– А новость в газете?
– Может, недостоверная.
Оба решительно тряхнула головой:
– Чушь. Такие заметки нельзя так запросто подделать. И потом, где тогда письма от него?
– Может быть, они здесь… где-нибудь. Или они их сожгли.
– Может быть, или… – Оба грустно вздохнула. – Правду мы уже не узнаем, девочка.
Она снова потянулась за бумажным пакетом. На секунду задумалась, но затем уверенным движением отодвинула остатки еды. Она разорвала упаковку и положила перед собой три стопки писем, перевязанных лентами.
– Ты должна побыть рядом, пока я их читаю, – сказала Оба, нахмурившись. Она вдруг стала похожей на маленькую девочку. Маленькую девочку с седой головой.
Оба читала почти час.
Закончив чтение, она снова разделила письма на три стопки и перевязала их лентами. Касси изо всех сил старалась не показать своего любопытства.
– Ты была права, – сказала наконец Оба. – Родители любили меня. Да, какими же люди бывают глупыми.
Облокотившись на край тачки, она посмотрела вверх, туда, где верхушки деревьев соприкасались с небом. Касси проследила за ее взглядом. Они вместе смотрели, как тихонько колышутся кроны деревьев, как по небу медленно плывут белые облака.
– И насчет Эда ты тоже была права, – произнесла Оба спустя вечность, как показалось Касси. – Он мне писал. Десятки писем, как говорит Элизабет, все сюда, в Вирсе. Отец собственноручно бросал их в камин, так она пишет. С Эдом я, видишь ли, была бы несчастна. Они написали ему, что я умерла при родах. Вместе с Сандрин.
Совершенно растерянная, она качала головой.
– Столько лжи, Касси, столько лжи… И никакого несчастного случая в горах никогда не было. Какой-то друг родителей Эда написал эту заметку, она выглядела как настоящая. Так они хотели пресечь мои попытки связаться с ним. В семьдесят пятом он женился на девушке, которую ему выбрали родители. Там есть приглашение на свадьбу.
Оба с грустью посмотрела на Касси.
– Теперь понятно, почему я ничего больше не получала от него, когда вернулась в Вирсе. Он думал, что я умерла, и женился. Он продолжал жить.
– Кстати, а зачем ты сюда вернулась? – поинтересовалась Касси. – Ради чего?
– У мамы началась деменция. Она совершенно не хотела ехать ни в какой дом престарелых, поэтому я вернулась и стала за ней ухаживать.
Оба задумчиво посмотрела куда-то в пустоту, а потом резко повернулась к Касси.
– Если у меня когда-нибудь начнется деменция, пристрели меня, пожалуйста.
– Боже, не пугай меня.
– Нет, я серьезно. Или экстракт наперстянки как вариант.
Она вздохнула.
– У моей матери было крепкое сердце, она прожила долго. И пока я круглыми сутками ухаживала за ней, умерла Лоис, моя милая Лоис. И ради чего мне было возвращаться в Ревиль? Потом мама тоже умерла, а мне достался этот дом плюс немного денег, которых хватило, чтобы дотянуть до пенсии. Разумеется, если скромно жить и стараться самой обеспечивать себя самым необходимым. Все это обещало тяжелое и одинокое существование, но мне было плевать. Я все равно не хотела никого больше видеть.
– А потом появилась я.
Оба улыбнулась:
– А потом появилась ты.
– Тебе неинтересно, как дела у Эда?
Она пожала плечами:
– Он женился. Все, что нас связывает, – это обилие вранья и мертвый ребенок.
– А что, если… – Касси не решалась спросить. – А что, если это тоже ложь? Что, если младенец… на самом деле не умер?
Оба вытащила из одной стопки конверт, который выглядел иначе, чем остальные: светло-коричневый, с надписью в правом верхнем углу: Д-р М. Ле Паж, Данвиллер. Она достала пожелтевший лист бумаги и молча протянула его Касси. Не понимая смысла содержания, Касси пробежала глазами по тексту на французском языке и печатям, выглядевшим подлинными.
– Свидетельство о смерти, – сказала Оба. Она отвернулась от Касси и стала смотреть на только что подстриженные кусты.
В последний день их совместного житья погода резко переменилась.
Касси проснулась поздно из-за того, что лучи солнца, против обыкновения, не освещали комнату сквозь желтые шторы. По стеклам стучали капли дождя, а когда Касси встала и подошла к окну, то увидела, как цветы и кусты сгибаются от резких порывов штормового ветра. Деревья, что росли по другую сторону лужайки, закрывал плотный серый занавес, а пустые качели раскачивались взад-вперед.
Касси какое-то время продолжала смотреть в окно и в очередной раз подумала: «Это несправедливо». Эти слова приходили сами собой. Что бы она ни делала, они постоянно всплывали в сознании. Непрошеные, нежеланные, отзывавшиеся эхом в голове, оставляя после себя неприятное чувство.
– Да что такое? – спросила ее Оба. – Последнее время ты такая тихая.
«Я могу либо сказать слишком много, либо ничего не говорить», – подумала Касси и выбрала последнее.
– Разве что-то не так? – ответила она с наигранной улыбкой и легонько дернула плечами. Однако по реакции Обы было понятно, что та не поверила.
