— Клянусь вам, — восторженно воскликнул молодой учитель, — что они[23] — заброшенная далеко на восток ветвь великой семьи народа майя![24] И мы должны гордиться сознанием, что они принадлежат к числу наших предков. Задержитесь здесь на несколько дней, мы походим вместе по окрестностям, и вы увидите вещи, которые, вероятно, относятся к весьма глубокой древности и свидетельствуют о довольно высокой культуре.
Это предложение как нельзя лучше отвечало моим собственным намерениям. Незадолго до моего приезда в гондурасских газетах появились сообщения о неизвестном ранее «антигуале», древнем памятнике в окрестностях Эль-Карбона, неподалеку от Рио-Охо-де-Агуа. Наряду с моим интересом к пайя, это была одна из причин, определивших мой маршрут. Первые сведения об этих памятниках привез один венгерский путешественник и искатель приключений, который на самолете прилетел в Сан-Эстебан и там услышал о здешних древних развалинах. Естественно, что я проложил свой путь к карибскому побережью с таким расчетом, чтобы посетить эти места.
Я не археолог, и мои сведения по древней истории Америки оставляют желать много лучшего. Я ничего не могу сказать и по поводу утверждения дона Оскара о происхождении народности пайя. По научным данным, последние следы великой культуры пайя встречаются лишь на крайнем западе Гондураса — развалины Копана — или в лучшем случае заходят чуть подальше на восток. Мы же находились в восточной части страны. Предоставим судить об этом специалистам. Во всяком случае, я мог взять на себя посильную задачу — сделать точные съемки и зарисовки в этих редко посещаемых учеными районах.
Когда в эту часть Центральной Америки пришли испанцы, они застали на нагорье и в южной части Гондураса группы индейцев ленка, которые жили также в Сальвадоре, вперемешку с пришлыми мексиканцами, говорившими на языке нахуа. К востоку от Рио-Агуа жили пайя, которых в Москитии теснили перемещающиеся сюда с юга мискито. Отступая перед мискито и испанцами, пайя уходили в труднодоступные, негостеприимные горные районы, подобно малочисленным и тоже очень древним индейским племенам хикаке, обитавшим на территории нынешнего департамента Йоро.
Испанцы — владельцы золотых рудников, а впоследствии скотоводы в Оланчо — не могли принудить их к работе иначе как с помощью жестоких насилий. Многим пайя все же удавалось бежать от рабской доли, тяжелого подневольного труда. В конце XVIII века в Гондурасе еще насчитывалось, по приблизительной оценке, более 10 тысяч пайя. Немецкий исследователь Карл Заппер в конце XIX века смог установить наличие лишь 825 человек. Я на своем пути встретился почти со всеми уцелевшими до настоящего времени пайя, и если я определю их численность в 400 человек, то даже эта цифра, пожалуй, будет несколько завышенной.
Сейчас все они были дома, в своих селениях. Но значительную часть года они, как истинные лесные жители, проводили в походах, занимаясь охотой, рыбной ловлей и сбором всевозможных полезных продуктов. Первым орудием труда, которое попалось мне на глаза в Эль-Карбоне, было лассо из сырой кожи тапира. Это пугливое животное из тропических прибрежных районов поднимается сюда вплоть до окраинных гор. Потом я наткнулся среди всякой домашней утвари на бутылки с какой-то приятно пахнущей жидкостью. Оказалось, что это весьма ценимый сок стройного дерева ликвидамбар, растущего в здешних уже преимущественно лиственных лесах. Пайя доставляют его скупщикам в Сан-Эстебан, получая за 25 бутылок 60 лемпир, или 30 долларов. Однако, чтобы собрать такое количество сока, необходимо подсачивать несколько деревьев в течение нескольких месяцев, а поскольку пайя действуют также неосмотрительно, как и сборщики живицы в сосновых борах, деревья вскоре истекают соком и умирают. Предметами сбора являются также пальмовые листья для кровли, крепкие лианы для плетения и вязки. При постройке хижин пайя не применяют ни единого гвоздя или шурупа.
С течением времени они постепенно переходили к земледелию как подсобной отрасли хозяйства. Однако основным продуктом питания у них стала не кукуруза, как у ладино, а клубни юки, обоих ее видов, как горького, так и сладкого. Женщины индианки умеют удалять ядовитые вещества из горьких клубней при помощи отбивки и прополаскивания, после того как они зубами счистят кожуру. Затем клубни варят, раскатывают на «метате» и полученную массу пекут в виде больших лепешек. Это более тяжелая и менее концентрированная пища, чем кукурузные тортильи, к тому же у этих лепешек изрядный кисловато-горьковатый привкус. Но я был рад и такому разнообразию после не знающего никаких отклонений рациона последних месяцев.
