А пессимист взглянул на нее со столь неприкрытой завистью, что Адель едва не расхохоталась. Они что, действительно считают, будто ее жизнь удалась? Лишь потому, что за несколько минут она стала богаче на десять долларов?!
Залпом допила кампари.
Играть, несмотря на «сумасшедшее» везение, расхотелось.
– Куда ты? Тебе ж карта прет! – ахнул первый мужичок, едва она поднялась.
А второй мгновенно плюхнулся на ее кресло – столь поспешно, что едва с ног не сбил. Когда Адель оглянулась, чуть смущенно пояснил:
– Место счастливое…
«Жаль, я не могу забыться в игре – как они», – грустно подумала она.
Уйти из чужого, совсем непонятного ей мира? Но здесь хотя бы светло, музыка, люди, и бармен участливо крикнул от стойки:
– Еще кампари?
– Давайте. – Переместилась к бару, устроилась на высоком табурете, заплатила за новую выпивку почти весь свой выигрыш. На глаза навернулись слезы – от пустоты, бессмысленности, беспросветности существования. А ведь ночь только наступает, и ей придется возвращаться в пустую квартиру, где во всех комнатах на нее скорбно смотрит с портретов Гриша, и снова не с кем будет поговорить…
Не удержалась, всхлипнула.
И вдруг услышала участливый вопрос:
– Проиграла?
Голос был мужской, приятный.
Обернулась: на соседнем стуле у стойки дядечка примостился. Ярко-рыжий, красномордый, лапищи волосатые. Но при этом совсем не страшный. Скорее, плюшевого медведя ей напомнил, огромного и бестолкового – китайского производства.
Адель против воли улыбнулась.
Дядька в ответ вдруг нахмурился. Отчетливо, медленно повторил:
– Про-иг-рала?
«Ну, точно заводная игрушка!» – хихикнула про себя она.
И весело откликнулась:
– Да с чего вы взяли?
Увидела его озадаченное лицо – развеселилась еще больше. Да и местный кампари, похоже, был замешан на водке, настроение вдруг от полного отчаянья сменилось на дурашливое, беспечное. Захотелось выдать что-нибудь эдакое… И Адель патетически произнесла:
– Я, наоборот, теперь чрезвычайно, просто неприлично богата. В моих руках – все сокровища мира. Аж десять долларов.
Ожидала, что нелепый медведь хотя бы улыбнется в ответ – однако тот по-прежнему выглядел, будто с луны свалился и только осваивается на нашей планете.
– Эй, дядя! – глупо хмыкнула она. – Это я шучу так, шучу. Понимаете?
Бармен взглянул на нее с неодобрением.
А непонятливый собеседник вдруг просиял.
Поспешно сунулся в карман, вынул десять американских долларов, протянул ей, широко улыбнулся.
– Вы чего? – отстранилась Адель.
– Гы-гы, – прокомментировал бармен.
Незнакомец же, тщательно выговаривая слова, произнес:
– Я хочу… компенсировать ваши потери.
– Чудак ты на букву «м»! – закатил глаза парень за стойкой.
А до Адели только сейчас дошло: ну, конечно же! Плюшевый медведь – иностранец! И выглядит, и одет, и пахнет приятно, совсем не по-нашему! А из всей ее предыдущей тирады видно понял, что она десять долларов проиграла. Вот и решил порадовать.
Она мягко отстранила его руку с деньгами, произнесла раздельно и четко:
– Спасибо. Мне не надо.
Настаивать новый знакомый не стал. Вернул деньги в карман, предложил галантно:
– Тогда позволить мне… угостьить вас? Коктейль, пирожное, торт?
«На что ты мне сдался, страшилище рыжее?»
Она начала отрицательно качать головой, но иностранец оказался настырным:
– Я очень, очень хочу купить для вас… – Он запнулся, защелкал пальцами, беспомощно произнес: – Шварцвальд?
– «Черный лес», – снисходительно перевел бармен.
– Это фантастиш! – продолжал настаивать рыжеволосый.
К сладкому Адель относилась спокойно. А уж ресторанные – с избытком крема и часто несвежие – торты совсем не жаловала. Странно, что заграничный дядька говорит о казиношном, явно сомнительном кондитерском изделии с таким вожделением.
Уточнила у парня за стойкой:
– У вас правда «Черный лес» какой-то особенно вкусный?
– Я бы не сказал, – хмыкнул тот. Махнул на иностранного толстяка: – Да он и не ел. Смотрел только. У витрины с пирожными полчаса простоял.
Плюшевый дядька с беспомощным, как у всех, кто не понимает языка, лицом прислушивался к их разговору.
– Может, он на диете? – предположила Адель.
И шарахнулась – толстяк саданул ладонью по стойке. Радостно закивал:
– Да, да! Диет! Ничего не мочь сладкого. Но я любить… видеть… как другие едят.
И протянул ей волосатую лапу, представился:
– Фриц.
Адель снова еле удержалась от смеха. Мало, что толстый, не понимает по-русски, сидит на диете – он еще и Фриц! Настоящий комический персонаж. И ответить ему надо в том же духе.
– Ну, раз вы Фриц, я… я… – она задумалась, – меня зовут Розалия.
– Ладно гнать! – хмыкнул бармен.
Фриц же принял ее слова за чистую монету. Бережно пожал ее ладонь:
– Я очень есть счастлив, Розалия, познакомиться с вами. – И с надеждой прибавил: – А вы случайно не говорите по-немецки?
