– Титры бывают только в самом конце, сестренка. Потом уже никто не живет, тем более счастливо.
– Зачем ты пришла? – помолчав, спросила Сара.
– Тебе надо было поговорить. С кем же, как не со мной? Кто знает тебя лучше, чем я?
Послышались новые голоса, слабые, едва различимые. Казалось, тут же рядом звучат другие слова и другие ответы, создавая общий фон подобно басовому регистру органа. Сара попыталась повернуть голову, чтобы понять, откуда идут звуки, но не нашла в себе достаточно сил. Она взглянула на лощеную красотку, олицетворение успеха, сидевшую рядом.
– Ты совсем меня не знаешь. Раньше я и в самом деле была тобой, да вот прошлого не вернешь. Даже если все закончится…
– Давай, давай, сестренка, лей слезы! Может, мне плащ надеть, чтобы не промокнуть? Я и не говорю, что ты сможешь. Кому и когда в нашем паршивом мире удавалось вечно оставаться одним и тем же? Никто этого не может, ни ты, ни я – никто. Глянь-ка повнимательней – осталось во мне что-нибудь от девчонки с чикагских окраин?
Сара отвернулась и посмотрела на закат, догоравший за дверью.
– Чикаго остался в прошлом, его больше нет. И тебя нет. Ты просто видение.
– Ну и что с того? Не будешь же ты утверждать, что никогда раньше не начинала все с нуля? Давно ты, к примеру, виделась с Лулу или с Джеральдиной? А с Большой Мартой?
Имена из забытого прошлого. Просто имена, не вызывающие никаких эмоций. Детская площадка, орущие лица на фоне прокопченных трущоб старого Южного округа. Неужели те детишки тоже стали взрослыми, где-то живут?
– А с папашей? – настаивал голос. – Ты знаешь хотя бы, жив он или нет?
Сара нахмурилась.
– Он нас бросил. Когда мама умерла, он сел в свой грузовичок и уехал. И больше не вернулся.
– А ты не подумала, что ему просто было слишком тяжело возвращаться? Потому что мамы уже не было. Мы ведь все тогда уже подросли, даже малыш Фрэнки. Отец мог запросто уйти и раньше, так поступали многие, но он предпочел жить с нами, хоть и впроголодь, без гроша в кармане. Мама всегда поддерживала его, а потом, когда дети встали на ноги и они с отцом наконец могли немного пожить для себя, ее вдруг не стало. Как он мог вернуться, сама подумай!
– Может, и я потому уехала…
– Ну конечно! – фыркнула ее собеседница. – Скажи еще – надеялась его встретить. Да ты хоть раз принесла цветы маме на могилу?
– Нет! – Сара закрыла лицо руками. – И никогда не смогу, если соглашусь на то, чего от меня требуют!
– Ах вот в чем дело! Боишься потерять спасательный круг, который держишь на крайний случай? Вроде этой сосны за твоей спиной, что так крепко держится корнями за матушку-землю. Как утешительно сознавать, что она всегда здесь, даже если ты далеко!
Сара подняла голову и посмотрела в глаза самой себе.
– Что мне делать, скажи!
– Нет, детка. Этого тебе никто не подскажет.
Она удивленно моргнула. Вместо двойника рядом сидела мать, такая, как была до болезни. Решительное лицо, лукавинка в глазах…
– Ты с детства была себе на уме, но никогда не распускалась, избави бог! У тебя в голове будто компас какой-то – всегда укажет верную дорогу. Так мне отец однажды сказал. Делай то, что считаешь правильным, и не ошибешься.
– Я не хочу терять тебя, мама!
– Брось, не говори глупости! В божьем мире все устроено правильно, и что бы ни случилось, потерять меня ты не сможешь, потому что я всегда здесь… – Она протянула руку и дотронулась до головы дочери. – И еще здесь. – Рука коснулась груди.
Знакомый образ начал расплываться в воздухе. Корчась от рыданий, Сара потянулась к нему, будто надеялась удержать.
Она проснулась, лежа на голой земле и дрожа от холода. С трудом заставив сопротивляющееся тело подняться, потянулась, разминая затекшие мышцы. Сделала несколько наклонов и приседаний и только тогда почувствовала себя живым человеком, а не набальзамированным трупом.
Подойдя к костру, она остановилась в удивлении. Угли уже погасли, но кофейник был аккуратно отставлен в сторону. Рядом стояла кружка. Более того, кофейник оказался вычищенным. Когда же она успела это сделать?
В памяти всплыл разговор с двойником из недавнего прошлого и матерью, однако то, что вчера казалось вполне естественным, само собой разумеющимся, сейчас вызывало недоумение. Что же произошло на самом деле?
Сара осмотрела хижину, оглянулась на сосну-великана. Может, просто место такое? Странное. Заколдованное. Ну что ж, так или иначе пора в путь. Подобно индейцам в старые времена, она осталась наедине с природой и получила магическое напутствие от высших сил, узнала, кем теперь должна стать. Так когда-то первобытные обитатели континента получали свои «взрослые» имена. В таком месте долго задерживаться не стоит. Она начала собирать вещи и снова бросила взгляд на земляной пол, втайне надеясь найти следы ночных гостей. Никаких следов…
Никаких?
Так вот что смутило ее прошлым вечером! Тогда на полу были только те следы, которые она оставила, когда вошла. Но она ведь и выходила, причем не раз.
А теперь и вчерашних следов не осталось!
