– Тогда в чем же проблема?
– Почти нулевая, – покачал пальцем Херкимер.
– Да, – медленно наклонил голову Донг. – Поэтому, рассчитав притяжение планеты к Солнцу, астрономы должны дополнительно учесть эффект Юпитера, зависящий от взаимного расположения двух планет, которое постоянно меняется. В результате идеальная кеплеровская орбита искажается. Потом приходит очередь Сатурна, и так далее, пока не будет достигнута заданная точность.
– И это еще не все, – вставил Вейн. – На любую планету, в том числе на Землю, оказывают гравитационное воздействие все тела во Вселенной. Влияние каждого из них может быть ничтожным, но силы складываются, поэтому орбиту планеты можно рассчитать с разумной точностью не более чем на несколько тысячелетий вперед.
– Лично для меня, – хмыкнул Джереми, – этого вполне достаточно.
Вейн усмехнулся.
– Здесь возникает еще одна проблема, – продолжал он. – Срок прогноза и его точность. Чем больше срок, тем точность меньше. Когда мы рассчитываем орбиту планеты на ближайшую тысячу лет, ошибка в несколько часов никого не волнует. Если же речь идет о полете на Луну, то те же несколько часов совершенно неприемлемы. Нужна гораздо большая точность. Однако повышение точности в десять раз приводит к тысячекратному увеличению объема вычислений! В результате очень быстро достигается ситуация, когда рассчитать все вовремя практически невозможно даже на самых быстрых компьютерах. К тому моменту, когда вы точно определите координаты космического корабля, он уже будет совсем в другом месте.
Джереми раздраженно пожал плечами.
– По-вашему получается, что прогнозы вообще бесполезны!
Вейн торжествующе поднял палец:
– Вот именно! Во всяком случае, долгосрочные. Для любой системы, тем более сложной. Когда бильярдист рассчитывает удар, ему не требуется учитывать, где стоят зрители, – их гравитационное притяжение ничтожно мало. Однако так же, как и в случае планет, малые силы складываются, и если бы игрок задумал комбинацию с семикратным отражением, положение зрителей уже пришлось бы учитывать, чтобы предсказать траекторию шара. Не так ли, доктор Донг?
– Игрок, практикующий такие удары, наверняка смог бы рассчитать в уме и это, – улыбнулся тот.
Вейн запрокинул голову и от души расхохотался.
– Не сомневаюсь. А теперь представьте, сколько столкновений и рикошетов постоянно происходит в обществе, состоящем из миллионов людей! Учтите, что в отличие от задач с гравитацией и упругостью здесь вообще непонятно, какие силы действуют. Если бы точные исторические законы и существовали, ими все равно нельзя было бы пользоваться. При таком количестве взаимодействующих тел решения слишком быстро потеряют какую бы то ни было точность.
Он взглянул на часы и повернулся к двери.
– Однако нам, пожалуй, пора в зал. Как вы считаете?
Донг ухватил Джереми за локоть.
– Но я же не слепой! – сердито прошипел он ему на ухо. – Я все просчитывал. Уравнения работают!
– Так ведь они приблизительные, – покачал головой Джереми. – Ты сам говорил. Просто точность была задана не очень высокая. Повесь корзину пошире, и даже я заброшу в нее мяч с любого расстояния. Ты сам не знаешь, чего хочешь. Только что ломал руки из-за того, что уравнения верны, а теперь боишься, что они подведут.
– А ты-то сам что думаешь?
– Я? Я бухгалтер. Мне кажется, что ты склонен все преувеличивать. Как и Вейн, впрочем.
Донг выпустил его рукав.
– Доктор Вейн!
Старый историк, уже взявшийся за дверную ручку, обернулся. Бренда подняла голову от своего журнала.
– Да, доктор Донг?
– Я хочу сделать один прогноз.
– Какой же?
– Через несколько минут вы все очень сильно удивитесь.
Вейн пожал плечами.
– Срок минимальный, точность весьма неопределенная… Что ж, может, вы и правы.
Под самым ухом Джереми кто-то вдруг ударил в гигантский барабан. Комната подпрыгнула, в глазах потемнело. Висячие растения над головой секретарши взвились кверху, словно от порыва ветра, а горшки, стоявшие на столе, с грохотом покатились по полу, разбрасывая землю. Картины попадали со стен, по штукатурке побежали трещины. Высокая дверь, ведущая в зал, выгнулась и со страшным треском слетела с петель, будто какой-то великан высадил ее пинком изнутри. Левая створка прихлопнула Вейна, как гигантская мухобойка. Это было последнее, что Джереми успел увидеть. Комната завертелась у него перед глазами, пол встал дыбом и ударил в лицо.
Часть третья. Враг моего врага
Тогда
Человек с бородой опустился на колени у могилы. Трава была сырая, и брюки сразу промокли. В воздухе остро запахло мокрой шерстью. Человек поставил перед надгробным камнем вазу со свежими цветами, воткнув ее в землю для устойчивости. Затем он поднялся на ноги и перекрестился. Его расстегнутый плащ, подхваченный резким порывом ветра, захлопал, словно белье на веревке. Человек поплотнее надвинул широкополую шляпу западного образца.
