Она стала взвешивать все за и против. За: не надо ехать по Борхерлан. Еще можно показать всем, что у нее есть покровитель, конечно, если кто-то увидит, как она выходит из его машины. Однако аргументы против перевешивали. Наверняка он будет доставать ее до тех пор, пока она все ему не расскажет. А потом все перескажет директору, а тот, разумеется, сразу же пойдет к этим уродам. И, скорее всего, позвонит матери. Хотя она может сказать, что давно все ей рассказала.
Касси посмотрела на часы. Полдесятого. Еще три часа. Что ей делать все это время?
Она закрыла холодильник и принялась изучать содержимое кухонных шкафчиков. Остатки отсыревших чипсов. Крекеры тоже отсырели. Банка клубничного джема с крапинками зеленой плесени. Наконец она отыскала нетронутый баллончик со взбитыми сливками, выдавила себе целую миску и перемешала с какао-порошком.
Сидя за столом и равнодушно помешивая ложкой получившуюся смесь, она скользила взглядом по столу, кухонной мебели, подоконнику, двери. Мама иногда оставляла записки в самых неожиданных местах. Где они висели на этот раз?
Из-за какао сливки стали какого-то странного фиолетового цвета, прямо как пятна на ногтях у Кобы. Касси вспомнила, с какими мыслями засыпала вчера вечером, и ей стало неловко. Она представляла, как лежит на большом коричневом диване, в ногах у нее спит пес. Вокруг тихо и спокойно. Она видела перед собой ту картину и слышала, как морские волны тихонько бьются о берег. Все казалось настолько реалистичным, как будто она лежала где-то на пляже. Коба гладила ее по голове.
«Идиотка, – вдруг рассердилась Касси, – здесь, вот где реальность. Здесь, в этой деревне, где папаша Де Баккер – король, а его обожаемый всеми вонючий отпрыск – принц».
Она встала и пошла в гостиную.
Посмотреть телевизор?
А зачем?
Солнце за окном слепило глаза. Мимо прошла соседка с Юпи. «Нельзя, чтобы она меня увидела», – испугалась Касси, сделав шаг вглубь комнаты. Но все же соседка ее заметила и помахала рукой. Вся красная, Касси помахала в ответ, а затем забилась в угол рядом с лестницей, где ее никто не мог разглядеть. Сердце в груди снова колотилось как бешеное. «Да что же это со мной? Я ведь раньше не была такой?»
На улице раздался автомобильный гудок, но Касси не обратила на это внимания. Она вышла из угла и поплелась наверх. Послышался еще один гудок, длинный и настойчивый.
«Иди где-нибудь в другом месте побибикай, придурок», – Касси разозлилась, но все же пошла в мамину комнату, чтобы выглянуть из окна и посмотреть, кто там шумит.
На другой стороне улицы через три дома стоял старенький «пежо». Из него неуклюже вылез темнокожий мужчина со светлой шевелюрой. Не понимая, куда идти, он разглядывал фасады домов.
И… это был Муса!
Перепрыгивая через ступеньки, Касси побежала вниз по лестнице, к входной двери и бросилась на улицу.
– Муса! Муса!
Мужчина заулыбался во весь рот и помахал ей. Слегка прихрамывая, он пошел навстречу, она же полетела к нему, как будто у нее за спиной выросли крылья. Касси бросилась его обнимать так бурно, что он выронил ключи и толстый коричневый конверт.
Муса засмеялся:
– Кажется, кто-то по мне скучает.
– Да, очень, – прошептала она, уткнувшись лицом ему в жилетку.
Муса обожал свой серый жилет. Вещь уже поистерлась и немного растянулась, но из дома Муса без нее не выходил. Жилет был такой же неотъемлемой частью его образа, как хромота, седые волосы или особый смех, как у игрушечного медвежонка. Когда наступала пора постирать жилет, то Муса относил его в прачечную. Он садился на скамейку напротив стиральной машины и следил за тем, как жилет крутится в барабане. После стирки он нежно клал свой чистый жилет внутрь одной из больших сушилок. По окончании сушки Муса надевал его – теплый и уютный. И только тогда чувствовал себя самим собой.
Они отпустили друг друга.
Муса вдруг серьезно посмотрел на Касси, смахнул своим коричневым пальцем слезу с ее щеки.
– Бедная Касик. Я знаю, Хуго сказал, – он протянул коричневый конверт. – Это от него, он много разузнал тебе. Сказал, чтобы ты внимательно читала.
Касси нехотя взяла конверт. Это было в стиле Хуго. Наобещать всякого, а в итоге просто отправить кого-нибудь вместо себя с толстой пачкой бумаг. Она привела Мусу домой и бросила конверт на стол, даже не заглянув внутрь.
– Ты проделал долгий путь. Ради меня. – В последних словах прозвучала вопросительная интонация. Касси надеялась, что Муса этого не заметил.
– Вот настолько ради тебя, – он засмеялся, разводя руки широко-широко, – и вот настолечко, – теперь он показал большой и указательный пальцы, между которыми была всего пара миллиметров, – ради Хуго.
На лице у Касси появилась довольная ухмылка.
– Заварить тебе чаю? Черного с сахаром, как ты любишь?