Значит, пока она бродила по каньону, в хижине все-таки кто-то побывал, а потом аккуратно стер следы. И наверняка подсыпал что-то в кофе! На всякий случай Сара понюхала кофейник, хоть и не почувствовала ничего, кроме запаха металла. Она опустилась на корточки и тщательно обследовала землю. Вот место, где были следы, – их заметали веткой. Ведут к старой индейской тропе и там исчезают. Вот и сломанная ветка – скорее всего та самая. Как узнать, в какую сторону направился таинственный гость? Во всяком случае, он должен был ехать верхом и только по тропе. Напрямик здесь нельзя – сразу угодишь в каньон, скатишься с крутого склона, застрянешь в непролазной чаще. Зачем, когда достаточно троп, проложенных индейцами или лесными животными?
Она стала искать следы, обходя хижину по широкому кругу. В пяти сотнях футов ниже по тропе в земле оказалась ямка от колышка, трава рядом была выщипана. И снова никаких следов. Скорее всего копыта лошади обернули овчиной. Старый трюк. Однако с такими «кандалами» на ногах быстро не поскачешь.
Сара поспешила назад к кобыле, оседлала ее и отправилась по тропе вниз. Через пару миль обнаружился первый отпечаток копыта. Она тщательно осмотрела его, обратив внимание на приметную трещину с левой стороны подковы, потом осторожно двинулась дальше. Так прошло несколько часов. Солнце стояло совсем низко, пора было подумать и о ночлеге. Она натянула поводья и огляделась – где бы разбить лагерь? Вон там, справа, подходящее местечко – осиновая роща и полянка. Надо обследовать. Сара спешилась и направилась к осиннику.
Место и в самом деле оказалось очень удобным. Настолько удобным, что остановиться здесь пришло в голову не только ей. Земля еще теплая, стало быть, угольки от костра закопаны недавно. Трава примята, кто-то на ней лежал. А вот и протоптанная тропинка… Куда, интересно, она ведет? Сара привязала лошадь к дереву и двинулась вперед, стараясь ступать бесшумно. Облизав пересохшие губы, вытащила из-за пояса нож. Хотя лагерь давно уже пуст, лучше зря не рисковать.
Тропинка огибала скалистый холм – его очертания казались странно знакомыми. В скале оказалось что-то вроде ниши. Сара проскользнула туда, осторожно выглянула из-за каменного барьера и посмотрела вниз…
Перед ней как на ладони лежала территория ранчо, тайного убежища ассоциации.
На заднем крыльце дома сидели двое. Имея приличный бинокль, можно было бы запросто определить, кто именно. А с параболическим микрофоном – услышать каждое слово. Один из сидевших бросил что-то на землю, встал и потянулся. Жеребец в загоне вдруг застыл на месте, повернул голову и посмотрел вверх, в сторону Сары. Точно так же, как совсем недавно, когда они с Редом болтали, сидя на изгороди.
«Кто-то за нами шпионит!» – мелькнула мысль.
За нами?
Вот и все. Вступить в ассоциацию оказалось до смешного просто.
Сказать, что общаться с Херкимером Вейном трудно, значило ничего не сказать. И где только Гвиннет его откопала? Это был маленький человечек, совершенно лысый, с носом, похожим на птичий клюв. Он вечно ходил в мятом пиджаке, из карманов которого торчали какие-то бумажки. Особое удовольствие окружающим доставляла его манера спорить, размахивая пальцем перед самым носом собеседника.
– А я вам говорю, мистер Коллингвуд, что такой вещи, как исторический факт, просто не существует!
Джереми с трудом подавил желание вцепиться в дерзкий палец зубами. Он переложил свой мартини с водкой в левую руку и отчаянно огляделся в надежде, что кто-нибудь придет на выручку. «Спасите! – мысленно воскликнул он. – Меня взял в заложники чокнутый историк».
– Что вы имеете в виду? – спросил он вслух. – Как это не существует? А что же я тогда проходил в школе – исторические вымыслы?
Он был уверен, что сразил оппонента наповал, и чуть не поперхнулся коктейлем, когда тот спокойно кивнул.
– Совершенно верно.
– Простите, как это? Неужели вся история – обман? Вы что, шутите?
– Обман? Никоим образом, – невозмутимо ответил Вейн. – Я такого не говорил.
Джереми ничего не понимал.
– Но… как же… вы же только что…
– Мне кажется, вы не совсем правильно понимаете слово «факт», – назидательно проговорил Вейн, снова пуская в ход палец. – Для вас это некая категория, обозначающая абсолютную истину, что совершенно неверно. Оскар Уайльд как-то заметил, что англичане склонны опошлять истину, низводя ее до уровня факта. Интуиция художника помогла ему понять нечто очень важное.
Джереми покачал головой:
– И все-таки я не понимаю – факт есть факт.
– Нет, мистер Коллингвуд. Слово «факт» не обозначает предмет, на самом деле это вообще не существительное, а прошедшее время глагола. «Factum est», от «facto» – «я делаю», «я создаю». Оно передает динамику, а не статику. В качестве существительного это слово начало употребляться лишь в позднем средневековье, означая «нечто сделанное», аналогично французскому «fait» или венгерскому «teny». В английском языке у него есть родственное «feat». Но даже в английском слово «fact» вплоть до девятнадцатого века сохраняло значение, аналогичное «feat». Когда Джейн Остин писала «добр в поступках, а не в словах», она употребляла в значении «поступок» именно это слово.