– А трава? Вы что, купили газонокосилку?
– Нет, одолжили у соседа Пита, – Муса показал пальцем на заборчик справа.
Касси поразилась:
– У Пита? Вы знакомы?
– Теперь да.
Мама весело похлопала Мусу по спине:
– Мандела так легко со всеми общается. Немного напоминает меня: со всеми находит общий язык, не стесняется. Он мне нравится.
Она подошла к одному из шезлонгов и наклонилась за полупустым бокалом вина, который стоял на полу.
– Давай, пора ужинать. На улице. Мы с Мусой готовили вместе.
– Она смотрели, я готовили, – усмехнулся Муса. Он увидел, как она залпом опустошила бокал, но ничего не сказал. Касси непонимающе взглянула на него. Неужели мама опять пила? И он решил, что это нормально? За ужином на столе снова появилась бутылка вина, а с ней – еще один бокал. Муса собственноручно наполнил два бокала и поднял свой:
– За Линехан!
Мама рассмеялась и тоже сказала:
– За Линехан!
Касси почувствовала себя лишней.
– Что такое Линехан?
– Это женщина, которая придумала программу, которую я буду проходить, – ответила мама. – Там будет прекрасно, дорогая. Это именно то, чего я всегда хотела. Секундочку…
Она поднялась, зашла в дом и вернулась с флаером. Стоя рядом со столом, она начала читать торжественным тоном:
– Вы научитесь находиться в моменте. Вы научитесь находить баланс между душой и разумом. Вы научитесь защищать свои границы, делиться своим мнением и своими желаниями, не нарушая границ других людей. Вы научитесь узнавать и называть эмоции. Вы научитесь вести здоровый образ жизни, меньше пить и быть менее эмоционально уязвимыми. Вы научитесь переживать кризисы, в том числе с помощью упражнений на концентрацию и расслабление. И все это в прекрасном месте с сауной и фитнес-центром.
Она поклонилась и села на стул.
– В общем, солнышко, твоя мама поедет в шикарный отпуск и вернется другой женщиной, слегка обновленной и знающей себе цену.
– Звучит хорошо.
Вздох.
– А по тебе, если честно, так не скажешь. Что такое? Чего ты такая бука?
Касси пожала плечами.
– Кстати, а что сказала полиция? – тихо спросила она.
Мама на секунду замерла. Она ничего не сказала, у нее вдруг задрожали губы. Внезапно она схватила свой бокал и выплеснула содержимое на землю.
– Прости, солнце, – вздохнула она. – Знаю, я отвратительная мать. Меня это тоже бесит, правда.
Трясущимися руками она опять налила себе вина.
– А клиника, это ведь все ради тебя. Ты это и так знаешь, черт возьми.
Последняя фраза прозвучала громко и отчетливо. Касси посмотрела по сторонам: за ними уже вполне могли наблюдать любопытные соседи.
Муса поднял руки в примирительном жесте:
– Дамы, не ссоримся. Сначала ужин, потом дальше разговаривать. В доме – с кофе и последний кусочек шоколадного торта а-ля Муса.
– Это пока что мой дом, Мандела, – сердито произнесла мама. – Знаешь, можешь на голову себе этот торт намазать, мне пофиг. Я сыта по горло.
С этими словами она направилась в дом.
Вечер вышел так себе. Мама погрузилась в молчание, которое, как Касси по опыту знала, запросто могло перейти в крики и швыряние вещами. Она угрюмо смотрела какое-то шумное телешоу, Муса сидел за столом и что-то писал. Касси легла в кровать в девять часов, но что бы она ни делала, чтобы заснуть – считала овец, представляла себя на уютном диване у Обы, теребила мочку уха (она привыкла к этому с детства), – ничего не помогало. У нее было слишком много вопросов.
Касси поняла, что все же смогла заснуть, потому что около двенадцати она в тревоге очнулась от своего беспокойного сна. Ей послышалось или мама плачет?
Касси села на кровати и стала прислушиваться. И правда, сдавленные звуки и возгласы звучали то сердито, то расстроенно, временами слышался голос Мусы: убаюкивающий, успокаивающий, иногда почти строгий.
Она поднялась с кровати и тихонько прокралась к лестнице.
– …Оба, – мама захлебывалась слезами, – Оба – что это за имя такое? Звучит, как будто сопливый младенец пытается сказать «баба».
Касси почувствовала, как к щекам у нее приливает кровь.
«Я тебе больше никогда ничего не расскажу, дядя, никогда».
– Я оказалась не нужна своей матери, не нужна Хансу, не нужна собственной дочери. Вот увидишь…
Что мама сказала дальше, Касси не расслышала, как и то, что ответил Муса. Но ждать, пока мама снова повысит голос, долго не пришлось.
– Ну уж нет, менейер Мандела, только не в мою смену. Ты мне здорово помог, но пока что это моя дочь. И если уж кто-то будет допрашивать нашу злую колдунью, то это буду я. Есть ее номер? Хочу позвонить и договориться о встрече. А? Да мне плевать, ну проснется она, и что?
Касси вдруг почувствовала слабость. Ей хотелось разрыдаться, но внутри было так пусто, как будто все слезы высохли, исчезли.
«Знаешь, мама, можешь хоть завтра ложиться в клинику, – с горечью подумала она. – Чем раньше, тем лучше».
В воскресенье, прежде чем спуститься вниз, она позвонила Обе.
