ных песчаных баров, много и рифов, лежащих на малой глубине, так что для Колумба дело легко могло кончиться катастрофой. Не удивительно, что его бравый капитан, обогнув восточный выступ суши перед устьем Рио-Коко, где линия побережья круто поворачивает на юг, и, таким образом, выбравшись из района сильнейших бурь, выразил благодарность господу богу. По-испански это звучит «Грасьяс а Диос», и тот мыс так и носит с тех пор название Грасьяс-а-Диос, или в приблизительном переводе мыс Слава богу.
А мы все шли и шли на восток по этому побережью, на которое Колумб ступил один лишь раз, а потом наблюдал его издали с борта своего судна (следуя старой морской мудрости: матросу суша не нужна, она и с борта нам видна). Первой целью моего марша вдоль берега была большая лагуна Бруса, или Бруэрс. Там, в населенном пункте Брус, расположенном на южной, удаленной от моря стороне лагуны, находилась еще одна миссия, а на косе, отделяющей лагуну от океана, располагалась фактория Туси и большой кокаль (плантации кокосовых пальм), принадлежащий одному из видных граждан Гондураса, французу по происхождению. О нем мне рассказали еще в столице, и я просил у него разрешения использовать его адрес в Туси для почты, которую я надеялся получать в предстоящие месяцы.
От моих гостеприимных хозяев в Токомачо я получил наконец достоверные сведения о европейцах, проживающих в различных пунктах Москитии. Однако сами они никогда не бывали нигде восточнее Рио-Негро и ничего не могли сказать о дорогах в восточной части Москитии. Сколько мы ни наводили справки, ничего определенного узнать не удалось. От Бруса мне предстояло самому искать пути во внутренние районы края и в район границы с Никарагуа. Со стороны нагорья в Москитию вели только два пути — тот, которым прошел я, да еще вниз по долине Паулаи, и больше на протяжении двухсот километров никаких дорог не было. Таким образом, никакого сообщения между нагорьем и побережьем не существовало больше до самого Никарагуа, если не считать мощную водную артерию Патуки, которая образуется от слияния Гуаямбре и Гуаяпе, двух рек, которые я встретил на моем пути через нагорье. Лишь время от времени, с промежутками в несколько лет, вниз или вверх по этой реке проходит какое-нибудь судно. Однако плавание сопряжено с невероятными трудностями и опасностями, ибо река преграждена десятками опаснейших порогов и стремнин, и можно неделями плыть по ней, не встретив ни одного поселения на берегах.
Моей ближайшей задачей была теперь переправа через устье Рио-Негро. Без лодки, как мне сказали, на это нечего было и рассчитывать. Но постоянных перевозчиков там не было. Оставалось надеяться на счастливый случай, который помог бы мне найти лодку.
Когда мы покидали Токомачо, его чернокожие обитатели дружески провожали нас. На пляже, в волнах прибоя, забросив удочки, неподвижно стояли несколько женщин. Еще несколько крестьянок пришли из деревни, тоже с удочками. Сняв платья, они сложили их на дюне. Широкие рубашки вздувались колоколами, когда женщины входили в воду. Вокруг шумели дети, впереди нас бежала целая ватага сочувствующих нам юных следопытов. Здесь никто не кричал мне вслед «Гринго! Рыжеволосый!» Из хижин доносился стук камней, которыми здесь колют кокосовые орехи. Под пальмами лежало несколько вытащенных на берег долбленых челнов. Вдали от берега, покачиваясь на слабых волнах, плыла на восток, в направлении устья Рио-Негро, небольшая шхуна.
Здесь начинается прибрежное западное течение, которое на протяжении веков выбрасывало на берег огромные массы вынесенного рекой растительного материала. Чем ближе мы подходили к устью, тем гуще песчаный пляж был усеян древесными стволами, стеблями бамбука, сучьями и спутанными клубками водяных растений. Среди всего этого валялись, как обычно, целые кучи обломков пемзы, продукта извержений центральноамериканских вулканов, и всевозможные отбросы судоходства — бутылки всякого рода, жестяные коробки, бочонки, банки, ящики, деревянные обломки, нередко также большие пустотелые шары из зеленого стекла, которые применяются для траловых сетей по ту сторону Атлантического океана, у европейских берегов. Невидимые, загадочные токи снесли сюда, к пустынному берегу, мусор со всего океана. В конце концов скопления прибитого к берегу леса настолько загромоздили пляж, что нам пришлось покинуть его и перейти на склон дюны. Двигаться по глубокому сухому песку было очень трудно.
— Сеньор, — сказал вдруг Пас с коварной интонацией, — если мы у Блэк-Ривер, — он охотно употреблял английские названия, — не найдем лодку, я поворачиваю обратно.
С перепуга у меня отнялся язык. Черт возьми, неужели мне теперь и здесь еще придется искать провожатого! Но тут я сообразил, что у него на уме: он просто хотел воспользоваться случаем, чтобы добиться прибавки.
— Comono, — ответил я хладнокровно. — Я тоже.
Он озадаченно закусил губы и больше не заговаривал на эту тему.
