершей. Морг там же, где и был, только теперь все на дисках, никаких микрофильмов. Но ты ведь справишься, да?
– Еще бы, – гордо подбоченилась Сара, – ведь я родилась с микрочипом во рту!
Встреча была назначена на 15:00, и ровно в 14:59 Деннис прибыл на исторический факультет Денверского университета. Из приемной вело несколько дверей, но в самой комнате никого не было, хотя, судя по открытой банке с газировкой, кто-то должен был скоро вернуться. Некоторое время Деннис в нерешительности озирался, затем одна из дверей приоткрылась, и оттуда выглянула полная круглолицая женщина.
– Мистер Френч?
– Да. А вы профессор Луэллин? – Деннис шагнул вперед. – Спасибо, что согласились встретиться. Я понимаю, как вы тут загружены…
– Ничего страшного. Семестр уже закончился, так что свободное время у меня есть. Просто немного неожиданно: обычно приходят студенты. Проходите, садитесь. – Деннис вошел в кабинет. – Меня зовут Гвиннет Луэллин.
Рукопожатие хозяйки кабинета оказалось неожиданно сильным. Деннису достался потертый стул с высокой спинкой. Он поддернул брюки, чтобы не пузырились на коленях, и сел, держась очень прямо и сцепив руки на животе. Луэллин расположилась за письменным столом, облокотившись на него мускулистыми руками. На ее бледном лице, густо усыпанном рыжими веснушками, выделялись полные круглые щеки. Деннису она напомнила добрую тетушку, и он уже почти ожидал, что на столе сейчас появится какао с кукурузными лепешками. Вместо этого, к его изумлению, профессор достала трубку из кукурузного початка и стала раскуривать.
Наблюдая за его реакцией, она выпустила кольцо дыма.
– Итак, чем могу быть вам полезна, мистер Френч?
Деннис начал сразу с главного. Лишнего времени не было ни у него, ни у профессора.
– Я хочу понять, по какому принципу составлен этот перечень исторических событий. – Он полез в жилетный карман и достал обрывок бумаги, который Сара нашла в доме на Эмерсон-стрит.
Весь вторник и среду он читал книги по истории и советовался со знакомыми по университету. Развивал шишку любопытства, как сказала бы Сара. События, перечисленные на листке, наверняка что-то связывало, но что? Почему одни вошли в перечень, а другие – нет? Денниса раздражала собственная неспособность с одного взгляда распознать этот общий принцип – ведь мог же он как архитектор сразу сделать нужные выводы, посмотрев на здание! В чем дело, было непонятно: то ли ему не хватало знаний и способностей, то ли проблема таилась в самом списке. Это не давало Деннису покоя, словно камушек, попавший в ботинок.
Он развернул листок и протянул его профессору Луэллин. Взглянув на Денниса с извиняющейся улыбкой, она достала старомодные бифокальные очки, водрузила их на нос и принялась читать, слегка выпятив губы и откинув голову.
Закончив, она сняла очки и взглянула на Денниса.
– Как я понимаю, вас интересуют не сами эти события – о большинстве из них написано в любом хорошем учебнике.
Деннис кивнул.
– Я постарался прочитать все, что успел. Поскольку я архитектор-консультант, у меня просто нет возможности вникать в эти вопросы так глубоко, насколько, боюсь, это требуется. Те, с кем я беседовал, завалили меня фактами, очень любопытными и по большей части мне неизвестными. Взять хотя бы этого Томаса Рида. Невозмутимо-насмешливый Будда из Новой Англии – так, кажется, его прозвали…
– Самая блестящая фигура в политике своего времени, – кивнула Луэллин. – Как здесь написано, – она указала на листок, – его бы выдвинули в президенты, если бы люди Мак-Кинли вовремя не подсуетились.
– Понимаете, я ищу… как бы это точнее сказать… ну, смысл во всем этом. Некоторые из записей касаются хорошо известных людей и событий, остальные – наоборот. Разве можно поставить рядом, скажем, гибель линкора «Мэн» и какого-то генерала Твиггса?
Профессор улыбнулась.
– Нет, конечно. – Она снова пробежала глазами список. – Смысл – очень удачное слово, мистер Френч, именно оно пришло мне в голову, когда я это читала. Если это ответы на вопросы какой-то викторины или экзамена, то они относятся к весьма странной области знаний. Боюсь, даже я не могу сказать, о чем идет речь в некоторых местах, тем более понять смысл событий. Об исчезновении Амброза Бирса в Мексике мне, разумеется, известно, но кто такие эти Брейди Куинн, Дэвис Белло, Агата Пенуэзер?
