Рабби украдкой взглянул на Бена, который сжал губы, как бы умоляя его не проговориться.
— Вы же знаете, мистер Горальский, в Йом-Кипур стараешься немножко больше. На следующий год вы сами сможете оценить.
— Кто знает, или будет следующий год? Я старый человек, и я много работал всю свою жизнь…
— Что ж, этому вы и обязаны своей жизнеспособностью. Усердный труд…
— Он твердит это столько, сколько я себя помню, — сказал Бен.
Старик посмотрел на сына с упреком.
— Бенджамин, ты перебил рабби.
— Я только хотел сказать, что усердный труд никогда никому не вредит, мистер Горальский. Но вам не надо беспокоиться о том, что произойдет через год. Вы должны думать только о своем выздоровлении.
— Это правда. Никогда не знаешь, кто будет следующим. Как-то, несколько лет назад, у меня на лице появилась такая штука, вроде бородавки. Я читаю еврейские газеты, рабби, а там каждый день есть колонка — советы доктора. И однажды там написали, что такая бородавка может стать — Господи, избави, — раковой опухолью. Ну, я пошел в больницу. Там меня осмотрел молодой врач — он, наверное, подумал, что я беспокоюсь из-за того, что бородавка портит мой внешний вид. Может, решил, что я актер и хочу выглядеть красиво. Он спросил, сколько мне лет. А мне тогда было, наверное, семьдесят пять. И когда я ему сказал, он засмеялся. И сказал: если бы вы были моложе, может быть, мы бы сделали операцию. То есть вроде как на человека с моим возрастом это только даром тратить время. Так он дал мне мазь, чтобы я мазался и пришел на следующей неделе. Я пришел через неделю — а там уже другой доктор. Я спросил, где тот врач, который был на прошлой неделе, а они мне говорят: он погиб в автокатастрофе.
— Так ему и надо, — сказал Бен.
— Идиот! Ты думаешь, я жалуюсь, что он надо мной посмеялся? Он был прекрасный молодой человек, доктор. Я только имею в виду, что никто не может сказать, кого Бог выберет первым. Я слышал, молодой Хирш умер прямо в ночь «Коль-нидрей». Он тоже был хороший мальчик, такой образованный.
— Он был пьяница, — сказал Бен.
Старик пожал плечами.
— Всегда считалось, рабби, что пьянство — это ужасно. Но вот только два дня назад я читал в еврейской газете, в той самой колонке доктора, что пьяница — это как бы больной человек. Это не его вина.
— Он наложил на себя руки, папа.
Старик печально кивнул.
— Это таки да, ужасно. Он, наверное, много страдал. Может быть, он не мог перестать пить. Он был образованный мальчик. Так что вы думаете — может, для него быть пьяницей было как для другого человека иметь рак!
— Вы хорошо его знали? — спросил рабби.
— Айзека Хирша? Конечно, я знал его с тех пор, как он родился. Я знал его отца и его мать. Она была прекрасная женщина, но ее муж, его отец, он был ничтожество. — Он в раздумье склонил голову набок. — А мы знаем, что надо делать, что будет правильно? Этот вот Хирш — он никогда в своей жизни и дня честно не работал. Даже когда его жена была жива, он не пропускал ни одной юбки. Говорили, что приличные женщины не хотят ходить к нему на примерку. Он их своими лапами… ну, вы меня понимаете. А когда жена умерла, он еле дождался, чтобы снова жениться. Но сын его был образованный мальчик, он поступил в колледж, получил стипендию, закончил его, и даже стал доктором — доктором философии. А я? Всю жизнь тяжело трудился и соблюдал все правила, и никто из моих четверых детей не поступил в колледж.
— Но…
— И все-таки, рабби, с другой стороны, все мои дети… у всех у них есть здоровье, и живут они хорошо, и хорошо ко мне относятся. А Айзек Хирш даже не приехал на похороны своего отца, а теперь он тоже умер. Так что не говорите.
— Теперь вы иначе относитесь к похоронам Хирша? — предположил рабби.
Губы старика сжались в твердую линию.
— Нет, рабби, сказал он. — Правило есть правило.
Глава XXVII
Окружной прокурор не сделал никакого официального заявления. Только в «Линн икзэминер» появилась короткая заметка, в которой сообщалось, что служба окружного прокурора изучает обстоятельства, при которых 18 сентября наступила смерть Айзека Хирша, Брэдфорд-лейн, 4, Барнардс-Кроссинг, и что, возможно, будет подано ходатайство об эксгумации тела.
Марвин Браун наткнулся на эту заметку, просматривая газеты во время своего утреннего перерыва на кофе, и немедленно позвонил Мортимеру Шварцу.
— Чтоб я так жил, если в этом как-то не замешан рабби, Морт. Это хитрость, это одна из маленьких хитростей рабби, можешь не сомневаться, — возбужденно заговорил он.
— Но как рабби мог добраться до окружного прокурора? И зачем ему это нужно?
— Они с шефом Лэниганом закадычные друзья, а Лэниган вхож к прокурору. А насчет того, зачем ему это нужно… Ясно, зачем: чтобы не дать нам развернуться.
— Ты имеешь в виду — с дорогой? А какое это имеет отношение к прокурорскому расследованию?
— А что, не странно разве, что мы начинаем строить дорогу, чтобы отделить ту самую могилу, которая их интересует? В газете пишут, что они собираются эксгумировать тело. Вот будет мило, если они выкопают его за нас, пока мы будем размечать дорогу! Ты не думаешь, что возникнут вопросы?
