Америки не только в области сельского хозяйства и транспортной техники, но и в научной сфере.
Надо сказать, что затраты себя оправдали, и в самых различных областях исследования были достигнуты большие результаты. Избавление научных сотрудников от организационных забот создало дополнительные резервы сил и времени для полезной работы. Ни один уголок страны не остался без внимания, ни одно растение, животное или минерал. С каждым днем росла литература о проведенных исследованиях. Североамериканцы, которые привыкли рассматривать Сальвадор, как и другие центральноамериканские республики, лишь в качестве доходного тропического придатка к своей собственной территории, решили не ударить лицом в грязь. В сотрудничестве с сальвадорским министерством земледелия и скотоводства они на свои средства создали в Санта-Текле, которая постепенно срастается со столицей в единый Нуэво-Сан-Сальвадор, учреждение под названием «Сентро-насьональ-де-агрикультура», состоящее из сельскохозяйственного училища и исследовательского института, обеспеченных американскими кадрами.
По Гватемале я проехал на этот раз почти без остановок. Я предполагал задержаться там подольше на обратном пути из Гондураса в Мексику. Но тут, прежде чем продолжить свой путь в Гондурас, я был рад возможности воспользоваться богатствами библиотеки Тропического института и завязать знакомства с работающими там сейчас учеными. Поскольку многие из них уже год и больше находились в стране, я рассчитывал получить от них ценные советы. Донья Аида, секретарь института, с большой готовностью откликалась на все мои пожелания, касавшиеся ознакомления с природой и хозяйством страны. Мне не на что пожаловаться — я ежедневно получал возможность совершать ценные в познавательном отношении пешие экскурсии или поездки. И поскольку Сальвадор, самая маленькая из центральноамериканских республик, со своей 21 тысячью квадратных километров соответствует по площади какой-нибудь средней из западногерманских земель, я вскоре знал о нем уже немало.
В институте царила подлинно рабочая атмосфера. Исследователи группами и в одиночку постоянно находились в пути: географы и геологи, биологи и орнитологи, археологи и социологи. Уже в ближайших окрестностях института было достаточно объектов для изучения, которыми раньше едва ли кто-нибудь интересовался. Вот я встречаю в кустах энтомолога со стеклянным сосудом в руке — он ловит вредных насекомых. А вот другой ученый делает зарисовку обнажения почвенных пластов в глубоком овраге. Третий обнаружил в лесу небольшой пруд и обследует его животный мир. Прочие сидят в библиотеке, в лабораториях, за пишущей машинкой. Возвратился из кратковременного похода зоолог — за один только день он, пользуясь испытанными методами, поймал лису, двух кроликов, редкий вид цапли, филина, несколько редких вампиров и других летучих мышей. Без лишней проволочки он приступил к их препарированию. Когда это нам, жителям стран, где миллионы страдают от одностороннего питания, а то и просто от недоедания, где вечно алчущие мяса люди, не стесненные никакими запретами и сезонными ограничениями» во все времена бездумно истребляли животный мир, — когда нам доводится увидеть какое-нибудь дикое животное, кроме птиц, ящериц и насекомых? А здесь зоологи без особого труда устроили при институте небольшой зоопарк — всеобщими любимцами и баловнями стали в нем забавные маленькие цепкохвостые медведи.
Наша сеньорита Аида была весьма изящна и миловидна, и эти качества свойственны большинству ее соотечественницам. В ее родословной испанские конкистадоры и индейские предки занимали равное место. В Сальвадоре доля индейцев в составе населения уже не так велика. Здешние индейские племена оказали испанским войскам под командованием Педро де Альварадо, двигавшимся из Мексики через Гватемалу, ожесточенное сопротивление, во всяком случае гораздо более сильное, чем мирные киче[10] в Гватемале. И Педро де Альварадо, а особенно его брат Диего, известный своей бесчеловечностью, жестоко им за это отомстили. Этим объясняется очень низкий — в противоположность Гватемале — процент чистокровных индейцев в населении страны[11]. Кстати сказать, вышеназванный дон Педро двинулся из Мексики в свой 1500-километровый военный поход всего лишь со 120 испанскими всадниками и 300 пехотинцами. Легко себе представить, много ли осталось у него людей к тому моменту, когда он, почти уже завершая свой поход, достиг сердца Центральной Америки. И тем не менее эта горстка людей смогла с помощью немногочисленных индейских вспомогательных войск в корне изменить историю и характер заселения этих областей. Страна, издревле принадлежащая индейцам, стала здесь исключительным достоянием испанцев и их чистокровного или смешанного потомства. В Коста-Рике почти полностью отсутствуют даже метисы[12]. Однако это объясняется тем, что в этой части Центральной Америки почти не было индейского населения и испанцы с самого начала стали единственными хозяевами незаселенной земли.