Чувствуя себя счастливой впервые за последнее время, она пошла на кухню. Муса, милый Муса. Совсем рядом. Специально ради нее. Если бы мама была дома, она бы увидела, что друзья-беженцы из числа питомцев Хуго не забыли Касси. «Они рядом до тех пор, пока ты им нужна, – говорила мама. – И этот твой дружок Нельсон Мандела такой же».
Она украдкой посмотрела на Мусу: тот сидел на диване и писал что-то у себя в блокноте. Касси улыбнулась от умиления. Он действительно чем-то напоминал Манделу. Поставив перед гостем чайник и сахарницу, она села напротив и стала наблюдать за тем, как он подслащивает чай. Восемь ложечек – ни больше, ни меньше. Как обычно.
– А откуда ты узнал, что я дома?
– Интуиция.
– Правда?
Он закрыл записную книжку и серьезно посмотрел ей в глаза.
– Понимаю, что чувствуешь сейчас.
Она ничего не ответила, просто следила за его левой рукой, которой он медленно помешивал ложечкой чай, чтоб сахар растворился. Иногда ложка со звоном задевала стенки чашки.
Когда Касси почувствовала, что он наконец перестал смотреть на нее, то сказала как можно непринужденнее:
– Муса, внимательнее с формой глаголов. И с порядком слов. Ты совсем перестал следить за речью. Давай попробуем, как раньше? Устроим разговорный урок? Ты говоришь, а я исправляю ошибки.
Он опустил глаза и посмотрел на чашку. Затем поднял голову и улыбнулся Касси:
– Как скажете, учительница. Простите бедного Мусу. Я написал голландское стихотворение, хочешь услышать?
– Конечно. Сейчас, только возьму блокнот и ручку.
Он театрально взмахнул рукой:
– Стихотворение называется «Мерси»:
Мерси, страна попсы небрежной,
Где кухня – это бутерброд,
Страна господ и для господ.
Отдам тебе я неизбежно
Свою душонку, всю в огне,
Ладонь одну, что есть при мне,
И зуб вставной мой белоснежный.
Касси улыбнулась.
– На кого это ты так разозлился? – спросила она, делая какие-то пометки.
Муса покачал седой головой:
– Не разозлился, Касси. Расстроился, устал. Как обычно, эти разговоры, мы злоупотребляем, ищем выгоду. Так много не знают, она. Не хотят знать.
– Ты о ком?
– Помнишь, ту королеву социальных дел? С такой высокой прической и кучей золота на руках. Надо ей поговорить со мной об извинении. Говорит свой маленький ротик: вам повезло, что вы здесь. Да, говорю, повезло, но и не повезло. Столько ждать, никакой стабильности.
– Не так быстро, Муса! Я не успеваю за твоей мыслью.
– О'кей, о'кей! Попью немного чаю.
Он сделал несколько маленьких глотков, поставил чашку и посмотрел вверх, на потолок, как будто там разворачивались события, которые он описывал.
– И? Что она сказала?
– Она показывают, простите, показывает пальцем на меня, вот так, – он ткнул указательным пальцем в сторону Касси, – и говорит: «Вы бы могли быть более благодарны. Получили дом, одежду, вставную челюсть…»
– Ах вот почему, – захихикала Касси. – А я-то думаю, что делают в твоем стихотворении вставные зубы. Извини, продолжай.
– Я говорю: я хочу работать, хороший врач. А она мне: у себя в джунглях, может быть. И этот ее отвратительный тон, Касси, понимаешь? Презрительный тон, как будто говорит с червяком.
Касси отчетливо представила эту картину, но, несмотря на негодование, не смогла сдержаться и засмеялась. Отложила ручку в сторону и сказала:
– Королева Соза – дура. Не принимай ее слова близко к сердцу, Муса. Ты совсем скоро получишь амнистию[12] и гражданство, вот что важно. Еще чуть-чуть, и тебе больше не придется общаться с этой теткой.
Она посмотрела на свой исписанный лист и задумалась. «Да, разумеется, он делает ошибки, но говорит так красиво, так интересно…» Касси вдруг почувствовала слабость. Она положила блокнот на стол и сказала немного устало:
– Ну, все не так уж и плохо. Ты иногда забываешь про склонения и путаешь падежи. И обращай внимание на формы глаголов, лица и числа. Не «этот глупый женщина идти», а «эта глупая женщина идет». Ты все это знаешь, Муса, просто торопишься.
Муса ответил не сразу. Он смотрел неподвижным взглядом куда-то перед собой. С ним такое иногда бывало, Касси уже привыкла. «Просто не трогай его, когда с ним это, – объяснил ей как-то Хуго. – Иногда прошлое подбирается к нему слишком близко, вот и все. А так само пройдет».
Все так и было. Через несколько минут мышцы его лица снова расслабились, а в глазах загорелись огоньки.
Широко улыбаясь, он положил правую руку себе на грудь:
– Знаешь, эта старая дед – болтун. Касси, скажи лучше, что с тобой.
Касси пожала плечами и ничего не ответила, но Муса продолжал пытливо смотреть ей в глаза. Она поерзала на стуле, заглянула в его чашку, проверяя, не надо ли подлить чаю, сделала глубокий вдох и сказала:
– Ты тут ни при чем, Муса. Последнее время мне тяжело разговаривать. Такое ощущение пустоты, здесь, внутри, как будто слова просто закончились. – Она попыталась улыбнуться. – И эти мои смешки. Извини, это не из-за теб