– Отвези меня, пожалуйста, сразу домой, – сказала мама и взглянула на Касси: – Я очень хочу поблагодарить твою Обу за то, что она о тебе позаботилась, но, пожалуйста, не всё в один день.
– Но Оба испекла сливовый пирог! Специально для тебя!
– Думаю, завтра он будет таким же вкусным.
– Ну же, мама, – умоляла Касси. Ей казалось, что поесть пирога вместе с мамой и Обой – это бесконечно важно. – Ради меня, пожалуйста.
– Ох, ну ладно, поехали. Но я ненадолго, максимум на час.
Касси кивнула с облегчением:
– Ровно на один кусок пирога. И чтобы посмотреть фотографии с французским домом.
«А потом посмотрим, как пойдет, – подумала она. – Все равно все происходит не так, как запланируешь. Как там? Жизнь происходит с тобой, пока ты строишь другие планы».
Оба не ждала их на крыльце, как Касси надеялась. В саду ее тоже не было.
– Скорее всего, она рассчитывала, что мы приедем позже, думаю, она на кухне, – сказала Касси и первой зашла в дом. Но там Обы тоже не оказалось.
– Подождите, я посмотрю во дворе.
Оставив Мусу с мамой в коридоре, Касси зашла в комнату с картиной. Потом она выглянула на улицу через распахнутые стеклянные двери. Никого. Аргуса тоже нигде не было видно.
– Просто ее здесь нет, – заключила мама. – Что ж, ничего страшного. Мы еще вернемся. Есть вещи, которые хочешь забрать прямо сейчас?
Касси не слушала.
– Я пойду загляну в мастерскую.
Предчувствуя неладное, она поднялась наверх.
«Вдруг у Обы случился сердечный приступ? Вдруг она умерла и лежит где-то под деревом. Вдруг…»
– Оба! Аргус!
В мастерской никого. На чердаке никого.
«Может, у меня в комнате?»
Нет, там было непривычно пусто.
«Может, она заболела и пошла прилечь к себе», – вдруг подумала Касси. Она побежала через коридор, но, приблизившись к двери, не решилась ворваться в комнату. Она прижалась ухом к двери и стала слушать. Что-то слышно? Или нет?
Очень осторожно, чувствуя, как громко бьется сердце, Касси приоткрыла дверь.
Оба лежала на кровати неподвижно.
Аргус лежал рядом. Он приподнял голову, но, увидев Касси, лишь тихонько повилял хвостом и снова опустил голову на лапы.
– Оба! – закричала Касси, рыдая. Она хотела подбежать к кровати, но передумала и побежала вниз.
– Муса! Муса! – в отчаянии звала она. – Сюда! Скорее!
Муса прибежал на удивление быстро.
– По-моему, она умерла, – плакала Касси, – там, в комнате…
Она показала на спальню Обы ровно в тот момент, когда женщина появилась в дверях.
– Милая, боже… Неужели я тебя так напугала?
Она точно не умерла, но выглядела просто ужасно. Бледная как смерть, с красными глазами. Ее шатало. Чтобы не упасть, она схватилась за дверь.
Касси стояла как вкопанная и не верила своим глазам, а Муса поддержал женщину и начал что-то ей говорить шепотом.
Снизу послышался мамин голос.
– Что там происходит? Я могу подняться? – спросила она испуганно и неуверенно.
Касси подошла к лестнице и крикнула:
– Да, поднимайся! Тут Оба. Она не умерла, слава Богу. – Голос ее дрожал.
Она подождала, пока мама поднимется. Вместе они подошли к спальне, но Оба с Мусой исчезли, а дверь была закрыта.
– И что нам делать? – встревоженно спросила Касси.
Не зная, что ответить, мама пожала плечами.
– Все будет в порядке. Хорошо, что с нами Мандела.
Они ждали и ждали, и дверь наконец открылась.
Муса вышел и кивнул, чтобы их подбодрить.
– Большой шок, но сейчас нормально. Пойдем, хочет рассказать вам новые вещи.
Оба сидела на широкой кровати, откинувшись на гору подушек, рядом с которой она казалась маленькой и хрупкой. Она все еще выглядела ужасно бледной, но на лице появилась едва заметная счастливая улыбка. Она похлопала руками по кровати, приглашая их обеих сесть. Касси сразу же послушалась. Она взволнованно посмотрела на Обу и тихонько погладила ее по руке. Мама замешкалась. Она бросила застенчивый взгляд на свободное место, затем перевела глаза на Мусу, посмотрела на Касси и, в конце концов, на Обу.
– Садись, – сказала та тихонько. – Тебя я тоже приглашаю, Моник. А как здорово ты выглядишь!
Муса подвинул стул к изголовью кровати и сел. Он смотрел на Обу не отрывая глаз, и Касси поняла, что никогда не видела в его взгляде столько нежности.
– Утром я получила посылку, – начала Оба. – Муса нашел этот сверток вчера, он был спрятан за деревянной панелью стены, в комнате у тети Лоис.
Она посмотрела на маму и спросила:
– Ты же знаешь, что я несколько лет жила во Франции у своих тетушек Элизабет и Лоис?
Мама кивнула.
– И что там… у меня родился ребенок?
Мама снова кивнула.
– Ребенок, который умер.
В комнате стало тихо. За окном едва слышно и монотонно шумел дождь. Аргус довольно потянулся и громко зевнул – казалось, звук этот заполнил всю комнату. И тогда Оба сказала:
– Вот только это неправда.