– Жертвы убийств.
Луэллин раздраженно тряхнула головой.
– Да, конечно, я умею читать. Только как они оказались здесь – рядом с Тедди Рузвельтом, Линкольном или… – Она запнулась, бросила листок на стол и откинулась на спинку вращающегося кресла. Пружины жалобно скрипнули. Некоторое время профессор задумчиво глядела в потолок, попыхивая трубкой.
– Как вы думаете, мистер Френч, – наконец заговорила она, – кто это сказал: «При нашей системе рабочему говорят лишь, что делать и как делать. Любая попытка что-то усовершенствовать губительно сказывается на его успехах».
– Не знаю… Ленин? Мао? – пожал плечами Деннис, не понимая, к чему этот вопрос.
– Нет, Фредерик Тэйлор. – Луэллин кивнула на листок. «Фредерик У. Тэйлор, ок. 1900 г.», – вспомнил Деннис.
Профессор продолжала:
– Он был инженером в конце девятнадцатого века, когда в американскую промышленность хлынул поток малограмотных рабочих-иммигрантов. Тэйлор резко поднял производительность труда, отделив планирование работы от ее выполнения. Инженеры и управляющие разрабатывали проекты, а бригадиры и рабочие осуществляли их. С тех пор такой подход составляет основу американского бизнеса.
Деннис рассмеялся.
– Да что вы говорите! А я-то: Ленин, Мао… Просто поразительно!
Луэллин хитро улыбнулась.
– Однако не забывайте, что Энгельс сам владел фабрикой и к тому же вовсе не был у Маркса на побегушках. Он считал, что целыми государствами можно управлять рационально – так же, как промышленными предприятиями.
– Не встречал я что-то предприятий, управлявшихся рационально, – вставил Деннис.
Профессор невозмутимо продолжала:
– Социализм, по существу, есть высшая стадия капитализма – то, что я назвала бы управляемым обществом. В общем, «папочка знает лучше». Изучите компанию Генри Форда – это же ленинское государство в зародыше! Его так называемые инспекторы социологического отдела имели право являться к служащим домой и допрашивать их на предмет личной жизни и финансового положения. А «внешняя охрана» Гарри Беннета немногим отличалась от чернорубашечников.
– Генри Форд никого не казнил, – возразил Деннис.
– Однако громилы Беннета вовсю преследовали и избивали диссидентов, а многие предприниматели в ходе классовой борьбы не останавливались и перед убийством профсоюзных лидеров. Разница между Фордом и Лениным скорее в масштабах. Ленину удалось превратить в одну огромную компанию всю страну. Советский Союз стал крупнейшей корпорацией на планете. Члены партии были ее акционерами, а Политбюро – советом директоров. Рядовые граждане – служащие – не имели никакого веса в управлении организацией. Штаб корпорации составлял пятилетние планы, которые никогда не выполнялись, а любая критика была запрещена. Каждому предписывалось работать в общей команде, что подразумевало скорее беспрекословное подчинение начальству, чем подлинный коллективизм. Смутьянов же ссылали в Сибирь или переводили на унизительную работу. Или вообще устраняли. Прерывали контракт, так сказать, – горько усмехнулась Луэллин.
– Не забудьте еще о насильственном поглощении других компаний, – прибавил Деннис.
– Вот-вот! – рассмеялась профессор.
– Мне это никогда не приходило в голову, – признал Деннис. – Крупные корпорации и в самом деле смахивают на социалистические государства.
– И наоборот. А теперь подумайте, что появилось первым?
– Д-да… Благодаря Фредерику Тэйлору.
Луэллин кивнула.
– Не только ему, конечно, но он сыграл роль катализатора.
– То есть вы хотите сказать, что… – Деннис замялся.
– Ах да, ваш список. Это, конечно, первое впечатление, однако те пункты, с которыми я хорошо знакома, по-видимому, представляют собой поворотные пункты истории, хоть и не очень явного характера. Сами по себе эти события незначительны и охватывают немногих людей, и все же они имели несоразмерно большие последствия. Помните стишок Джорджа Герберта? «Не было гвоздя – подкова пропала. Не было подковы – лошадь захромала» – и так далее. В конце концов пропало целое королевство. Ведь в битве при Босуорте все висело на волоске: если бы Ричард Третий не лишился коня, история могла повернуться иначе. И что тогда? Не было бы Тюдоров, и вся английская история стала бы совсем другой. Вот и зде