Что в особенности усилило мои симпатии к сальвадорским дамам, это настойчивость, с какой они противопоставляли всем усилиям иностранных чулочных фирм расширить рынки сбыта свою старую привычку ходить без чулок. В Мексике, например, дело обстоит совершенно иначе. Там каждая женщина, которая хоть сколько-нибудь заботится о своей внешности, придает чрезвычайное значение самым тонким и дорогим чулкам. Сальвадорские женщины, напротив, запросто и с гордостью показывают свои красивые загорелые ноги и при этом, разумеется, дают своим тщеславным сестрам ни севере много очков вперед. И в своем поведении они намного свободнее, хотя католическая церковь в Сальвадоре отличается не меньшей строгостью и нетерпимостью, чем в Мексике. Их можно даже встретить — что полностью исключено в Мексике — сидящими без мужчин в кафе или баре с сигаретой меж тщательно накрашенных губ. А то, что они и здесь без стеснения потягиваются, зевают, вообще держат себя, как подсказывает им их вкус, — ну что ж, видно, таковы здешние нравы. Когда они встречают на улице подруг или знакомых, они нередко останавливаются целыми группами где придется, пусть хоть на самом людном перекрестке. И никому не приходит в голову возмущаться этим — каждый вежливо обходит препятствие, даже если у дам разговоров на целый час.
В этом смысле латиноамериканцы повсеместно отличаются какой-то необыкновенной внимательностью или, лучше сказать, уважением к действиям и желаниям других людей. На одном из оживленных перекрестков в центре Сан-Сальвадора я ежедневно видел одну женщину. Она сидела на тротуаре, расстелив платок и выложив на него кое-какие вещи для продажи. Рядом на жалком одеяльце лежал на спине грудной младенец, его маленькие черные как уголь глазенки смотрели прямо вверх, на бурлящий вокруг людской поток. Каждому прохожему приходилось уклоняться в сторону, чтобы не наступить на этот маленький табор, и каждый делал это без всякого возмущения. Ни один полицейский не отважился бы прогнать их отсюда. Мне вспомнилась подобная картина, виденная в Гаване. Там, в толчее Муральи, где пешеходы движутся буквально впритирку друг к другу, какой-то человек, стоя на бровке тротуара, держал на вытянутых руках картонный ящик с молодыми щенками. Я протиснулся в подъезд какого-то магазина, чтобы посмотреть, как будут развиваться события. Правда, за все то время, что я наблюдал за ним, этот человек не нашел покупателей для своих собачонок, но и никто не гнал его оттуда, где ему вздумалось встать, — ни простые прохожие, ни полицейские.
Кстати о полицейских: в Сальвадоре недостатка в них не ощущалось. Одетые в серые бриджи и изящные полусапожки, в форменных серо-голубых рубашках и фуражках, вооруженные кроме пистолета нередко еще огромными мачете в кожаных ножнах с красивой бахромой, они так и кишели повсюду. Если прибавить не менее многочисленных солдат, получалась целая орава блюстителей порядка и защитников государства, куда как достаточная для двух миллионов жителей. Все это плохо вязалось с утверждением тогдашнего диктатора — президента Осорио, что в его стране нет недовольных и царит полный порядок. Или это воинство следовало понимать как замаскированные резервы в руках североамериканских стратегов для борьбы против «коварного врага»? Довольно несоразмерным для маленькой страны с ее незначительной гражданской авиацией выглядел также и только что построенный вблизи столицы обширный аэродром, оборудованный по последнему слову техники. Воля могущественных покровителей на севере континента была здесь законом. Я невольно сравнивал это угодничество со стандартной концовкой, которой в этой стране завершаются все вежливые письма: «…Соблаговолите, милостивый государь, положить меня у своих ног и рассматривать меня как Вашего неизменного друга и слугу…»
К ужасу и смятению господствующих классов, дрожащих за свои исконные привилегии, «коварный враг» зашевелился тут и там, во всей Латинской Америке: и по соседству, в Гватемале, и чуть подальше, на Кубе, в Колумбии, Венесуэле и даже в Панаме, которую Вашингтон привык рассматривать совсем как новую звезду на американском флаге. Как раз в дни моего пребывания в Сальвадоре, в конце мая 1953 года, буржуазная пресса США, а следовательно, и «покорно лежащего у ног слуги» была полна сообщениями о «левых течениях» в Гватемале и угрозами в их адрес. Само употребление в дискуссиях таких понятий, как «социальная проблема», «социальная необходимость» и уж тем более «прогрессивное развитие», стало чрезвычайно опасным, ибо в них усматривалась неблагонадежность. По настоянию Пентагона в Манагуа с великой поспешностью была созвана конференция министров соседних с Гватемалой, этим «красным вертепом», государств. Газеты и радио соревновались в дикой клевете, и та самая страна, которую еще вчера ловкие бизнесмены превозносили как «заветную мечту туристов», вдруг превратилась в «притон гнуснейших бандитов», куда никто не может вступить без риска для жизни. Поучительно было наблюдать эту паническую реакцию на решение гватемальского правительства