– Его нет. Никогда не было.
– У всех есть отец, – уверенно сказала женщина.
«Ну вот что ты лезешь?» – разозлилась Касси.
И она соврала, отрезав:
– Умер.
Это звучало лучше, чем легкомысленные ответы матери, когда Касси пыталась заговорить о нем: «Ах, милая, им тогда мог стать кто угодно, в те времена я была такой беспечной. Забудь о нем. Кто бы это ни был, он тебя недостоин».
– А бабушки, дедушки? Или дяди, тети, друзья, соседи, кто мог бы за тобой приехать?
– У нас нет родни, – сказала Касси, пытаясь говорить с достоинством. – Мои бабушка с дедушкой тоже умерли. Разбились в аварии.
«Я, конечно, до конца не уверена, но тебя это вообще никак не касается, старая ты ведьма».
«Почему у нас нет семейных фотоальбомов, – спросила Касси как-то у матери. – Почему никто не приходит на наши дни рождения?» Но мать ужасно злилась каждый раз, когда дочь пыталась с ней об этом говорить, а как-то раз грубо и резко ответила: «Я была единственным ребенком, а мои родители разбились в аварии, когда я была маленькой, довольна?»
Пожилая женщина молча смотрела на нее сверху вниз, слишком долго, как показалось Касси.
– Только не надо меня жалеть, – резко сказала она.
Еще несколько секунд женщина не отрывала от нее взгляда. Затем она неожиданно помотала головой, как будто пытаясь стряхнуть назойливую муху.
– Разве я начинала? Ладно, пойдем через кухню. Там нет лестниц.
Касси быстро поняла, почему женщина не сразу выбрала этот маршрут. Возле дома не было никакой тропинки, лишь редкие плоские камни, а заросли здесь были такими густыми, что ветки хлестали их по лицу. У некоторых были шипы. Касси закрывала лицо руками, пока тачка не остановилась. Женщина обошла ее и открыла темно-синюю дверь со стеклянной вставкой. С небольшим усилием она перевалила тележку через порог.
Сначала особенно ничего разглядеть не удавалось. Из-за густых деревьев и кустов от закатного солнца остался лишь слабый зеленоватый отсвет. Женщина вдруг куда-то пропала, не сказав ни слова.
«Она и правда не в себе, – подумала Касси. – Но, кажется, не опасна. Просто чудачка, которая избегает людей. Вроде той Амалии из Лейдена, которая таскает по городу все свое добро в тележке из магазина, а каждому встречному кричит: "Не подходи!" Амалия ведь раньше тоже была гордячкой, если верить Хуго. Прямо как эта тетка».
Не поднимая головы, она осмотрела комнату. У дальней стены стояла огромная плита. С блестящей черной поверхностью и белыми эмалированными дверцами. Стандартной кухонной мебели тут не было. Бросалась в глаза прямоугольная гранитная мойка, в высоком шкафу со стеклянными дверцами хранилась кухонная утварь и посуда. Посреди большой комнаты находился стол, на котором стояли корзинки с овощами и фруктами. И надо же, здесь оказалось и кое-что современное: холодильник. А что это висит там, в глубине комнаты? Ой… Два кролика. А еще фазан, разглядела Касси. Вниз головой. Все мертвые.
«Может, она все-таки опасна, – Касси забеспокоилась. – И надо бы как-то отсюда выбираться, неважно, больно мне или нет. Но как перелезть через этот забор? Может, боль в лодыжке прошла и я могу встать на ногу? Или я не чувствую боли, потому что мне необходимо бежать? Как тогда Мусе. В конце концов, он прошел пятьдесят километров с пулей в ноге, хотя да, это немного другое».
– Неужели ты не умирал тогда от боли? – спросила она у него.
– Касик, боль боится поэзии, – ответил он в своем стиле. – Десять часов читал стихи вслух, и боль оставалась позади меня.
Она вдруг вспомнила песню, которую постоянно напевала мама, когда ее очередные отношения заканчивались:
«Может, надо попробовать, просто попробовать встать?»
Но она не могла пошевелиться. Она закрыла глаза и снова почувствовала груз усталости.
На кухню зашел пес – Касси услышала, как когти застучали по каменному полу. Она почувствовала, как тот сначала обнюхал ее кеды, а затем джинсы. Не открывая глаз, она протянула руку. Пес замер. Когда она тихонько погладила его по спине, послышалось ритмичное постукивание хвоста по тачке.
– Ну, поехали.
Она вздрогнула, так как не услышала шагов женщины. Та сняла сапоги и ступала по полу босыми ногами.
– Ты что, уснула? – голос прозвучал скорее раздраженно, чем удивленно.
«Нет, конечно», – хотела ответить Касси, но не смогла выговорить ни слова и лишь помотала головой.
Они двинулись по широкому коридору, выложенному черно-белой плиткой, что напоминало гигантскую шахматную доску. Дверь, еще дверь, широкая парадная лестница, рядом – колонна с большим букетом ярко-голубых цветов на ней. Касси смотрела на все это будто сквозь пелену, как во сне.
В конце коридора женщина опустила тачку. Она открыла дверь и вошла в комнату. Послышался звук, будто передвинули что-то очень тяжелое, еще Касси услышала, как где-то совсем близко закурлыкал голубь. И воздух здесь был каким-то другим – более свежим. Разве они выходили на улицу?