Кукурузы пайя почти совсем не сеют, но занимаются понемногу выращиванием кофе, платано (мучнистые бананы) и сахарного тростника — не ради сахара, а затем, чтобы, отжав сок в самодельных ручных давилках, получить из него путем брожения спиртной напиток, который они называют мьель, то есть мед. Я не успел пробыть в деревне и часа, как дон Сиприано в своей хижине уже угостил меня этим питьем. Пристрастие к спиртному — единственное отрицательное качество, которое я заметил у пайя.
В остальном они отличаются прямо-таки непостижимой непритязательностью. Скота пайя не держат. О них говорили, будто они предпочитают заниматься ночными набегами на стада ладино. Я больше склонен полагать, что они достаточно искусны, чтобы в лесах и саваннах добывать косуль, кабанов[25] и другую дичь. Они держат лишь немногих лошадей, которые не успевают коротко подъедать окружающую саванну. Трава растет здесь в высоту человеческого роста и скрывает узкие тропинки, которыми пользуются пайя.
По одной из таких «vereda», что означает след, мы и отправились на следующее утро искать упоминавшийся выше «антигуаль». Это слово в Центральной Америке служит собирательным именем для всех видов старины, включая как остатки жилищ и культовых зданий, так и находки древних орудий, статуэток и украшений. Многие из такого рода предметов мне довелось увидеть еще по пути сюда. Кульми и его дальние окрестности были особенно богаты ими. Тут были превосходно исполненные и нередко очень большие ступы с головами животных вместо ручки и в качестве орнамента, каких давно уже не выделывают, а также маленькие горшки, наконечники копий и множество видов «моньека», или кукол. Так называют здесь маленькие фигурки людей и животных, некогда служившие талисманами против злых духов живым и покойникам в их могилах.
В долине Охо-де-Агуа, в укромном месте, которое называется «Гватемала» («Место многих деревьев»), по рассказам, находились остатки исчезнувшего поселения и какие-то диковинные «камни». Маленький алькальде, который все больше проникался ко мне доверием, придал нам — дону Оскару, Алехандро и мне — в качестве проводника одного из своих родственников, крепкого молодого парня по имени Порфирио Эрнандес. Сам учитель еще не бывал на том место и черпал свои сведения из рассказов своих подопечных. Что же касается дона Алехандро, то ему никогда и в голову бы не пришло идти в дикий лес ради каких-то камней. Поскольку мы рассчитывали, что нам придется провести ночь в лесу, мы взяли с собой несколько одеял и еще кое-какие необходимые предметы, уложив их в один из моих жестяных ящиков. Порфирио нес его на спине при помощи крепкой петли из древесного лыка, надетой на лоб, как переносят грузы все индейцы и все народы земного шара, живущие в тропических лесах. Он шел через травяные и кустарниковые саванны таким темпом, каким у нас ходят разве только в том случае, когда опаздывают на поезд. Он не сбавил темп даже тогда, когда мы после часа ходьбы вступили в рослый лес, через который вела едва заметная тропинка. На самые крутые склоны ущелий он взбирался с ловкостью ящерицы. У нас не хватало дыхания, но мы держались, ибо в небе собирались темные тучи, а дождь затруднил бы обследование местности, и в особенности фотографирование. Это был настоящий девственный горнотропический лес. Воображаю, как забилось бы при виде его сердце моего приятеля, лесника голландца из Тегусигальпы. Сюда еще не добрался ни один концессионер. В любом направлении до ближайшего населенного пункта было самое малое две недели пути, а то и больше.
Мы пересекли несколько ущелий, а затем около полудня перешли в брод широкую Охо-де-Агуа. Кругом стояла немая тишина. Когда мы взбирались на противоположный склон долины, Порфирио наконец-то убавил свой быстрый шаг, В лесу стали попадаться дикие ананасы, из волокна которых индейцы умеют изготовлять прочные ткани, масличные пальмы (коросо) и одичалые плодовые деревья, которые едва ли могли бы распространиться здесь сами по себе. Мы набрасывались на опавшие плоды сапоте величиной в кулак и с жадностью поедали их освежающую желтую зернистую мякоть. Съедобны были также маленькие круглые плоды высоченного дерева масика. Оно встречалось тут во множестве — вероятно, высота местности здесь была уже менее 300 метров над уровнем моря, ибо выше этой границы оно не растет. И вдруг под гвоздями моих ботинок заскрежетали гладкие каменные плиты, полузанесенные опавшей листвой и перегноем. Природа не могла бы уложить их одну за другой в таком порядке! Мы достигли «Гватемалы» и стояли теперь на улице селения, которое поглотил тропический лес несколько столетий, а может быть, и тысячу лет тому назад.
Среди могучих стен, образованных досковидными, в метр шириной корнями гигантского фикуса, можно было различить остатки каменной кладки, разрушенной корнями. Это были обкатанные валуны, сложенные без скрепляющего раствора. Мы начали шарить в развалинах и нашли большую гранитную чашу округлой формы, непохожую на метате, входящие и поныне в кухонный инвентарь. Может быть, это была ступа для добычи золота? Такие округлые чаши служили для размола золотоносной породы у многих народов, а в Гондурасе золото встречается повсюду. В двух часах езды к северо-запад