…Велика степь. Велики у участкового инспектора Сергея Терехова владения. Не скоро верхом объедешь. Он в ответе перед Советской властью за революционный порядок. Пройдет время, и он отыщет палачей, что зарубили Митрофана.
Оборотень
Всю ночь просидели они в засаде в одном из глухих переулков Марьиной рощи, поджидая Хрыню и его сообщников. Но бандит опять не пришел на квартиру…
Возвращаясь домой, Яковлев забежал на минутку на службу. Да так там и остался; бросил фуражку на ободранный стол, снял венгерку, нервно заходил по кабинету. Он снова и снова перебирал в памяти всю подготовку к операции. Видимо, был в чем-то просчет… Возможно, кто-нибудь «настучал». Но тогда кто? А может, Хрыня заподозрил неладное, стал осторожным… Как ни прикидывай, а засада провалилась.
Донесся шум подъехавшего автомобиля, громкие голоса. Яковлев подошел к окну, посмотрел на улицу. Милиционеры вывели из машины окровавленного человека невысокого роста, без шапки, в осеннем пальто. Руки он держал за спиной.
За дверью раздались шаги. Вошел Андрей Иванов, его помощник, — веселый, румяный, в клетчатой кепке, из-под которой выглядывал густой русый чуб.
— Тишина привезли, — сообщил он. — Отстреливался, гад…
Но на этот раз взяли.
— Наши-то все живы?
— Семенова ранил, когда брали, и чуть не задушил Струкова.
— Кто занимается Тишиным?
— Ножицкий. Сейчас его тепленького «расколет».
— Плохо ты знаешь Николая Леонтьевича. «Тепленьких» он не допрашивает, у него своя метода, прежде всего попытается хоть каплю совести в бандите пробудить, душу затронуть. Тишин-то сейчас не пойдет на признание. Ну, ладно, давай подумаем, где нам Хрыню искать, на какой квартире скрывается, дьявол, в какой щели?! Возьми дело и фотографии… И присаживайся…
Когда Андрей вернулся, Яковлев взял из его рук пачку фотографий и стал задумчиво перебирать их.
— Вот, посмотри для общего развития… Это знаменитый Петров-Комаров. Слыхал, конечно?
С фотографии смотрел пожилой мужчина в картузе, с иконописным лицом и аккуратно подстриженной бородой.
— Ну, чем не святой? Ему бы только на клиросе стоять… Легковой извозчик, верующим был, а убийца. Под видом продажи коня заманит доверчивого крестьянина домой, чаем угостит, и… пропал человек. Больше тридцати мужиков загубил. А вот это неменьшая знаменитость — Мишка Культяпый; на его черной совести почти сто сорок жизней… И того, и другого муровцы брали.
— Эти портретики зачем вам, Николай Александрович?
— Храню, может, еще и сгодятся. А вот и наш знакомый — Хрыня. Посмотри внимательно на его бандитскую физиономию… Грабит всех без разбора. Но трусоват — любит окраину, тихие переулочки, тупички. Там и на убийство легко идет, не задумываясь. На этот раз, Хрыня, ты нас перехитрил, — продолжал Яковлев, — но встретимся обязательно… Пожалуй, поеду домой, немного сосну, а ты на свежую голову помозгуй.
Срочных дел не было. Андрей сбегал за газетой. Хотя оперативную сводку он читал, однако по привычке отыскал на четвертой странице раздел происшествий. Репортер сообщал читателям о том, что в деревне Елизаровка Московской губернии появились преступники по кличке «оборотни», занимающиеся хищением скота. Несколько крестьянских хозяйств стали их жертвами, милицией принимаются меры по задержанию грабителей. «Медвежатники», «домушники», а теперь вот «оборотни» — о них Андрей никогда ничего не слыхал. В МУРе работал не так давно, но кое-чему научился с тех пор, как пришел по комсомольской путевке с «Рускабеля».
