ографии. Я ведь тоже большой друг географии!
Снова я видел перед собой энтузиаста. Итак, нужно было забраться в самые глухие уголки Гондураса, чтобы встретиться с ним! В столице с ее министерствами я ни от кого не слыхал таких речей. Я пообещал дону Родольфо Мартинесу, как назвал себя учитель, сделать все возможное, чтобы попасть к нему. И уже в седле я ломал себе голову над тем, как же мне ухитриться включить в свою программу все эти новые приглашения, которых с каждым днем становилось все больше.
Вскоре мы уже слезали с лошадей у широченной горловины, через которую лагуна Бруса сообщается с морем. Мы ненадолго задержались по пути в деревни Плантинг, чтобы наскоро выпить по чашке кофе. Там к нам присоединились два молодых человека, — один мискито, другой морено. Последний прибыл сюда с юга Никарагуа, из Блуфилдса, искать работу на банановых плантациях. Несколько недель шел он пешком вдоль побережья. Мы уже встречали немало таких путников. В Никарагуа, с тех пор как «Юнайтед фрут» и там бросила свои плантации из-за болезни ристаний, свирепствовала безработица. Теперь люди перебирались на ее плантации в западный Гондурас. А если и там не найдется работы, придется шагать дальше, в Гватемалу. Сколько бы ни говорили о тамошних тяжелых условиях работы, все же была надежда, что там удастся заработать кусок хлеба и получить какой-нибудь приют. Такие путники не гнушались в пути никаким случайным заработком. Этот молодой парень взялся вместе с мискито переправить меня через лагуну в Туси. Преодолеть горловину с лошадьми было невозможно, она была еще шире, чем устьевые рукава Рио-Негро, — лишь смутно виднелся противоположный берег, — и течение было еще сильнее. Итак, Пас получил расчет, и мы, забыв о наших неоднократных маленьких стычках, дружески пожали друг другу руки.
Здесь на песчаном мысочке не было деревни, только росла небольшая роща кокосовых пальм (кокаль) да стоял легкий домик «гвардии» — поста для проверки прохожих иностранцев и немногочисленных судов. Но, поскольку в лагуну лишь раз в две или три педели заходило какое-нибудь суденышко, а с иностранцами одни только хлопоты да недоразумения, — домик пустовал. Мы не слишком огорчились отсутствием постового и не собирались его разыскивать. Напрасно я искал вокруг маяк или какой-нибудь другой навигационный знак у входа в лагуну. За весь свой поход вдоль берега я не видел ни одного такого знака, и в прежних моих плаваниях по этим морям, насколько помнится, маяки не попадались мне на глаза. Гондурасское побережье принадлежит к числу самых бедных маяками во всей Центральной Америке. Впрочем, в темноте никакое судно и не рискнуло бы идти через мели, а трассы океанских сообщений проходили далеко за горизонтом.
У парня из Плантинга в укромном месте была спрятана лодка. Мы забрались в нее и под палящим полуденным солнцем поплыли через горловину, держа курс на лагуну. Я сунул руку в воду и испугался. Потом, достав термометр, измерил температуру воды. Она равнялась 33,2 градуса, на три градуса выше, чем температура воздуха! Темп работы гребцов соответствовал этой атмосфере. Но я их не торопил: меня вполне устраивало, если я к вечеру попаду в Туси, тем более что моя почта уже лежала у меня в кармане. Теперь было время прочесть ее не торопясь. Ничто не мешало мне, и даже солнце уже не причиняло никакого беспокойства. Лишь время от времени я отрывался от чтения, когда шлепалась в воду черепаха с какой-нибудь торчащей со дна коряги или красивые цапли проносились над желтой от ила, почти неподвижной водной гладью, или семейка бурых сирен — мои сопровождающие называли их «манатис» — лениво упражнялась в нырянии.
Мы подъехали по пути к узкой песчаной косе, чтобы прихватить несколько молодых кокосовых орехов. Пальмы росли. здесь тысячами. С тех пор как я вышел у Лимона к побережью, ядра кокосовых орехов и кокосовое молоко составляли наиболее существенную часть моего рациона. Коса в большей своей части была настолько узка, что сквозь пальмы виднелся океан. Встречались места, где ширина не достигала и 30 метров, и пальмы росли всего лишь в два или три ряда. Суши издали не было видно, только деревья, словно фата-моргана, маячили над водой. Это была необычайная, неправдоподобная картина: стройные, слегка изогнутые стволы с живописными кронами, будто вырезанные ножницами силуэты, вырисовывались на фоне стекляневшего густого воздуха над бирюзово-синим морем, а на переднем плане в резком контрасте красок расстилалась желто-бурая илистая лагуна.
Когда наша лодка подошла к причалу, в фактории Туси вспыхнуло несколько электрических лампочек. С самого Катакамаса мои вечера озарялись только сосновыми лучинами, керосиновыми лампами или моими собственными свечами. Ритмично постукивал дизель небольшой электростанции. По соседству с нами у пристани я заметил несколько длинных пирог с подвесными моторами. Над водой на сваях возвышался большой жилой дом с красной крышей из гофрированного железа. На суше стояло еще с полдюжины зданий, в которых размещались магазины, склады, мастерская и квартиры рабочих. А вокруг были все те же пальмы в их утомительном однообразии. Идя по деревянным мосткам, я подсчитал, что из Данли я вышел ровно сорок дней назад.
