Дон Мигель, которого мы общими силами втащили наверх по крутой лестнице, не нашел ничего лучшего как спросить:
— А поесть что-нибудь найдется?
В его голосе опять слышалось какое-то мучительное томление, близкое к отчаянию. «Такому человеку нечего делать в дикой глуши, — подумал я. — Ему следовало оставаться в столице». Ответ Нхассе («Ваикма, моя жена, приготовила еду») был для дона Мигеля истинным избавлением от мук. Он вдвое ускорил шаг, однако сразу же зацепился за низко срубленный бамбуковый стебель и растянулся во весь рост на влажной, вязкой земле.
Послышался звонкий, по-детски простодушный женский смех. В конце короткой просеки стояла индианка, одетая в истрепанную юбку, и во все глаза разглядывали нас, невиданных чужеземцев. Падение дона Мигеля весьма ее позабавило.
Час спустя — солнце уже зашло, но я успел при последних отблесках дня выкупаться в реке — все мы улеглись под навесом на листьях диких бананов. Его еще несколько дней назад соорудили из жердей и листьев Нхассе и его товарищи. Они же прорубили просеку, запасли дров и обследовали окрестность на предмет съестного. Каждый из нас повесил над своим ложем «павильон» — маленькое крышеобразное укрытие от москитов. Еще тлели огоньки сигарет, слова перелетали, как мячи, из одного угла в другой. Но вот один на другим все затихли. Лишь цикады в окрестном лесу своими резкими трелями нарушали тишину тропической ночи.
На следующее утро мы отправились на поиски легендарного «дворца». Ли с частью людей остался на мосте. У него была своя цель: установить, есть ли в округе дикие каучуковые деревья. Конечно же, не ради пауки и не из чистой любезности отправился он в такое дальнее путешествие, но я ничего не имел прочив — в конечном счете, у него другая профессия, а следовательно, и другие интересы. Пещеру с ее тайнами он охотно уступал «науке», она не принесла бы ему ни одного сентаво.
С тех пор как Нхассе впервые побывал здесь, прошло, по его подсчетам, уже двенадцать лет. С тех пор он ни разу не посещал эти места. Но путь к пещере он не забыл. Со старинным, заряжаемым с дула ружьем на плече, с мачете в руке прокладывал он вместе с Педро дорогу сквозь буйные заросли. Я следовал за ними на некотором расстоянии, сопровождаемый Бенхамином, который нес мои инструменты. За нами шло несколько других участников похода, и последним, обливаясь потом, с охами и стонами плелся дон Мигель.
Впрочем, справедливость требует признать, что вес мы потели изрядно. Безжалостное солнце взбиралось все выше и выше. Путь шел через стволы валежника, сквозь колючие кустарники и путаницу ползучих растений, через изломанные бамбуковые заросли и густой подлесок. Но вот мы наткнулись на первые скалы изъеденного сыростью ноздреватого известняка, И вдруг посреди почти ровной местности, хорошо видимый за небольшой поляной впереди показался крутой известняковый утес метров восьмидесяти высотой. Где-то у его подножия и должен был находиться вход в подземный дворец.
Через полчаса мы услышали клич нашего проводника Нхассе:
— Ола! Сюда, сюда!
Следом раздался выстрел — условный знак того, что вход найден.
Бенхамин раньше меня определил направление.
— Сюда, налево, сеньор! — показал он мне. — Видите, Нхассе ломал ветки. Здесь, по маленькой ущелье.
Обернувшись назад, я крикнул что было силы;
— Вы идете, дон Мигель?
Позади никого не было видно. Откуда-то издали донесся недовольный ответ:
— Да, да, иду, — далее последовал целый каскад гондурасских ругательств, среди которых «будь проклята богоматерь Мария» было самым невинным. По-видимому, представитель «культуры» уже до дна исчерпал свой исследовательский пыл.
Вскоре я услышал голос Педро:
— У большой мимозы возьмите немного вправо. А потом наверх, к выступу скалы. Вход прямо под ним.
Мы с трудом пробирались в пышно разросшемся подлеске, ноги то и дело скользили по гладкой скалистой поверхности, прикрытой перегноем. Но вот еще несколько шагов — и мы можем передохнуть на небольшой ровной площадке, где заросли не так густы. Поднимаю глаза — передо мной стоит, опершись на ружье, наш коренастый проводник. В его глазах светится скрытое удовлетворение. За его спиной зияет черное отверстие с зазубренными краями — вход в пещеру.
Мне не терпелось вступить в нее. Все, кроме дона Мигеля, были в сборе.
— Все готово? — спрашиваю стоящих полукругом участников экспедиции. Фонарики, факелы, мачете, лопаты?
Все в порядке.
— Бенхамин, моток шнура у тебя? Привяжем конец у входа, чтобы не заблудиться, если пещера окажется разветвленной.
— Здесь, сеньор! — Бенхамин кладет моток передо мной на землю.
— Пусть он останется у тебя, будешь разматывать за собой, — говорю я. — Я пойду первым, а ты держись ни мной, не отставай.
С этими словами я уже хотел войти в пещеру, как вдруг Бенхамин, к моему великому удивлению, решительно воскликнул:
— Я не пойду!
— Как? — вырвалось у меня. Мне показалось, что я ослышался. Мне и в голову не приходило, что кто-то откажется лезть в пещеру. А между тем это было вполне естественно для индейцев с их суеверным страхом перед всем необычным и таинственным. Я опять попал впросак, меряя вещи на свой аршин.