Сторонний наблюдатель – а за ним вполне могли наблюдать – подумал бы, что он пришел именно на эту могилу и не имеет никакого отношения к похоронам, проходящим неподалеку. Правда, когда церемония началась, человек с бородой бросил на похоронный кортеж любопытный взгляд, но любой смертный поступил бы на его месте точно так же.
Вокруг открытой могилы собралась небольшая группа людей, все одетые по погоде – дождь грозил возобновиться в любую минуту. Кое-где над головами уже выросли, как грибы, раскрытые зонтики. Солнце, уныло повисшее в пасмурном небе, безуспешно пыталось рассеять тучи. Скромный деревянный гроб стоял возле могилы. Двое рабочих в грубой одежде опирались на лопаты по сторонам от груды свежевыкопанной земли и с профессиональным равнодушием наблюдали за ритуалом.
Снова повернувшись к могильному камню, человек с бородой сложил руки и склонил голову, будто молясь за упокой души усопшего. Его губы шевелились, по щекам струились слезы – он вслушивался в слова, с которыми пастор обращался к собравшимся.
«Из праха пришли мы и во прах возвращаемся. Что же ждет нас по ту сторону могилы, братья и сестры? Иная, лучшая жизнь. Да будет так. Аминь. Всю свою земную жизнь мы копим добродетели, готовясь к грядущему торжеству блаженства и праведности. Айзек Шелтон жил достойно и встретит этот славный день среди святых, ибо все знавшие его подтвердят, что он был добрым и праведным человеком, прошедшим свой земной путь в страхе Господнем. Аминь».
– Аминь, – повторил Брейди Куинн, не отводя глаз от выбранной наугад могилы, у которой стоял. Рубен говорил, что только сумасшедший решился бы прийти сюда на его месте. Агенты Гровнора Вейла только того и ждут. Крашеная борода и искусственная хромота, вызванная камешком в левом сапоге, – детские уловки, не способные никого ввести в заблуждение. Стоило ли прятаться столько лет, чтобы потом самому явиться в гости к своему главному врагу? Но Айзек Шелтон растил его, учил, давал советы – отдал ему все, что мог. И какова благодарность? Он скрылся, разбил старику сердце, лишил смысла главное дело его жизни. «Я не могу не прийти», – сказал он Рэндаллу.
Куинн взглянул на потемневшее небо. Вот и дождь. Только не настоящий, честный дождь, неистовый, с бурей и грозой, как в западных горах, а вульгарный, моросящий. Брейди ненавидел Бостон – его мерзкую погоду, мелких скаредных людишек, постоянное ощущение тесноты. То ли дело Запад – там придают значение поступкам человека, а не происхождению и связям.
Впрочем, о вкусах не спорят. Айзек любил этот город. Одним дороже семья и традиции, в то время как другим – свобода и новые горизонты. Айзек не раз повторял, что навсегда пустил корни в каменистую почву Новой Англии. Трудно, да что там, просто невозможно себе представить, что его тело могло бы лежать где-нибудь еще. Не стоит забывать, что эти спокойные, благопристойные и ухоженные земли тоже когда-то были диким пограничьем, причем не так уж и давно. Прадеды Айзека возделывали бесплодные склоны здешних холмов, держа одну руку на рукоятке плуга, а другой сжимая допотопное кремневое ружье. Зорким взглядом они всматривались во враждебную чащу впереди, ощущая спиной холодную сырость океана…
Брейди вдруг осознал, что слишком долго стоит у могилы, тем более если принять во внимание столь примитивный маскарад. Он еще раз перекрестился, развернулся и пошел к выходу с кладбища, где у коновязи помахивала хвостом его лошадь – жалкая кляча, взятая напрокат с конюшни. Ничего общего с теми, к которым он привык.
Прощай, Айзек! Vaya con Dios[10], как говорят у нас на Западе.
Он ожидал, что будет переживать гораздо больше, но ощущал лишь ноющую боль, будто у него отняли руку или ногу. Неужели это и есть скорбь по умершему? Сожаление о потере, понимание, что ничего уже нельзя исправить… и все? Айзек повидал многое и успел сделать за свою жизнь немало хорошего, хотя стремление применить теорию на практике и заставило его участвовать в преднамеренном убийстве. Каких только гнусностей не совершает человек во имя благородных идей! В ту давнюю дождливую ночь в Джорджтауне Брейди предупреждал его. Со временем высокие идеалы тускнеют, и остаются лишь неприглядные поступки. На что он надеялся, разговаривая со стариком, хотя Рэндалл умолял не выдавать тайну? Рассчитывал, что Айзек сможет пожертвовать делом всей своей жизни? Глупо. Разве капитан не покидает тонущее судно последним? Учитель продал свою душу за возможность лучшего будущего для всего человечества, и даже сейчас Брейди не мог бы ответить на вопрос, трагедией была его жизнь или триумфом.
Между ним и лошадью внезапно выросли два плечистых типа в клетчатых костюмах и котелках. Их лица излучали наглое самодовольство. Тот, что стоял слева, поднял руку размером со свиной окорок.
– Погоди, – сказал он лениво. – Мистер Вейл желает с тобой побеседовать.
Брейди удивленно поднял брови.
– Вейл? Я такого не знаю, и беседовать мне с ним не о чем. – Он сделал шаг в сторону, чтобы обойти незнакомцев, но те преградили путь.