В передней большого дома я наткнулся на коренастого, хорошо одетого, цветущего господина средних лет, рядом с которым я выглядел бродягой. Это и был властелин королевства Туси. Ему принадлежала почти вся коса с чуть ли не сотней тысяч кокосовых пальм, целый парк джипов, тракторов и грузовых автомашин для подвоза орехов к фактории, собственный пароход для доставки копры в ближайший крупный порт, магазины и ларьки здесь и в Брусе, по ту сторону лагуны, а также склады в нескольких деревнях вверх по Рио-Патука, которая, впадая в лагуну на востоке одним из своих рукавов, поставляла ей огромные массы воды. Он почти монопольно скупал все продукты, какие можно было купить на берегах этой реки, и владел целой флотилией лодок для их перевозки. В одном из банановых центров на западе страны у него был большой дом — приличествующий миллионеру особняк. Фамилия этого кокосового короля весьма распространена у подножия Пиренеев на юге Франции. Она упоминается также в истории вест-индских пиратов. Однако основной район разбойничьей деятельности его предков лежал не здесь, а дальше к северу, на полуострове Юкатан.
ЭЛЬДОРАДО МОРСКИХ РАЗБОЙНИКОВ
Клади Бруэр был, пожалуй, самым известным морским бандитом на гондурасской части Москитового берега. В период между 1650 и 1660 годами он частенько наведывался сюда. Его прозвище Блади — Кровавый говорит о том, что среди своих коллег по пиратскому ремеслу он не отличался мягкосердием. Тем не менее он удостоился такой чести, как присвоение его имени одной из крупнейших лагун этого побережья и всей Центральной Америки. Англичане назвали его излюбленное убежище лагуной Бруэра — Бруэрс-лагун, а испанцы сократили это наименование до Брус.
Убежище было выбрано неплохо. Лагуна имела три входа и, следовательно, столько же запасных выходов. Самым удобным был вход через основную горловину, которая глубже, чем пролив напротив устья Рио-Негро: даже в сухой сезон ее глубина достигает шести-семи футов. А большего для маленьких быстрых разбойничьих судов и не требовалось. Еще легче было им входить в глубокие устья могучей реки Патука. Кроме того рукава, который впадает в лагуну, у этой реки есть еще другой, более крупный, расположенный дальше к востоку, впадающий непосредственно в море. Это создавало идеальные возможности ускользнуть от преследования. А если даже преследователи поставили бы засады у обеих устьев, оставался еще третий путь. От Патуки тянулся узкий проток, связывающий ее с водным лабиринтом лагуны Каратаска. Правда, теперь этот проток заилился, и только в самые богатые осадками годы случается, что текучая вода промывает его насквозь. А кто добрался благополучно до лагуны Каратаска, тот может считать себя в безопасности. Попробуй-ка разыскать в этой путанице водоемов и островов, заливов и протоков небольшое суденышко, укрывшееся под стенами тропических зарослей!
В течение следующих недель я изъездил лагуну вдоль и поперек. С кокосовым королем, который оказался весьма неразговорчивым субъектом, я расстался на следующее же утро. Принятие душа в его тесной ванной комнате навело меня на размышления о гигиене белого человека, как ее понимал мой хозяин. Вот я стою на решетчатом настиле под струйками воды, поднятой насосом из лагуны, когда на полшага ниже сама эта лагуна плещется под ногами и всей своей огромной ширью приглашает к купанью… Перед самым завтраком вдруг представилась возможность попасть в Брус: туда возвращалась лодка, которая могла забрать и меня. И поскольку мой отягощенный миллионами хозяин меня не задерживал и даже настойчиво советовал мне воспользоваться представившимся случаем, я так и поступил. А между тем случай-то был вовсе не редкий, ибо расстояние между Туси и Брусом, иными словами, ширина лагуны с юга на север была не так уж велика, всего лишь около десяти километров. От восточного до западного берега расстояние по крайней мере вдвое больше, а если считать длинный «аппендикс» у северо-восточной оконечности, то и втрое.
Гребцы работали не спеша, и переправа продолжались два часа. Вода была гладкой, как зеркало. Лишь и сродней части лагуны чувствовалось сильное течение из устья Патуки. Бесчисленные плавучие острова под иных гиацинтов (Eichhornia speciosa) с большими ложкообразными листьями и красивыми фиолетовыми цветками плыли по течению из реки к выходу в море. Эти острова были сплетены достаточно плотно, чтобы на них могли садиться цапли и еще какие-то болотные птицы величиной с журавля. Вдали на западе из воды возвышалось несколько скалистых островков. За ними виднелись цепи высоких гор, уходящих в глубь суши, по ним проходит водораздел между реками Платано и Паулая. Далеко-далеко над морем еще была различима Сахарная голова. А впереди южный берег лагуны уже приобретал очертания и обнаруживал признаки жизни. Селение Брус предстало передо мной в виде трех обособленных комплексов, разделенных бухтами. Слева располагалась его основная часть, посередине стояло несколько ветхих свайных домишек, а справа находился лесопильный завод. Его железная труба, несколько покосившаяся от ветра, да еще маленькая деревянная колокольня ми