Вдруг мое внимание привлекло нечто необычное. По песку тянулся глубокий двухколейный след. Черепаха? Нет, черепахи как будто не ходят на тракторных гусеницах…
— Должно быть, это один из тягачей капитана Джима Гафа, — авторитетно заявил Пас, к которому снова вернулось миролюбивое настроение.
В последнее время я все чаще слышал это имя. Джим Гаф был предприимчивый метис с Пиратских островов, как называют лежащие в Гондурасском заливе острова Роатан, Утила и Бонака, потому что их население в значительной части ведет свою родословную от старых морских разбойников. Он соорудил лесозаводах на одном из островков в устье Рио-Негро, и его трактора подтаскивали из окрестных лесов срубленные стволы. Вскоре мы натолкнулись на штабель грубо отесанных бревен махагони. Ежегодно сюда приходил небольшой пароход, чтобы забрать накопленные запасы древесины. В прежние времена, когда я еще был моряком, мне не раз приходилось наблюдать в малых центральноамериканских портах, как это происходит. Огромные бревна весом в тонны приволакиваются на буксире к борту парохода. На открытых рейдах тут всегда порядочная зыбь. Местные рабочие, балансируя на бревнах, которые прыгают на волнах, ловят момент, чтобы надеть на конец бревна стропы погрузочного устройства. Когда это удается и лебедка натягивает тросы, нужно ухитриться перескочить на следующее бревно. При этом никогда не обходится без невольного купания. Эта работа очень опасна — если человек попадает между бревнами, его расплющивает в лепешку.
В устье Рио-Негро добыча была теперь небогатой. В лесах на протяжении столетий велась беспечная вырубка каобы (махагони) и других ценных пород дерева. Еще буканьеры, знаменитые вест-индские пираты, в XVII и XVIII столетиях добывали здесь древесину для постройки своих судов, а также черепаховое мясо и другие продовольственные припасы. Они поддерживали добрые отношения с прибрежным населением, в особенности с его женской половиной — недаром здесь можно встретить разнообразнейшие типы метисов.
Нам повезло. Достигнув западного рукава Рио-Негро, мы увидели в сотне метров вверх по течению старика морено, который удил рыбу, стоя в челне. Мы окликнули его, и он без промедления подплыл к нам на своем неустойчивом суденышке без киля и руля. Рио-Негро, как и другие здешние реки, образует широкую дельту со множеством протоков, островов и лагун. В этом водном лабиринте выделяются два основных рукава, и оба нам предстояло пересечь. Каждый из них был в несколько сот метров шириной, течение было сильным, и для лошадей, даже без груза и без седла, задача была нелегка. Мы тревожились за них, ибо в конце перехода они начали выбиваться из сил и подозрительно храпеть. К счастью, на острове между двумя рукавами они могли отдышаться после первой части переправы. Морено понадобилось три рейса, чтобы перевезти нас на этот остров — сначала поехал багаж, потом Пас с лошадьми, которых он держал за уздечки, и последним я с седлами. Затем наш лодочник поднялся вверх по течению километра на три, объехал пустынный плоский островок и снова спустился по восточному рукаву. Хотел бы я видеть хоть одного ладино, который без долгих рассуждений взял бы на себя столько хлопот, пусть даже и за хорошую плату!
Пока рыбак совершал свое кругосветное плавание, у меня было время осмотреться и даже зарисовать остроугольную пирамиду Сахарной головы. На испанских морских картах этот утес называется Пилон-де-Асукар, на английских — Шугерлоуф. Он возвышается на некотором расстоянии от берега прямо с плоской, поросшей лесом равнины на высоту 700 метров и представляет собой весьма заметный ориентир.
Мы высадились на низменную равнину, покрытую саванной. Небольшое стадо коров паслось без всякого присмотра. Морено не держат крупного рогатого скота, но здесь, у устья Рио-Негро, живет несколько семей ладино. Этот закоулок пережил со времен Колумба весьма бурную историю, хотя и мало известную внешнему миру.
Устье Рио-Негро, несомненно, было знакомо буканьерам — разве могли они оставить без внимания такой удобный и укромный уголок. Английские торговцы и колонисты с Ямайки и из пуританской колонии на острове Провидения у побережья Никарагуа, несомненно, еще в начале XVII века завязали сношения с этим побережьем. Еще в 1633 году они основали и устье Рио-Коко у мыса Грасьяс-а-Диос свой первый материковый опорный пункт. Правда, через восемь лет им пришлось уйти оттуда под контрударами испанцев. Но отдельные поселенцы остались на месте. Они-то в первую очередь и расхищали лесные богатства. Постепенно весь Москитовый берег оказался под английским контролем. Местному населению, народности москито, или мискито, по ходатайству английских колонистов, в 1670 году милостью английской короны был пожалован первый «король».
Пятьдесят лет спустя договор о протекторате над королевством Москито был торжественно подтвержден, а в 1730 году в устье Рио-Негро было основано английское поселение. В 1786 году эта так называемая «провинция Виктория» по договору снова была уступлена испанцам. Но и на этот раз отдельные поселенцы удержались, и контакт с британской «метрополией» продолжался. Еще и в первой половине XIX века с английской стороны не прекращались авантюристические попытки создать колонию на Рио-Негро, поскольку наследник испанской империи Гондурас очень мало беспокоился об