В нескольких убогих деревушках, которые еще попадутся мне в первые два дня пути вверх по реке, я уже не смог бы достать того, чем располагал дон Камильо. Но с другой стороны, там я смогу выгоднее, чем здесь, закупить рис и платано, юку и кокосовые орехи, масло которых служит в тропиках важнейшим пищевым жиром.
Экспедиция в неизведанные области всегда вызывает у человека своеобразные чувства, как бы часто ему ни приходилось раньше путешествовать по диким и безлюдным местам. К ожиданию нового и необычного всегда примешивается волнующая неопределенность, как в азартной игре: повезет или не повезет, удастся ли успешно завершить предприятие или же оно пройдет безрезультатно, а может быть, и вообще не вернешься назад?
Наконец, все прочие соображения и побуждения пронизывает чувство большой ответственности по отношению к своим задачам, сознание научного долга, ответственности за взятое с собой жизненно необходимое снаряжение, ценные инструменты, а прежде всего за своих спутников. Ведь это всегда такие же люди, как мы все, пусть у них другой цвет кожи, пусть они принадлежат к другой расе, другой нации, исповедуют Другую религию. Им также дорога их жизнь и также хочется невредимыми вернуться домой. Они хотят каждый день есть досыта, и их нельзя перегружать, иначе дело не пойдет на лад. Все это требует тщательного планирования, предусмотрительности и немалого опыта. Я в таких делах, слава богу, не новичок. Однако нет ничего опаснее, как самоуспокоенность или еще пуще зазнайство.
Через два дня остались далеко позади и гостеприимная школа дона Родольфо, построенная из бамбука, и редкие домики Трес-Марияс, позади лежало и последнее на реке селение Бальтильтук, состоящее из десятка хижин мискито и пайя по обе стороны реки. Проезжая дальние плантации платано, принадлежащие жителям деревни, мы в последний раз смогли закупить здесь несколько кистей жестких, безвкусных плодов, этого единственно распространенного здесь «овоща». И вот мы одни в девственных безлюдных кустарниках и лесах, среди последних лесных резервов, еще не тронутых никаким концессионером. Мы — это маленькая группа, состоящая из пятерых мискито из окрестностей Трес-Марияс и меня самого. Судьба каждого из нас была теперь самым тесным образом связана с нашим питпаном — так называется здесь лодка, выдолбленная из древесного ствола, — семи с лишним метров в длину и всего несколько пядей в ширину. Лодка принадлежала старшему моей команды Роберто, он сдал мне ее в наем на время путешествия. На этот узкий открытый челн из крепкого красного дерева, ставший нашим домом, была теперь вся наша надежда. Милю за милей он понесет нас в неизвестность, а потом вернет обратно в обжитой мир, если выдержит все тяготы пути и не разлетится в щепки на каком-нибудь из множества раудалес — бурных порогов, ожидающих нас впереди.
Все реки Центральной Америки, текущие в сторону Атлантического океана, пересекают в своих низовьях плоскую, зачастую болотистую местность. Но затем, если двигаться вверх по течению, при приближении к центральным нагорьям появляются мели и перекаты. Рельеф там очень молодой, земная поверхность в сравнительно недавнее время претерпела крупные деформации, и реки еще не успели спилить все неровности, убрать со своего пути все препятствия. Речные долины здесь и там преграждены лавовыми потоками недавних вулканических извержений или крупными обломками скал. Ступени и перемычки из твердых горных пород подпруживают воду, а затем она несется вниз с удесятеренной скоростью.
По мере углубления в гористую местность пороги и стремнины становятся все протяженнее и мощнее. А там, в верхнем течении Рио-Платано, куда мы направлялись, русло реки, как утверждали, преграждают такие могучие раудалес, что нет никакой возможности через них пробиться. Народная молва нарекла их Raudales subterráneos (Подземными порогами). Что же скрывается за таким таинственным названием, — вот это-то я и хотел увидеть собственными глазами, а заодно использовать поездку для подробной картографической съемки реки и ее берегов.
Один из моих людей — его звали Доминго, что значит воскресенье — раньше уже добирался однажды до Cубтерранео. Вместе с несколькими своими компаньонами он собирал в лесах дикий каучук и охотился на игуан — американских легуанов, или гигантских ящериц, чья кожа, отличающаяся красивым узором, идет на изготовление всяких изысканных кожевенных товаров. Кроме того, у этих ящериц очень вкусное мясо, пользующееся большой популярностью у местных жителей.
Охотой на легуанов занимались и мы во время нашего путешествия, ибо куском дикого кабана, который мне удалось купить в Бальтильтуке, последней деревне на реке, исчерпывались все наши мясные запасы. При том отличном аппетите, которым мы все отличались, его хватило ненадолго: хотя я рассчитывал растянуть его минимум на половину недели, он был прикончен уже к исходу второго дня пути. Итак, теперь нам приходилось день за днем самим заботиться о добыче свежего мяса.