Опираясь головой на подушки, она посмотрела вверх и в сторону, на серое небо, повернувшись так резко, что Касси невольно проследила за ее взглядом, однако увидела лишь свинцово-серые полосы дождя. Касси повернулась обратно к Обе и попыталась понять, что та видит перед собой. Во взгляде женщины читалась грусть, но при этом – полное спокойствие. И еще что-то, от чего ее лицо как будто светилось.
– Что ты имеешь в виду? – робко спросила Касси. – Что неправда?
Теперь Оба смотрела на нее, только на нее. Она выглядела старше и одновременно с этим – моложе.
– Сандрин не умерла.
– А как же свидетельство о смерти?
Тяжелый вздох:
– Подделка. Прямо как…
В комнате вдруг раздался еще один звук. Это была мама. Она вся тряслась, не в силах сдержать рыданий.
– Простите, – всхлипывала она. – Это из-за дурацкой терапии. Так остро на все реагирую… Душа как будто голая стала, плачу по любому поводу.
Муса подошел к ней. Он положил руку ей на плечо и, да, разумеется, достал свой неизменный платок в клеточку. Мама кивнула в знак благодарности и аккуратно промокнула глаза платком. Рассеянно улыбнувшись, она сказала Обе:
– Все, я в порядке.
Оба попросила Мусу передать сверток, что лежал на столике у окна. Касси увидела, что там действительно были фотографии. И письмо, написанное тем же почерком, что и надпись Для моей дорогой Коотье.
– Смотри, это она, – сказала Оба с бесконечной нежностью в голосе.
Она показала им размытый снимок малыша, завернутого в одеяло. Оба не могла отвести взгляда от фотографии. Она смотрела и смотрела, как будто вовсе позабыла, что рядом кто-то есть. Тишина стояла целую вечность, как показалось Касси, и наконец Оба сказала:
– Если она еще жива, то это уже взрослая женщина. Которая выросла без матери.
У мамы Касси снова затряслись плечи. Из-под платка, который она держала у лица, послышались сдавленные звуки. Касси сглотнула подкативший к горлу ком и стала гладить мамину руку. Еще никогда она не чувствовала мамину боль так сильно. Пустота, место, в котором должна была жить родительская любовь… Бедная мама.
– Я бы хотела прочитать вам письмо, которое написала Лоис, – продолжала Оба. – Там она все объясняет.
Муса сел на свое место, мама вытирала слезы, Касси погладила Аргуса по голове и запустила пальцы в его теплую густую шерсть. Все приготовились слушать.
-Моя дорогая, любимая Коотье, – начала читать Оба. – Прошло четыре года после того, как ты уехала, а я до сих пор каждый день скучаю. В доме все о тебе напоминает: от плиты до той старой причудливой кофемолки. А в саду, особенно когда стоит хорошая погода, мне так сильно не хватает нашей большой девочки в белом платьице, что я туда почти перестала ходить. Если бы дело было только в том, что я скучаю… Тогда я хотя бы могла лелеять свои воспоминания. Но увы, я сама лишила себя этой радости, став соучастницей обмана.
Если ты это читаешь, то, скорее всего, меня уже нет в живых. И значит, Элизабет уже точно умерла, потому что она бы ни за что не допустила, чтобы это письмо попало к тебе в руки. Ты знаешь Элизабет. Следовательно, ты поймешь, что я имею в виду, если скажу, что Элизабет применила все средства, чтобы заставить меня молчать. Бог свидетель, несмотря на все это, я пыталась написать тебе, но она, как ты знаешь, никогда не пускала меня на почту. После твоего отъезда она как коршун следила за всем, что я делала, и не гнушалась врываться с обысками в мою комнату, иногда дважды за день. О девочка, как я надеялась, как я молилась, чтобы она умерла раньше меня, но Элизабет точно меня переживет… Она гнала от себя саму Смерть, стараясь сохранить свои намерения в тайне. И да, ее намерения всегда поддерживал твой отец. Мы с твоей матерью никогда не были на их стороне.
Я пишу тебе не ради того, чтобы обелить свое имя. Если бы я могла. Мне надо было доехать до тебя на попутках или даже дойти пешком, надо было пойти к жителям Данвиллера и попросить у них разрешения позвонить тебе, передать тебе записку вместе с Пьером, сборщиком металлолома, или с дочерью мадам Жинетт, что живет в доме напротив, но я этого не сделала – мне было страшно, куда бы я пошла без ведома Элизабет?
Я не жду, что ты простишь меня, моя милая Коотье, или хоть на секунду посочувствуешь мне, ведь ты столько лет жила одинокой жизнью, полной горечи и самобичевания. Страдания, на которые мы тебя обрекли, слишком сильны для этого. Мы разлучили тебя с любовью всей твоей жизни. Твои письма оставались в кабинете Элизабет, а его (ох, он был так верен тебе, писал каждый день) – сразу же сжигались. Ты все продолжала писать, хоть и не получала ответа, и тогда они придумали тот несчастный случай. Возможно, ты помнишь, что у дяди Эда была типография. Среди прочего, они печатали «Мидделбургский вестник», так что подделать заметку в газете было для него детской забавой. Я никогда не забуду, как тебе было плохо. Отчаяние в твоих глазах поразило меня в самое сердце. И ты пришла ко мне со своим горем; ты села рядом и начала рассказывать о нем. Я гладила тебя по волосам, пытаясь утешить, и проклинала Господа за то, что Он в наказание не поразил меня молнией на том же месте. Тогда я еще не понимала, что должна молить о спасении, а не о наказании. А затем…