Андрей еще раз внимательно перечитал все документы и донесения о Хрыне. Запер их в сейф. Мысленно вернулся к новому слову — «оборотни»; от него веяло чем-то потусторонним…
Перед обедом позвонили из административного отдела Моссовета. Вызвали Яковлева. Андрей ответил, что Николай Александрович должен быть дома.
— Тогда пусть зайдет кто-нибудь из его помощников.
В административном отделе секретарь передал срочный пакет для Яковлева. Не мешкая, Андрей сел на трамвай и поехал на Пресню. Дверь открыла жена Николая Александровича, Катя, миловидная женщина.
— Андрюша! — обрадовалась она. — Совсем нас забыл. — Катя протянула руку и, не переставая улыбаться, пригласила: — Проходи, сейчас обедать будем. Поди, голодный?
— Спасибо, Катюша, я на минутку. Дома хозяин?
Услышав голос Андрея, Яковлев вышел в прихожую, одетый по-домашнему: в шлепанцах, синих бриджах, косоворотке. Лицо усталое, желтое. Взглянув на него, Андрей подумал: «Совсем замотался, отдохнуть бы ему месячишко».
— Выкладывай.
Андрей вынул из внутреннего кармана пакет. Яковлев, надломив печати, осторожно надорвал его и вынул вчетверо сложенную бумагу. Обычно все распоряжения он получал от начальника уголовного розыска, а тут… Видно, произошло что-то необычайное.
— Зайди в комнату, чего у порога стал?
— У вас, как всегда, секреты, — улыбнулась Катя. — Как они мне надоели! Впрочем, можете шептаться сколько угодно, а я пойду щи наливать, не задерживайтесь.
Яковлев молча читал мандат.
Старшему оперуполномоченному Московского уголовного розыска Яковлеву Н. А. с пятью милиционерами предлагалось срочно выехать в деревню Елизаровка, разобраться в обстановке и навести там революционный порядок. Мандат предписывал местным властям оказывать всяческое содействие оперативникам.
— Я в газете уже об этой Елизаровке читал. Там какие-то «оборотни» появились.
За обедом мужчины, не скупясь, хвалили наваристые щи. Андрей внезапно замолчал, с интересом рассматривая орден Красного Знамени на армейском френче, который висел на спинке стула возле окна.
— А я и не знал, что вы орденоносец! За Комарова-Петрова получили?
— Нет, орденом наградили в 1921 году за подавление Кронштадтского мятежа. Я тогда был в сводном милицейском полку.
— Здорово! Трудней, чем сейчас было?
— Не скажи. На войне врага видишь, а сейчас он всегда за спиной, и не знаешь, когда ударит… А что делать с Хрыней?
— Начальник просил передать, что им другая группа займется, поскольку он предложил для поездки вас, как самого опытного. В Елизаровке похоже на политический бандитизм.
Обед подходил к концу.
— Под пельмени не мешало бы чарочку пропустить, — хитровато подмигнул Яковлев. Катя удивленно подняла брови. — Я шучу, все равно нам нельзя… Надо ехать.
— Куда?! — насторожилась жена.
— Недалеко. Дня на три, на четыре, может, чуть больше. Да ты не беспокойся.
— Всю жизнь он у меня вот так. Не поймешь, — вздохнула Катя, — когда шутит, когда серьезно. Андрюша, вы уж, пожалуйста, присмотрите за моим героем. Чтобы на рожон не лез.
— Будет сделано, товарищ Катя.
Из Москвы выехали поездом. В полночь вышли на станции. От нее до деревни двенадцать километров. Шли по осенней проселочной дороге. Ночь выдалась теплой, небо вызвездило. Невидимые, сонно шумели у дороги осины. В деревне отыскали избу кузнеца Ивана Самсоновича. Усталые милиционеры, как но команде, уселись подле дома на завалинку. Яковлев постучал в окно. Никто не отозвался. Повременив, он забарабанил сильнее.