– Так, – сказала женщина и вернулась к Касси. Она толкнула тележку с грузом в комнату с высоким дверным проемом. Здесь пахло землей, воском для мебели и сыростью. Касси оглянулась по сторонам. Она плохо разбиралась в интерьерах – дома вся мебель была из ИКЕА и с марктплатса[5], – но здесь все дышало стариной. Она переводила взгляд с люстры, украшенной водопадом из стеклянных кристаллов, на деревянный стол, а затем с резного шкафа на кожаный диван, спинка которого была декорирована сотней обивочных гвоздей. С переполненного книжного шкафа на паркетный пол, который напоминал плетеную корзинку. Со скульптур, картин и букетов на невысокую босую женщину. Та сняла дождевик. На ней были серые фланелевые брюки и белая блузка, в таком виде она уже не выглядела сурово.
Женщина застелила диван простыней и подвезла к нему тележку.
– Можешь лечь здесь. Сейчас я кое-что принесу, а потом осмотрю твою ногу.
Простыня похрустывала и издавала цветочный аромат.
О, это было чудесно. Касси глубоко вздохнула и вытянула ноги. На секунду ей показалось, будто она дома, в собственной постели. До нее доносилось слабое бормотание ветра, а к голубю присоединился дрозд. Она закрыла глаза, но снова открыла, когда в памяти всплыла сцена на аллее Борхерлан.
Она посмотрела на большую картину, висевшую рядом с камином. На ней не было ничего, кроме цветных пятен. Два цвета, три? Или больше? В темно-синей рамке фона центр картины горизонтально пересекает широкая ярко-голубая полоса. Над ней – глухое темное поле с проступающими сквозь фиолетовое коричневатыми пятнами. Ниже та же ржавчина, как инеем, покрыта слоем краски сизого, холодного оттенка. Касси продолжала вглядываться.
«Надо же, картина, на которой так мало всего, может быть так прекрасна», – удивилась она. Полотно затягивало внутрь. От него было не оторвать глаз.
Женщина вернулась с тазиком воды и аптечкой.
– Нравится?
Касси лишь кивнула, не отводя глаз от картины.
– Как думаешь, как она называется?
Касси удивилась:
– Откуда я могу это знать?
– Ну, как бы она могла называться? Как бы ты ее назвала, если бы сама написала?
Девушка задумалась.
– Может, что-то типа «Одинокое море» или вроде того, – ответила она наконец. – Потому что она похожа на море у нас дома. Ну, там, где мы раньше жили. Ночное море, когда никого нет.
Женщина подвинула стул поближе к дивану и развязала шнурки на грязных кедах. Она вытерла полотенцем грязь с кожи и осмотрела лодыжку.
– Стисни зубы, – сказала женщина, осторожно ощупывая сустав. – Надо выяснить, перелом это или ты просто подвернула ногу. Больно?
– Терпимо.
– Отлично, значит, тебе повезло. Немного льда, тугая повязка, и через день-два сможешь нормально ходить.
Она перевела взгляд с опухшей лодыжки чуть повыше.
– Душ и чистая одежда тоже не помешают. А это еще что? – она указала на темное пятно на джинсах. – Кровь?
– Может быть, – уклончиво ответила Касси. – Но там не болит. Я вытру, как приду домой.
– Вздор. Снимай свои штаны, я посмотрю.
Касси не шелохнулась.
– Тебе помочь?
– Нет! – Касси яростно замотала головой. – Я же сказала, что не надо!
– Мне что, нельзя видеть твои голые ноги?
Касси немного отогрелась. Вдруг она нащупала в кармане джинсов лифчик. Она повернула голову и уставилась на картину.
Женщина вздохнула:
– Вы повсюду ходите полуголые, а старухе нельзя посмотреть ранку на ноге? Ладно, нет так нет. Приятного тебе заражения.
Она стала собирать аптечку и привстала.
Не говоря ни слова, Касси расстегнула брюки. Молния заскрипела от песка. Она спустила джинсы до колен и аккуратно вытащила ноги из мокрых штанин.
Затем она снова легла. Пока женщина осматривала рану на бедре, Касси продолжала разглядывать картину.
– Все плохо?
– Кровь остановилась, но рана довольно глубокая. Останется шрам. Я сейчас ее промою и забинтую.
Она осторожно смыла кровь.
– Я ведь даже не знаю, как тебя зовут, – вдруг сказала она.
– Касси. Полное имя – Кассандра.
На секунду повисла тишина. Казалось, что женщине была важна только рана.
– А вас?
– Меня?
– Да, как вас зовут?
Женщина долго молчала. Она обработала рану йодом и заклеила ее большим пластырем. А потом наконец сказала:
– Коба. Полное имя – Якоба.
Она наложила влажную повязку на опухшую лодыжку и дала Касси мочалку, чтобы та вытерла грязь с рук.
– А его зовут Ротко, – добавила она, кивнув на картину. – Марк Ротко. Несчастный человек, но великий художник. Разумеется, это всего лишь репродукция.
Она поднялась и задумчиво посмотрела на Касси:
– Вот и все. Что теперь?
Внезапно в комнате раздался пронзительный свист. От страха Коба подскочила на месте, а напуганный пес с лаем пустился наутек.