– Да, конечно, завтра заходите, – ответила Коба, немного удивившись такой спешке. – Давайте примерно в половине четвертого, попьем вместе чаю.
Около одиннадцати на лестнице появилась мама, ненакрашенная, с мешками под глазами, и первым делом сказала:
– Я хочу поговорить с этой теткой, и как можно скорее.
Касси застыла с тостом в руках.
– С этой теткой?
– Ой-ой-ой, какие мы нежные. С этой дамой, так лучше? С твоей любимой Обой.
Она произнесла имя нарочито громко и слегка с издевкой. Стиснув зубы, Касси сосчитала до десяти, а затем и до двадцати. Потом просто ответила:
– Если хочешь, можем сегодня к ней съездить.
Мама плюхнулась на стул и глубоко вздохнула:
– Прости, милая, прости меня. Я просто невыносима, да?
Муса налил ей кофе и подвинул тарелку с подрумянившимся сэндвичем. Казалось, что он хочет ей что-то объяснить. Она покачала головой:
– Не могу, слишком рано.
– Тут дело не в могу, а в хочу.
– Ладно, – она сделала глубокий вдох, выдохнула и посмотрела на Касси: – Ты вообще меня любишь?
Касси с недоумением подняла взгляд:
– Что за бред? Почему ты спрашиваешь?
Мама взглянула на Мусу, однако тот был занят своим завтраком.
– Потому что… Просто, хочу знать. Иногда я… сомневаюсь.
– А ты меня любишь? – резко ответила Касси вопросом на вопрос.
Мама склонила голову.
– Больше всех на свете.
Касси вздохнула.
– Ну, и я тебя люблю. Разумеется, люблю, ты все-таки моя мама… – Она сделала паузу. – Но с тобой не всегда легко.
– Знаю, знаю… Хотела бы я быть другой. Но я буду над этим работать, на этот раз серьезно, обещаю.
На бутерброд упала слеза, потом еще одна. Касси наблюдала за тем, как капли оставались на масле; где масла не было – они впитывались в ржаной хлеб. Она взяла мамину руку и поцеловала ее.
– Не плачь, мама. Я правда очень сильно тебя люблю. Мир?
– Мир, – ответила та и засмеялась сквозь слезы.
– Кстати, как мы поедем к твоей чудесной подруге? – спросила мама. Она старалась выглядеть беспечной, но Касси видела, что она нервничает.
– Можем пройтись пешком, здесь недалеко. Или садись ко мне на багажник.
– Могу подвезти дам, – предложил Муса.
– А потом пойти с нами в дом, – ответила мама. – Ну уж нет, Мандела, мы сами дойдем. Хоть перекурю по дороге. Наверняка в доме у этой утонченной бабули-травницы такое не дозволено.
– Ты же не будешь хамить ей и вызывающе себя вести, да? Пожалуйста.
– Детка, да какого же ты мнения обо мне? – мама вдруг повысила голос и тут же захохотала. Она потрепала Касси по волосам, успокоив ее: – Я просто шучу. С этой минуты обещаю вести себя прилично, честное слово.
Касси нравилось идти вместе с мамой по Клавервех. Она вспомнила, как неоднократно видела здесь мам с детьми на велосипедах и завидовала им. Некоторые распевали вместе песенки, кто-то то и дело останавливался, чтобы сорвать и добавить в букет очередной цветок. Они с мамой никогда не занимались ничем подобным – до сегодняшнего дня.
– Держи, – она сорвала голубой цветок и протянула маме. – Красивый, правда? Такой голубой, прямо как ясное небо в хорошую погоду. Только не знаю, как они называются.
– Обычно их называют голубыми одуванчиками, – улыбнулась мама. – Забавно, такие пушинки посередине. Если они тебе так нравятся, можем попросить Мусу посадить парочку у нас в саду.
– Подожди, сейчас увидишь сад Обы, – весело сказала Касси. Она уже давно достала ключ и крутила его на пальце.
– Скоро ты не захочешь возвращаться домой, – ответила мама.
Ее лицо вдруг стало каменным. Она запустила руку в карман джинсов и достала сигарету. Не останавливаясь, стала щелкать зажигалкой. Один раз, потом еще и еще, потому что огонек без конца гас.
– Конечно, захочу, что это еще тебе в голову пришло?
Сигарета наконец зажглась, и Моник глубоко затянулась.
– Ой, посмотрим, солнышко, – задумчиво сказала она.
Остаток пути они шли молча.
Оба стояла на крыльце, как раз на том месте, где была сделана фотография ее родителей. Вместо бесформенных штанов и свитера, которые она обычно носила, сегодня она надела строгий костюм бледно-фиолетового цвета в мелкую клетку, а под него – светло-серую блузку. Седые вихры были убраны (не без труда, подумала Касси) в нечто, что можно было назвать дамской прической.
– Она сегодня выглядит не как обычно, – прошептала она маме на ухо. – Для тебя нарядилась.
– И правильно, – холодно ответила мама, – я ей не кто-нибудь там, хоть у меня и нет такого дома.
Оба накрыла стол в беседке. Пока они обходили дом, она рассказывала о козах, бабочках и своем садике, но мама почти никак не реагировала. Она молча шла рядом с Обой и внимательно, даже слегка с опаской, оглядывалась по сторонам. На столе лежала скатерть с вышивкой, и по всей видимости, Коба достала свой лучший чайный сервиз. В серебряной мисочке лежали кубики сахара, на блюдечке – ломтики лимона.