Вскоре же после нашего отплытия моя команда вдруг положила шесты, которыми толкают пирогу, и все неподвижно застыли на месте. Роберто показал рукой через прибрежный кустарник на стоявшее неподалеку дерево. Из развилки его ветвей на нас внимательно смотрела узкая, заостренная голова легуана. Я кивнул Васикину, самому старшему в команде и лучшему стрелку, разрешая истратить один патрон. Через мгновение грохот выстрела разорвал годами не нарушаемую тишину, и вскоре Роберто, который сразу же после выстрела прыгнул за борт, уже тащил через береговой ил безжизненную тушу животного, пораженного в голову.
Это был взрослый самец, гарробо, длина которого от головы до кончика хвоста равнялась человеческому росту. Роберто едва поднимал его одной рукой. На вид эти животные непривлекательны. От затылка через всю спину тянется зубчатый гребень. Вместе со странной формой головы и дряблыми складками на месте ушей этот гребень придает легуану вид какого-то адского чудовища. Убитый экземпляр был рыже-желтый с черными кольцами на хвосте, но бывают виды коричнево-зеленые с серым, иногда голубовато-фиолетовым животом. Видел я также ящериц меньшего размера травянисто-зеленой окраски.
Однако в дальнейшем я вынужден был беречь патроны для косуль, диких кабанов и прочей более крупной дичи. На легуанов индейцы умеют охотиться и без огнестрельного оружия. У каждого был с собой его арпон, особого рода гарпун. Это палка метров трех длины с крючковатым наконечником, укрепленным таким образом, что, вонзившись во что-нибудь, он сейчас же отделяется от древка. К наконечнику привязана длинная веревка, снабженная на другом конце деревянным поплавком. Кто-нибудь из команды постоянно держал вахту, вглядываясь в деревья на берегу — излюбленное местонахождение легуанов: там они ловят насекомых и птиц, ощипывают молодую листву и спят на ветвях, пригретые солнцем. Учуяв опасность, они просто валятся в воду. Однако в нас они не усматривали никакой опасности, очевидно, они еще не были знакомы с людьми, С тех пор как Доминго плавал вверх по реке, прошло целых семь лет, и после него, как заверяли меня мои спутники, ни одна другая лодка не поднималась до гор. Однажды на галечном мисочке, в камышах, мы заметили оленя. Васикин выстрелил, и, поскольку зверь не шелохнулся, мы решили, что он сильно ранен и не может двигаться. Однако, когда мы подплыли совсем близко и стали вылезать на берег, он вскочил и во весь дух пустился наутек через реку, преодолевая сильное течение. Васикин промахнулся, а звук выстрела не произвел на оленя никакого впечатления.
Как только вахтенный замечал легуана, наш питпан бесшумно подъезжал к тому месту, где он лежал. Бывало, ящерица успевала прыгнуть в реку и исчезала с молниеносной скоростью под водой. Но, на счастье, нам каждый день попадались и такие, которые оставались неподвижно лежать на месте. Я проникался к ним невольной жалостью за то, что они не сознавали смертельной опасности. Но, с другой стороны, мясо людям было необходимо. Рис, платано и сладкий картофель — всего этого было недостаточно при той тяжелой работе, которую они выполняли. Если легуан лежал так, что его можно было поразить гарпуном, тогда разговор с ним был короткий. Только веревка иногда запутывалась в ветвях, и ее приходилось вызволять с немалыми трудностями. Но если было невозможно применить это оружие, тогда кто-либо из охотников бесшумно влезал ни дерево и ударял дубинкой по суку, на котором лежало животное.
Что за этим следовало, можно было бы назвать дьявольски увлекательным спортом, только термин «спорт» кажется мне неуместным в применении к охоте. Со стремительностью пушечного ядра легуан срывался вниз, плюхался в воду, вздымая брызги и, казались, был таков. Но еще в тот момент, когда он падал, другой охотник бросался вниз головой на то место, куда предположительно должен был нырнуть легуан. Оба — и охотник, и животное — на какие-то мгновения, а иногда и более чем на минуту, скрывались во взбаламученном илистом потоке. Наблюдатели сгорали от напряжения. Поймает или нет, будет мясо или придется поститься? Но почти во всех случаях охотник с победным смехом появлялся над водой, держа обеими руками гладкий хвост бешено извивающейся ящерицы. В ожесточенной борьбе, когда вплавь, когда ступая по дну, он тащил свою добычу к лодке. Остальные подхватывали животное и втаскивали на борт. С живым легуаном справиться нелегко: у него огромная сила, и к тому же он опасно кусается.
Если пойманное животное предназначалось к безотлагательному съедению, тогда Рафаэль, наш повар, уже держал наготове мачете, чтобы прикончить его одним ударом. Будет чем полакомиться, торжествовала команда. Как только мы находили удобное место для ночлега, четверо других гребцов приносили жерди и листья для чампы — навеса от дождя, а Рафаэль принимался за приготовление кушанья. Прежде всего он обжаривал забитую ящерицу над костром, чтобы растрескалась ее чешуйчатая кожа, затем снимал ее при помощи мачете и разделывал тушу. Особенно вкусным считалось мясо самок — они жирнее, чем самцы. Куски мяса, в полкило каждый, с гарниром из дымящегося риса — это было роскошное блюдо. Удачливый стрелок или ловец получал в виде премии конец хвоста. Он самолично обжаривал этот лакомый кусок на углях и с наслаждением съедал его на зависть всем остальным.