Хотя нет, это невозможно. Совпало ведь все: фамилия, имя, отчество. Он действительно Димин отец. Хотя ей в свое время сказал, что даже лично не знаком с Коростелевым – просто общался с ним в социальных сетях.
Да что там: именно Иннокентий Степанович – крестный отец их с Димой счастья!
А она-то, наивная, сколько раз предлагала познакомить его с Димой! (Иннокентий Степанович всегда находил предлог, чтоб отказаться.) И почему другое отчество у Димы и фамилия? Ну, из метрики ясно, что фамилия матери Коростелева. А отчество?
Балакин явно не хотел, чтобы ей открылась правда. Почему? И злонамерен ли был обман?
И что ж, выходит, именно Иннокентий Степанович – то самое олицетворение зла? Но зачем? Зачем ему было Фрица-то убивать? И Макара?! Да и на сына собственного нормальный отец никогда руку не поднимет. Даже из-за очень больших денег.
Адель потрясла головой. Она вообще ничего не понимала.
Что же ей делать?
Сделала глубокий вдох, сосчитала до пяти.
Да все ведь очевидно!
Иннокентий Степанович просто не посмеет ее обидеть.
Алексей Данилов
Милейшая тетка. Пухленькая, добродушная. И просьба человеческая – помочь незамужней дочери жениха найти.
Но я никак не мог сосредоточиться. То и дело терял нить разговора, мекал-бекал, даже – совсем непростительно – перепутал отчество клиентки. (Она, мягко улыбаясь, поправила.)
– Значит, дочери вашей, вы сказали, уже тридцать шесть, – рассеянно повторил я.
– Да, и она…
Последовал рассказ о достижениях девушки в областях от кулинарии до ядерной физики, а я снова выключился.
Да что происходит сегодня?
Норд-ост, усталость, собственные проблемы – явно не оправдания.
Мелькнула малодушная мысль просто пообещать клиентке, что у дочери все будет, и очень скоро. Без гарантий и без деталей. Нет, подловато получается. Женщина ведь ждала. Заплатила немалые деньги.
– Давайте сделаем маленький перерыв? – попросил я. – Посидите, пожалуйста, здесь.
Сам вышел в приемную. Секретарша взметнулась мне навстречу. Сименса не было – впрочем, помощник и не обязан целый день торчать при мне неотлучно.
Все внешне обыденно, спокойно. Но почему на душе неотступная тревога?!
Жил Иннокентий Степанович в частном доме, в пяти километрах от города. Развалюха, топить надо дровами, удобства на улице. Летом здесь неплохо – море совсем близко, серебрится у подножия скалы, но в межсезонье просто ад. Адель всегда поражалась: почему Иннокентий Степанович не пытается в город переехать? Но тот отшучивался: я, мол, в уединении специально живу. Эликсир молодости вдали от посторонних взоров изобретаю. И добавлял:
– А чтобы квартиру купить – зарплаты честного врача не хватит.
…Когда он увидел Адель на пороге дома – явно встревожился. Шагнул навстречу:
– Что случилось, девочка?
Она натянуто улыбнулась:
– Поговорить с вами хочу.
– Позвонила бы лучше. Я сам бы подъехал. – Он пропустил ее в прихожую, виновато пробормотал: – У меня бардак и холодно, я не топил сегодня.
– Ерунда, – отмахнулась Адель.
Сняла с кресла стопку книг, переместила на пол, уселась на нее.
– Кофе выпьешь? – предложил Иннокентий Степанович.
– Кофе? – рассеянно повторила она. – Давайте.
Кофе она не хотела. Просто – инстинктивно! – пыталась оттянуть неприятный разговор.
Иннокентий Степанович явился из кухни очень быстро. Протянул ей чашечку – без сахара, с шоколадкой, как Адель любила.
Она сделала глоток. Пробормотала:
– Я сегодня узнала, что вы – Димин отец.
Ни тени удивления на его лице. Пожал плечами:
– Только сегодня? Я думал, Дима давно тебе сам сказал.
– Да нет. Как-то речи не заходило, – криво усмехнулась она. – А вы-то чего молчали? – Передразнила: – Лично незнаком, общались в социальных сетях…
– Виноват. Солгал, – легко согласился Иннокентий Степанович. – Но у меня есть смягчающие обстоятельства. Я действовал исключительно в твоих интересах. Изучил уж тебя – за столько-то лет! Тебе только предложи познакомиться с моим сыном. Сразу взорвалась бы: «Ненавижу, когда меня сватают!» Так ведь?
– Ну… хоть бы потом сказали… когда мы с Димой уже встречаться начали…
– Адель, – поморщился Иннокентий Степанович. – У нас с Димой, увы, не самые простые отношения. Ты чего кофе не пьешь?
Адель послушно, залпом прикончила чашку. Отставила ее на пол – излишеств вроде журнального столика в холостяцкой берлоге Иннокентия Степановича не было. Тут вообще все очень казенно, скучно. Холодные переплеты книг, вытертый ковер на полу, старенький, еще советских времен, телевизор – он без звука показывал советское же кино, что шло по городскому каналу.
Хозяин дома внимательно на нее взглянул:
– Ты хочешь, чтобы я рассказал про Диму и про меня?
– Ну, да, – смущенно пробормотала Адель. – Странно ж как-то. Мы с Димкой полгода знакомы, жениться думали… а он про вас – отца! – ни разу не упомянул даже. Почему?