— Я все-таки не вижу тут ничего такого, чтобы выходить из себя, Марв. Совершенно очевидно, что их работа никак не связана с нашей. И я, честно говоря, не могу себе представить, чтобы рабби встревал в такие проблемы, а особенно в те, где он совершенно ничего не может изменить. Знаешь, что я думаю? Этот малый, Бим — ну, следователь страховой компании, — это он, наверное, гонит тут волну. Как-никак он представляет крупную страховую компанию, которая рискует целой кучей денег. Думаю, они имеют куда большее влияние на окружного прокурора, чем рабби.
— Что касается меня, Морт, то я и не пошевелюсь с этой дорогой, пока отсюда не уберется окружной прокурор.
— Мне лично это непонятно, но если ты так считаешь, ладно, подождем недельку.
— А как быть с заседанием правления в воскресенье? Опасно заводиться с отставкой рабби, пока не кончится эта заваруха с Хиршем.
— Вот это правильно, Марв. Ты точно уверен, что хочешь все притормозить?
— Да.
— Ладно, мы вот что сделаем: отменим заседание правления.
— А это не произвол?
— Я так не считаю. Как президент я ведь могу созывать чрезвычайные заседания?
— Конечно, но…
— Так почему я не могу отменить заседание? Вообще-то мне достаточно просто позвонить нашим и велеть им не приходить. Тогда у нас не будет кворума.
— Наверное, так лучше.
— Ну, посмотрим. А ты пока следи за ситуацией.
Браун заметил, что дверь открылась и на пороге стоит секретарша. Он с беспокойством подумал, много ли она слышала. Он вопросительно посмотрел на нее.
— Тут к вам двое, мистер Браун, — из полиции.
После смерти мужа Патрицию Хирш друзья и соседи ни на один вечер не оставляли одну. Ее приглашали к обеду, а если она чувствовала себя слишком усталой и вынуждена была отклонить приглашение, кто-нибудь заходил к ней, чтобы помочь скоротать долгий вечер. Поэтому она не удивилась, когда однажды вечером к ней наведался Питер Додж, хотя она и не видела его со дня похорон.
— Боюсь, я тебя совсем забросил, Пат. Но я был так занят подготовкой к этой поездке СБРР.
— Да я понимаю, — сказала она. — Тебе, наверное, и от своих прогулок пришлось отказаться?
Додж смутился.
— Нет, я проходил здесь несколько раз и думал зайти, но тут, кажется, всегда кто-то был…
— Это просто соседи, друзья, которые живут поблизости.
— Да, наверное, это было глупо с моей стороны. Я… я не хотел, чтобы подумали, будто я мог зайти… ну, по профессиональным причинам.
— По профессиональным причинам?
— Ну, понимаешь, твои друзья и соседи — в основном евреи, и я боялся, что они могут подумать, будто я пытаюсь тебя вернуть в лоно церкви после смерти мужа.
— Но я не меняла вероисповедания, — сказала Пат. — Нас с Айком поженил мировой судья.
— Я знаю, знаю. Глупо. Пожалуйста, прости меня.
— Тут нечего прощать, Питер.
— Нет, есть. Ты была совершенно одна, и мне надо было быть рядом — я ведь самый старый твой друг здесь, твой земляк…
Она улыбнулась.
— Ну, хорошо, Питер, я прощаю тебя.
Она похлопала его по руке, и он тут же накрыл ее руку своей.
— Расскажи мне — как ты? Я понимаю, это был ужасный удар, но теперь ты оправилась?
Пат осторожно высвободила руку.
— Да, Питер. Одиноко, конечно, но все были такие милые.
— А что ты собираешься делать? Возвращаться в Саут-Бенд?
— О нет, не думаю. Только не в Саут-Бенд. Я уехала оттуда еще до того, как встретила Айка, и у меня там никого нет… Да и нигде, в общем-то. Я еще об этом как следует не думала, но, наверное, пока останусь здесь и попробую найти какую-нибудь работу. Мне бы хотелось оставаться в этом доме как можно дольше, но, может быть, придется от него отказаться и снять небольшую квартирку в Линне или Салеме…
— Работа — это хорошая идея. Это поможет тебе отвлечься.
— Да, это тоже, но еще это будет означать, что я смогу нормально питаться. — Она улыбнулась. — А то я уже вроде как привыкла…
Додж был поражен.
— Об этом я не подумал. Разве Айк не…
— Не обеспечил меня? Есть небольшой текущий счет — меньше трех тысяч долларов, и депозитный счет — чуть больше тысячи. Мы заплатили четыре тысячи долларов за этот дом — первый взнос, — и я наверняка смогу продать его за те же деньги. А еще продам машину. После того, что случилось, я не хочу ее больше видеть.
— А разве Айк не был застрахован?
— Был. Но есть еще пункт о самоубийстве и этот человек, мистер Бим, который работает на страховую компанию, — следователь. Если страховая компания решит, что это было самоубийство, они только вернут наши взносы, и все.
— Но они должны доказать это, Пат. Они не могут просто так, самовольно решить.
— Правильно, не могут. Но они могут отказаться платить, и мне придется судиться с ними из-за этих денег. А это может растянуться на годы. Доктор Сайкс сказал, что они могут предложить мне полюбовное соглашение, но это будет гораздо меньше, чем выплата по страховому полису. И все же я, наверное, соглашусь, если это будет в разумных пределах.