— Кого бог послал? — окликнул заспанный женский голос.
— Не пугайтесь, милиция, — ответил Яковлев.
В избе заскрипели половицы, хлопнула дверь, зажгли лампу.
— Заходите.
Милиционеры прошли в горницу. В просторной избе сразу стало тесно.
— Может, у соседей разместимся? — Яковлев вопросительно посмотрел на хозяина.
— Чего там, располагайтесь. Места хватит.
Милиционеры сняли шинели, придвинулись к столу, разложили хлеб, сахар, колбасу.
— Садитесь с нами за компанию.
— Благодарствуем, отужинали. Самовар еще не остыл, я его мигом подогрею, — заторопилась хозяйка. Поставила на стол соленые огурцы, чугунок картошки. — Своя, не купленная, угощайтесь.
Кузнец степенно присел на лавку.
Хозяйка, как только узнала, какое дело привело в Елизаровку милиционеров, запричитала:
— Какой день коровушек в поле не выгоняем. Сами не знаем, за какие грехи послал господь на нас эту кару. Ране были бандиты, а ноне, вишь ли, оборотни какие-то объявились.
— Хозяюшка, господь тут ни при чем, может, кто-нибудь из ваших озорует? — намекнул Яковлев.
Женщина перестала всхлипывать, вытерла лицо передником, пригладила волосы, принесла самовар.
— Кто его знает, может, и злые люди. Отец, что ты молчишь, сидишь как пень.
Кузнец покосился на жену:
— Не бабье это дело, без тебя разберемся.
Заговорил обстоятельно, взвешивая и обдумывая каждое слово.
— Видите ли, уважаемые, я сызмальства ружьишком балуюсь. Пошел намедни на зайцев с собакой на выруба. Поздняя осень, а погода стояла парная, дожди шли, а потом ведро устоялось. Теплынь, что летом. Походили часа полтора, Динка старается, а поднять беляка не может. Сам не пойму, в чем дело…
— Опять про свое, люди за важным делом прибыли, им отдохнуть с дороги нужно, а он им охотничьи байки сказывает, — сердито перебила жена. — Хлебом не корми, только бы по лесу пошататься.
— Ну что ты в военном деле понимаешь, для сыска все важно, так ведь? — спросил кузнец у Яковлева.
— Все верно, а дальше-то что было?
— Возле старых хуторов заметил дымок. Думал, деревенские костер жгут. Близко подошел. Вижу — двое, заметили меня — и в кусты. Один вроде на сына барышника похож, на Соловки по этапу был сослан. Другой постарше, с бородой, по обличию не здешний. Может, насчет барышникова сына показалось мне, вблизи не рассматривал, мало ли людей в лесу ныне шастает. Повернул к деревне… Неподалеку ельничек по болотнике растет. Там завсегда рябчики вспархивают. Зарядил ружье бекасинником. Поманил пищиком — слышу, рябок отзывается, свистит, а не подлетает, затаился на дереве. Птица неказистая, однако ловкая, вытянется вдоль сучка, прижмется, и не сыщешь глазами. Тут Динка издаля забамкала, слетел рябец. Не пойму, на кого лает. То ли на человека, то ли на зверя; был у нее порок: брехала в лесу на людей. Завизжала и смолкла, ночью домой не пришла. На другой день нашел ее мёртвую, горло перерезано — похоже, ножом. Могли и те двое… Вернулся в деревню, жены дома нет. Собрался обедать, слышу, пастух кричит: «Беда, беда! Оборотень на выселках объявился, телушку тетки Натальи сожрал». Вышел к нему, говорю: «Чего зря людей пугаешь?» А он: «Ей-богу, правда. Сам видел — ростом с телушку, полосатый, клыки что сабли, сам длиннущий, а глаза — с блюдце, не меньше…» После того в округе коровы пропадать стали. Вот и весь мой сказ. Да вы у пастуха сами спросите…