ардс-Кроссинге появится еще один храм, а может, и несколько. И их членами будут не только новоприбывшие. Может быть, один из храмов будет реформистским, и я не сомневаюсь, что многие из наших захотят туда перебежать. Но если у них здесь будет собственный семейный участок на кладбище, если на нем будет похоронен кто-то из членов семьи — муж, жена, отец, ребенок, — разве не подумают они десять раз, прежде чем уйти от нас? Теперь подумайте о деньгах. Кладбище может стать золотой жилой. Мы берем за участок в четыре раза больше, чем стоит участок на городском кладбище. Через десять-пятнадцать лет мы сможем уменьшить членские взносы, а если все будет нормально, то и расшириться.
Ну и с какими же проблемами я столкнулся? Во-первых, большинство членов нашей конгрегации — люди молодые. Они даже еще и не думают о том, что в один прекрасный день им, не дай Бог, может понадобиться участок на кладбище. И их можно понять: человеку предлагается выложить сто пятьдесят с лишним баксов, то есть целую кучу денег, за участок, который, как он считает, ему не понадобится, — и я, замечу, могу ему этого только пожелать. Мало того, многие из наших членов работают на те или иные крупные корпорации, и знают, что их в любой момент могут перевести в другой город. Так что — они будут сюда возвращаться, чтобы их тут похоронили? В общем, у меня в связи с этим возникли кое-какие идеи. Я думаю, что участки надо продавать в рассрочку. Члены конгрегации будут платить всего десять долларов в год — можно одновременно с членскими взносами. И я считаю, что в договор нужно внести пункт о том, что они могут в любое время продать нам участок обратно, не теряя денег. Мне даже такая идея пришла в голову: можно продавать участки по типу страховых полисов, то есть если человек умирает до того, как он выплатил всю сумму, его вдова больше ничего не платит.
— Это и есть твое предложение, Марв?
— Нет. Я рассказал все это только для того, чтобы вы видели: ваш комитет думает о своих делах денно и нощно. Потенциальные клиенты выдвигали примерно те самые возражения, о которых я упомянул. Но, — Браун обвел взглядом присутствующих, чтобы удостовериться, что его внимательно слушают, — самый убедительный из их аргументов звучал так: «Приходите, когда у вас будет кладбище. Сейчас у вас просто запущенный луг». И это правда. Это все, что мы имеем сейчас: луг, обнесенный провисшим сетчатым забором со стороны шоссе и полуразрушенной каменной изгородью с другой стороны. У нас там нет капеллы. У нас нет цветов и кустарников, которые придали бы кладбищу чуть более пристойный вид. У нас нет даже нормальной изгороди, нет дороги, которая обеспечивала бы доступ ко всем участкам кладбища, особенно к дальним. Вот это сейчас главная проблема.
— Мы все это запланировали, но мы же решили, что все эти работы будут оплачиваться из доходов!
— Да, но чтобы заработать большие деньги, нужно чуть-чуть потратиться. Не забывайте — товар продает упаковка.
— Да у вас бюджет в две тысячи долларов…
— И на сколько его хватит? Он весь уйдет только на стрижку газона и оплату смотрителя с неполным рабочим днем.
— Так что ты хочешь — вложить двадцать пять тысяч долларов во второй Форест-Лон[35], ради того чтобы продать пару участков по сто пятьдесят баксов?
— По-моему, это несправедливо по отношению к Марву, — заметил Шварц.
— Я скажу вам, чего я хочу: я хочу достаточно денег, чтобы построить приличную дорогу. Тогда я смогу продавать участки в любой части кладбища, а не только вблизи того угла, где в заборе дыра. Именно с этой целью мы разработали план, приемлемый и с практической, и с экономической точек зрения. Мы хотим построить кольцевую дорогу, которая обеспечит доступ ко всем частям кладбища. Для этого мне нужно, чтобы наш бюджет был увеличен до пяти тысяч долларов, и мы начнем работу. Мы можем разметить всю дорогу и подсчитать, во что обойдется ее вымостить. Если самая низкая цена, которую запросят подрядчики, превысит пять тысяч, — а это вряд ли, — то, думаю, правление возьмет расходы на себя. Вот это и есть мое предложение.
Секретарь поднял глаза от наспех набросанных заметок.
— Выдвинуто предложение. Кто-нибудь поддерживает?
— Поддерживаю это предложение!
— Конечно, поддерживаю!
— Хорошо. Было выдвинуто и поддержано предложение об увеличении бюджета кладбищенского комитета до пяти тысяч долларов с целью строительства дороги…
— Напиши — кольцевой дороги.
— Хорошо… кольцевой дороги в пределах кладбища; любые дополнительные суммы, которые могут понадобиться…
После заседания Мортон Шварц разыскал Марвина Брауна.
— Должен признать, Марв, — ты всех положил на лопатки. Я было подумал, что еще немного — и ты подашь заявление об отставке.
Марвин усмехнулся.
— Для меня это всего лишь один из видов коммерции.
— Да уж, техникой ты, конечно, владеешь. А главное — все получилось в тему. — Шварц хихикнул. — Хотел бы я посмотреть, как теперь выкрутится рабби!