– Он не считает меня своим отцом, – печально вздохнул Иннокентий Степанович. – Не одобряет, как я живу. А мне соответственно не нравится, чем занимается он.
– То есть вы в ссоре? – уточнила она.
– Ну, скорее… мы поддерживаем холодный нейтралитет. – Лицо его закаменело.
– А зачем вы познакомили Диму со мной?
Иннокентий Степанович неожиданно улыбнулся:
– Смеяться будешь.
– Смеяться?
– Да. Звезды подсказали. А я решил проверить.
– Что?
– Я ж человек, как ты знаешь, со странностями. Эликсир молодости, увы, изобрести не смог. А сейчас, на старости лет, астрологией увлекся. Оказалось: это настоящая наука! Причем интереснейшая! Составил собственный гороскоп – удивился: насколько все совпадает. Ну, и дальше стал практиковаться: твой, в том числе сделал. Ты ведь как-то спрашивала: почему тебе в любви не везет? Вот я и решил, – подмигнул он, – спросить у звезд. И выяснилась интереснейшая вещь. Что более всего подходят тебе мужчины, рожденные под знаком Стрельца. В год собаки. Точно, как мой Дмитрий. Ну, я и решил тогда вас познакомить. Проверить.
– Вы смеетесь, – неуверенно произнесла она.
– Но я ведь угадал – вы счастливы вместе, – тихо сказал Иннокентий Степанович.
– Вы знаете, что Дима в больнице? – резко перевела разговор Адель.
– Знаю, – склонил голову он. Придвинул свое кресло поближе к ней. Взял за руку. Взглянул в глаза. Тихо молвил: – Я сейчас все тебе расскажу… моя дорогая Адель.
Ему всегда нравилась эта задорная, самоуверенная, нахальная девчонка. Искренне считал: школьному другу, Гришке, по-настоящему повезло, что сумел ее подцепить. Тот, правда, не сомневался, что домашнюю кошечку себе покупает. Искренне думал, будто юная, без гроша за душой провинциалочка будет безропотно обеспечивать ему уют и преданно заглядывать в рот. Впрочем, Григорий никогда не умел разбираться в людях.
– Дай ей свободу. Иллюзию свободы, – советовал другу Иннокентий Степанович.
Но Гришка только отмахивался:
– Что б ты понимал! Адельку, наоборот, надо на коротком поводке держать.
Ошибся. Приручить жену так и не смог.
Зато Адель – несчастная в браке, одинокая в чужом городе – искренне привязалась к Иннокентию Степановичу. Общение они поддерживали и после Гришиной смерти. Она продолжала звать его в гости. Просить совета, жаловаться на жизнь.
Ему всегда казалось, что Адель очень одинока. И еще она, как и ее безвременно почивший супруг Григорий, совсем не умела разбираться в людях. Иннокентий Степанович был знаком с так называемыми друзьями Адели – журналистом Костиком, ассистенткой Лидой – и просто ужасался. Они ведь откровенно не любили девушку. Завидовали ей, ее умению пробиваться, настаивать на своем. Но Адель словно ничего не замечала.
А чего стоила домработница! Тетя Нина, видел он, просто не выносит свою хозяйку. Завидует ей – молодой, красивой, образованной. Оскорбляется, что ей приходится подтирать за барыней. Но за место держалась – благо платили хорошо. А деньги женщине были ох как нужны.
Иннокентий Степанович хорошо запомнил, какими глазами смотрела домработница на Адель на второй ее свадьбе с Фрицем. По лицу можно было читать: «Ну, почему, почему одним все – а другим ничего?»
Тогда уже он предполагал: завистливая женщина обязательно со своей хозяйкой поквитается. При первой возможности.
Так и случилось.
Иннокентия Степановича чрезвычайно насторожили обстоятельства смерти Фрица.
По всему выходило: тот погиб от передозировки инсулина.
Однако Адель утверждала: она сделала мужу инъекцию со стандартной дозой. И столько же он уколол себе сам. Дома. Даже пустая ампула – в качестве доказательства – имелась. Всего-то вдвое больше – от этого не умирают. Тем не менее Фриц скончался. Патологоанатомы отделались стандартным диагнозом: острая сердечная недостаточность.
А Иннокентий Степанович заметил то, что ускользнуло от остальных. Виноватый, даже покаянный вид домработницы.
И однажды решил проверить свои подозрения. Явился, когда Адели не было дома, в коттедж и бросил тете Нине в лицо жестокое обвинение.
Доказательств у него не было. Никаких. Только ощущение. А еще умение разговорить даже самых несговорчивых, строптивых пациентов.
Совсем был не уверен, что авантюра удастся, – однако домработница разрыдалась. И, причитая, всхлипывая, призналась. Что просто не могла больше видеть глупого счастья Адели. Как муж преданно заглядывает женушке в рот, покупает ей цветы, возит на выходные в Париж.
– Чем она заслужила?! – патетически восклицала тетя Нина.
Воистину: душа женщины – потемки.
– Свою хозяйку бы и убили, – пожал плечами Иннокентий Степанович. – Немца-то за что?
– Знала бы как – давно б ее убила, – мрачно припечатала домработница. Утерла слезы. Произнесла жестко: – Мне в милицию самой позвонить?
– Да бог с вами, тетя Нина, – вздохнул он. – Дело закрыто, зачем милиция? Пусть вас ваша совесть наказывает.