Повисла тишина, и Касси задумалась, правильно ли она понимает, откуда у нее появилось это противное чувство. Удивительно, но Оба снова стала такой, как раньше. Такой же теплой и жизнерадостной. Она даже планировала совместные вылазки за пределы безопасного Борхерхофа.
– Может, съездим в «Товары для сада»? А когда мама приедет за тобой, можно я проедусь вместе с вами?
Касси хотелось ответить «да», очень хотелось вместе порисовать, когда Оба предложила, но мешал какой-то огромный, очень тяжелый камень внутри. Камень, на котором была растекшаяся черная надпись Это несправедливо. Камень этот было не обойти, через него было не перелезть, его было не сдвинуть.
Она не понимала, как Оба могла делать вид, что все в порядке. Касси вдруг осознала, почему после поездки в Ревиль женщина работала с таким рвением. Ей самой внезапно захотелось делать самые странные вещи: лазать по крышам, пилить деревья, а потом рубить на самые мелкие щепки.
А теперь еще и дождь.
В дверь тихонько постучали.
– Да?
В проеме показалось лицо Обы:
– Доброе утро, милая. Я принесла тебе чашку чая и поджаренного хлеба с медом. Будешь?
«Нет», – хотела сказать Касси, но не могла же она ни с того ни с сего отправить Обу с подносом обратно вниз.
– Да, спасибо.
«Поставь на стол и оставь меня в покое».
Но Оба присела на кровать, ожидая, видимо, что Касси сядет рядом.
– Хорошо спала?
– Да, нормально.
– Сегодня последний день вместе в этом доме. – Да.
– Хочешь поскорее вернуться к себе домой?
Касси пожала плечами.
– Держи, – Оба пододвинула чай с бутербродом. – А то все остынет.
Касси откусила кусок тоста и начала медленно жевать, разглядывая свои ноги.
– Ты на меня злишься? – неожиданно спросила Оба.
Касси посмотрела на нее и раздраженно ответила:
– С чего ты взяла?
Оба промолчала.
Касси ела тост, который хрустел оглушительно громко. Оба не говорила ни слова.
«Ну почему она не уходит?» – недовольно подумала Касси. Она залпом выпила чай и с громким звяканьем поставила кружку на блюдце.
– Так. А теперь я хочу переодеться.
Но Оба даже не шелохнулась, как будто ничего не слышала. В комнате вдруг стало очень тихо, словно исчезло все, кроме этого гадкого чувства. Касси проглотила слюну, откашлялась, но ничего не помогло.
В конце концов она начала от отчаяния ерзать на кровати, и наконец оно вырвалось наружу.
– Это несправедливо.
– Что именно?
– Все. Ничего. Все, что случилось.
– С тобой?
– Да нет же, – сказала Касси сердито и нетерпеливо. – С тобой.
– Но милая… Все это было так давно. И к тому же взгляни на меня… Я ведь чувствую себя лучше, чем когда-либо.
– Да, ты со всем смирилась.
Оба беспомощно подняла руки:
– Ну, случилось, что же мне теперь делать?
– И все равно это несправедливо, – резко повторила Касси.
Оба придвинулась поближе и обняла ее.
– Ты, наверное, хотела хэппи-энд? Все это время ты надеялась, что в письмах отыщется какая-то деталь, которая все перевернет? Я права?
У Касси лишь дрогнули плечи, совсем легонько, едва заметно. Она смотрела в пол. В глазах стало неприятно пощипывать.
Она вдруг подскочила, как будто ее ужалили, и в несколько шагов оказалась у окна.
– Все несправедливо! – в гневе выкрикнула Касси. – Жизнь вообще полный… отстой. У тебя, Эда, Сандрин. У мамы с Марьян. У замкнутого Хидде. И у Мусы: бежал с родины, жену убили. И…
– У тебя, вместе со всем, что случилось в твоей жизни, – Оба подошла к ней.
Они вместе наблюдали за дождевыми каплями.
– В жизни все несправедливо.
У Касси по щекам покатились слезы, но она их даже не заметила.
– Справедливо, несправедливо… А что такое «справедливо»? Если называть все, что происходит против нашей воли, несправедливым, то жизнь, действительно, несправедливая штука, – мягко сказала Оба.
Касси посмотрела на нее сквозь пелену слез:
– Как ты можешь так спокойно об этом говорить?
– Если стоять под дождем, то промокнешь. Если жить, то рано или поздно произойдет то, чего ты не хочешь. Джон Леннон, надеюсь, ты знаешь, кто это, сказал: «Жизнь – это то, что происходит с тобой, пока ты строишь другие планы». Хотя иногда мне нравится ощущать капли дождя на лице. А иногда я совершенно не хочу мокнуть, но радуюсь, что идет дождь, это хорошо для растений. И оглядываясь на свою жизнь. – Оба на секунду задумалась, – я вижу много, очень много прекрасного. Иногда цветы растут в самых неожиданных местах.
– Это ты о чем?
– Ну… например, я рада, что ты появилась в моей жизни. Хоть и при ужасных обстоятельствах.
– То есть если случается что-то плохое, мы должны радоваться, потому что, возможно, благодаря этому случится что-то хорошее, – скептически отозвалась Касси.
– Плохому радоваться необязательно. Но почему бы не насладиться тем прекрасным, что может произойти благодаря этому? Очень долго я не вспоминала, как чудесно в Ре