Глава XXII
Джейкоб Вассерман, основатель и первый президент конгрегации, по праву считался старейшим деятелем храма, хотя и был не намного старше большинства членов правления — ему было за шестьдесят. В первые послевоенные годы, в самом начале, он работал почти в одиночку, каждый вечер посещая какую-нибудь из пятидесяти семей еврейской общины Барнардс-Кроссинга. Первая служба на Верховные праздники прошла в полуподвале его дома. Тору пришлось позаимствовать у одной из линнских синагог, Вассерман сам вел службу и читал отрывки из Торы.
Эл Беккер — приземистый и коренастый, с низким грубым голосом и воинственной манерой говорить — в свое время сменил Вассермана на посту президента и сегодня не случайно сопровождал его во время визита к рабби: хотя Беккер был далеко не так эрудирован, как Вассерман, и тем более не так подкован в вопросах еврейской традиции, он был его преданным сторонником и на заседаниях правления обычно голосовал так же, как Вассерман.
— Мы с Беккером решили заглянуть к вам, рабби, — посмотреть, как вы, — сказал Вассерман. — Я знал, что старик Горальский неуч, но чтобы его сын, который родился и вырос в Америке, тоже оказался таким суеверным кретином, — в это я никогда бы не поверил.
— Минуточку, Джейкоб, — сказал Беккер. — Надо по справедливости. Как ты можешь называть старика неучем? Такой человек, с бородой… Да он читает молитвы быстрее всех в конгрегации и по большей части даже не дает себе труда заглянуть в книгу.
— Пожалуйста, Беккер, говори только о том, что знаешь. Горальский, может быть, и молится быстрее всех в конгрегации, и знает молитвы наизусть. Почему бы нет? Он произносит их каждый день утром и вечером на протяжении почти восьмидесяти лет. Но он не понимает их значения.
— Ты хочешь сказать — он не понимает того, что говорит?
— А ты понимаешь, когда произносишь их на иврите?
— Если честно, я в основном пользуюсь английской страницей.
— Значит, здесь у тебя преимущество перед ним. Но вопрос в том, что нам теперь делать?
Беккер печально покачал головой.
— Как скверно, что вы заболели, рабби. Если бы вы вчера были на заседании, когда шло обсуждение, вы могли бы рассказать, в чем на самом деле проблема…
— Я не уверен, что смог бы, судя по тому, что рассказали вы, — ответил рабби Смолл. — Насколько я понял, предложение было общего характера: увеличить бюджет кладбищенскому комитету для благоустройства территории кладбища. В общем и целом я нахожу эту идею неплохой, поэтому в данных обстоятельствах я не смог бы встать и обвинить Марвина Брауна и вашего президента в том, что они действуют из низких побуждений.
— Разумеется, нет, — сказал Вассерман. — Рабби такое не подобает. Это было бы все равно, что назвать Шварца лжецом. И даже если он лжет и вы вывели бы его на чистую воду, какой от этого прок? После того как Шварц дал Брауну возможность сделать разъяснение, можно было не сомневаться, что большинство членов правления проголосуют так же, как он. Что значит ущерб, причиненный могиле какого-то чужака в результате строительства дороги, по сравнению со зданием ценой в сто тысяч долларов или больше?
— Я не могу допустить осквернения могилы еврея его единоверцами, — спокойно сказал рабби.
— Но что вы можете тут поделать, рабби? — сказал Беккер. — Надо подходить разумно. За дорогу уже проголосовали, так что речь уже не просто о справедливости по отношению к этому Хиршу. Вопрос сейчас в том, кто должен определять политику конгрегации — вы или правление.
— Не совсем, мистер Беккер, — возразил рабби. — В этом вопросе мой авторитет — наивысший.
— Боюсь, здесь я вас не понимаю, рабби.
— Это довольно просто. Несмотря на то, что раввина принято считать наемным служащим конгрегации, было бы ошибкой приравнивать его к другим служащим. Мое положение больше схоже с положением независимого аудитора, которого приглашают для проверки бухгалтерских книг, чем с положением, скажем, Стэнли Добла, нанятого для поддержания порядка в здании и на территории храма. Я не являюсь орудием конгрегации, которым она может пользоваться, как сочтет нужным. Меня нельзя попросить сделать то, что идет вразрез с принципами моей религии, — это то же самое, что попросить аудитора закрыть глаза на некоторые неувязки в отчетности. Обязательства аудитора перед всем деловым сообществом выше его обязательств перед теми, кто его нанимает. Точно так же никто не может целиком распоряжаться моими обязательствами. Выше моей верности данной конгрегации моя верность еврейской традиции, евреям прошлого и евреям будущего. В некоторых сферах — и это одна из них — мой авторитет является наивысшим и не подлежит сомнению со стороны конгрегации.
— Но…
— Ко мне приходит вдова, — нетерпеливо продолжал рабби, — и просит меня похоронить усопшего мужа на еврейском кладбище, в соответствии с иудейским обычаем. Мне определять, был ли он иудеем, и я решил, что был. Опять-таки мне — и только мне — определять, позволяет ли причина его смерти совершить погребение в соответствии с иудейским обрядом. Если имеет место подозрение в самоубийстве, то мне — и только мне — решать, насколько весомы доказательства, какую скидку сделать на смягчающие обстоятельства и как жестко следует применять в данном случае правила погребения самоубийц. Все это решается не конгрегацией — это компетенция раввина.