– Нихт шпрехен нихт, – развела руками Адель. – Только «цвай бир» могу сказать.
– А я могу по-русски, – не растерялся новый знакомый, – сказать, что вы есть… очень заметный… замечьятельный девушка!..
– И снова спасибо, – улыбнулась она.
А Фриц продолжает соловьем разливаться:
– Вы на Марлен Дитрих похожи. И еще… на Мадонну. И вашу певицу русскую… сейчас вспомню… Льюдмила Зыкин, да.
Нашел, с кем сравнить! Однако Адель не растерялась. Еще, очень кстати, подходящее английское слово в памяти всплыло:
– А вы тогда похожи – на teddy-bear.
– О, да. Я есть! – не обиделся он. – Меня племьянник так зовет: медведь. Просьит: дядя медведь! Спой колыбельную!
– Вы еще и поете! – снова прыснула Адель.
Немец же затянул неплохим, на удивление тоненьким голоском:
– La Le Lu nur der Mann im Mond schaut Zu, men die kleinen Badys Schlafen…
Теперь уже не только бармен, но и охранники, и даже крупье от своих столов стали оборачиваться в их сторону. А две чрезмерно накрашенные дамы, что сидели у стойки через пару стульев от Адели с немцем, неодобрительными взглядами ее просто испепелили. Она явственно услышала саркастический комментарий одной из дам:
– Снимается, шлюха!
«За конкурентку приняли! – весело подумала Адель. – Как бы в глаз не получить!»
Она, конечно, в жизни не уйдет с едва знакомым немцем – пусть и явилась в казино одна, и пьет уже третий кампари. Но не объяснять же это всем!
Вон, и немец ее явно воспринял как особу легкого поведения. Допел свою колыбельную, без сомнений водрузил лапищу на ее плечо, заговорщицки молвил:
– Я песьен много знаю…
– Видите ли, Фриц. – Адель осторожно стряхнула его руку со своего плеча.
Но отповеди произнести не успела – услышала из-за спины по-русски:
– Дама, можно вас на минутку?
Резко обернулась: мужик. Восточного вида, мрачный, зубы золотые, глаза холодные.
– Тебе, тебе говорю. – Неожиданно схватил ее за запястье, грубо сдернул со стула.
– Вы что, спятили?.. – начала Адель.
Плюшевый мишка тоже нахмурился. Однако нет бы перехватить руку золотозубого – политкорректно вякнул:
– Просил бы вас не трогать!..
– Да пошел ты! – усмехнулся джигит.
На немца более внимания не обращал – потащил Адель за собой.
– Розалия! – жалобно вскинулся вслед Фриц.
Проститутки – они с восторгом наблюдали за ее изгнанием – заржали.
– Своих, своих у нас тут уже хватает… Афродит, Лилиан и Розалий, – констатировал восточный человек.
С позором проволок Адель через весь зал, на выходе напутствовал:
– Сначала со мной надо поговорить, обсудить условия, деньги заплатить. А потом уже мужиков снимать, поняла?
– Да не снимала я никого! Мы просто болтали! Он… он песню мне спел… – пробормотала Адель.
Все ждала (втайне!), что плюшевый мишка поспешит следом. Припугнет наглого сутенера, успокоит-пожалеет ее.
Но чуда, увы, не произошло.
Немец ее не нагнал.
Стать богатой вдовой у Адели не получилось.
Гриша был прежде женат, оставил – ради нее – двух дочек-школьниц. Теперь выяснилось: все свое имущество он завещал им.
«Вы, конечно, можете оспаривать волю покойного, претендовать на обязательную долю, – поджав губы, объяснила Адели нотариус. – Но на вашей ли стороне будет суд? Первая жена Григория Николаевича нетрудоспособна, одна из дочерей – инвалид».
– Мне что ж? – опешила Адель. – Вообще из квартиры, в чем была, выметаться?
– Ну, почему же, – повеселела нотариус. – Если вы подпишете отказ от авторских прав, мы сможем с вами составить мировое соглашение.
Хоть что-то. Жаль, конечно, что придется съезжать из роскошной четырехкомнатной, но на улице не оставили.
Адель вступила во владение «однушкой» почти в центре – неплохо. И машину свою тоже удалось сохранить. И даже – домработницу.
Лопухина вообще-то и мысли не держала, чтоб тетя Нина продолжала служить у нее. Зачем? Убрать однокомнатную квартирку – проблема невелика, а уж гурманом Адель тем более никогда не была. Искренне предпочитала перепелам, томленным в красном вине, хорошую колбасу с макаронами.
Но тетя Нина буквально бросилось ей в ноги:
– Деточка, ну, пожалуйста! Хотя бы на раз в неделю! Тебя ведь это не разорит!
– Да не в деньгах, теть Нин, дело, – пробормотала Адель. (Хотя и в них тоже.) – Вам-то какой смысл? Могли бы на полный день в богатую семью пойти.
Тетя Нина поджала губы:
– А много ли у нас в городе богатых семей?
– Ну… или поваром. В столовую, ресторан, куда угодно. Вы готовите-то как вкусно!
– Не возьмут, – вздохнула женщина. – У меня гепатит был.
– Ой, ну вахтером тогда. Консьержкой.
– Устроилась уже, – опустила глаза тетя Нина. – В НИИ, сутки через трое. Но там зарплата совсем гроши.
– Значит, устройтесь еще в один НИИ. На такой же график, – начала злиться Адель.