Бенхамин повторил с еще большей решимостью:
— Я не полезу! — И без лишних церемоний пояснил: — Я боялся. Там все очень темно.
Я только собирался ответить ему: «Чудак человек, и зачем же у нас фонари и факелы? И ведь не один же ты полезешь внутрь горы!» Но тут, словно отказ Бенхамина был сигналом для остальных, я услышал со всех сторон:
— Я тоже не полезу!
— Не пойдем в пещеру!
— А вдруг там дикие звери?
— Змеи!
Я смотрел то на одного, то на другого. Нет, ни на одном лице я не видел и тени охоты идти со мной. Тогда я посмотрел в глаза первооткрывателю пещеры.
— А вы, Нхассе? — спросил я насколько мог вежливо.
Индеец ответил с той же решимостью:
— Не полезу. Я должен был только показать вход. Вот он!
— Но ведь вы говорили, что уже были внутри! — попытался я переубедить его.
— Только возле самого входа, — возразил он. — Там как раз большой зал дворца. Тогда внутри было светло, можно было заглянуть. Наверно, сверху было еще одно отверстие. Потом оно, должно быть, заросло или засыпалось обломками. А в темноту я не пойду.
Это была самая длинная речь, которую я от него слышал. В ней содержался ясный отчет о его первом посещении пещеры, но вместе с- тем и ясный отказ меня сопровождать.
— Может быть, вы боитесь скелетов? Но ведь они сразу рассыпались в прах и их больше нет!
Мне не хотелось его обижать, но все же я не мог удержаться от насмешки. Это было самое глупое, что можно было сделать в данной ситуации. При трезвом рассуждении я никогда бы так не поступил.
— Какие скелеты, сеньор? — спросил индеец встревоженно. В его вопросе смешались изумление, сомнение и явный страх.
— Да те, что вы нашли, которые от вашего или чьего-то там еще прикосновения немедленно распадались, — ответил я.
— Я не знаю никаких скелетов.
Он сказал это так убежденно, что я ни минуты не сомневался в искренности его ответа. Дело ясное, скелеты были приплетены позднее теми, кто рассказывал с чужих слов. Я продолжал допытываться.
— А столы, скамьи, колонны, кровати во дворце?
— Они есть! — сказал Нхассе с уверенностью. — Сразу же в большой зале. Можете убедиться сами. Вам стоит только войти туда.
Это был явный вызов. Я предпринял еще одну попытку:
— Хотелось бы вместе с вами. Тем более, что скелетов там нет.
— Я не пойду.
Итак, я сел на мель. Злясь на свою неосмотрительность, я прибегнул к последнему средству:
— Удваиваю табачную норму, — заявил я. Табак — обычная прибавка к жалованью при всех подобных предприятиях. Каждый мискито мечтает о том, чтобы иметь его вдоволь. Однако тут вмешался Педро. До сих пор он сидел в стороне на плоском обломке скалы. Теперь он подошел ко мне и сказал потихоньку:
— Напрасный труд, сеньор, вам их не переубедить. Уж если они испугались, то не пойдут ни за какие деньги. Тем более, когда идет речь о скелетах. — Это уже звучало как упрек, притом вполне справедливый, по он счел нужным выразиться яснее: — Зря вы про них заговорили. Теперь люди думают, что там скелеты. — И в тот же момент он, как видно, раскаялся в том, что расстроил меня. Я чуть не подпрыгнул от радости, когда он вдруг сказал громко и ясно, так, чтобы псе слышали:
— Я пойду с вами, сеньор!
— Спасибо, дон Педро, — воскликнул я со всей искренностью, ибо был ему действительно очень благодарен. Конечно, я мог и один пойти в пещеру, в этом не было бы ничего особенного. Но мне хотелось осмотреть ее во всех подробностях, измерить, сфотографировать, взять пробы грунта, то есть провести беглое научное обследование. А один я не мог нести на себе все необходимые инструменты, осветительную аппаратуру, геологический молоток, моток шнура и прочие принадлежности. Однако одного сопровождающего было мало. Но на худой конец мог ведь и дон Мигель что-нибудь поднести! Он-то уж во всяком случае не откажется лезть в пещеру. Сегодня утром и по пути сюда он опять неоднократно заявлял, что «честь нации» требует его участия как представителя «Культурной миссии» в такой важной экспедиции. Он подошел, тяжело дыша, когда заканчивались мои переговоры с Нхассе, и обессиленно опустился на камень неподалеку от входа в пещеру. Я обратился к нему:
— А вы, дон Мигель? Вы ведь пойдете с нами?
Он несколько приосанился, однако его ответ прозвучал весьма неуверенно:
— Я? Э-э… да, я тоже, дон Карлос… если вы настаиваете.
Но тут ему вспомнилась его любимая формулировка, и он добавил.
— Раз этого требует честь нации…
Я поймал его на слове:
— Вот и отлично! Итак, нас трое. Бенхамин, давай фонарь.
Парень подал мне большой электрический фонарь, и и без дальнейших рассуждений перешагнул порог «дворца».
Польше трех часов провели мы в пещере — ходили и лазили на четвереньках, тяжело дыша в душной и влажной атмосфере. Наша одежда насквозь пропиталась потом и пещерной слизью. Мы — это Педро и я. Дон Мигель не выдержал и десяти минут. Страх мучил его не меньше, чем индейцев. К тому же в самом начале нам встретился довольно глубокий колодец с крутыми стенами. Он неожиданно разверзся перед нами, и не было никакой возможности его обойти. Должен признать, что спуск был нелегким, дно колодца было загромождено каменными обломками с острыми краями, а достигнув против