– Дмитрий Коростелев, известный в нашем городе бизнесмен, стал жертвой очередного покушения и в настоящий момент находится в отделении реанимации городской больницы. Врачи оценивают его состояние как критическое, – возвестил коллега.
– Нет! – выкрикнула Адель.
Все вдруг поплыло перед глазами, голос Иннокентия Степановича доносился, словно сквозь вату:
– Он умрет, Адель. Ты – ты! – ведь всегда используешь исключительно действенный яд. Есть такие женщины, чье предназначение – убивать мужчин. Тех мужчин, кто связал с ними свою жизнь. Черные вдовы…
Она попыталась встать – но ноги подкосились, и Адель сползла на пол.
– Еще один отличный сюжет для твоего коллеги-журналиста, – жестко улыбнулся Иннокентий Степанович. – Бедная женщина не смогла пережить смерть четвертого своего мужчины. Покончила с собой. Быстро и безболезненно. Тебе действительно никогда не везло в любви.
Алексей Данилов
Отменять назначенные на сегодняшний день встречи мы с Сименсом поручили Эле.
Сами прыгнули в «Мерседес».
– Куда? – деловито взглянул на меня помощник.
По его преданному, почти влюбленному взгляду я понимал: он не сомневается, что высшие силы мне сообщили, куда.
Однако это было не так.
Что ж. Оставалось включить логику и здравый смысл.
– На телевидение местное. Быстро, – приказал я.
Сименс ловко вклинился в негустой поток машин. Руль удерживал левой, правой вытащил из кармана телефон. Вопросительно произнес:
– На телевидении кто нам нужен?
– Костик… Константин. Криминальные новости ведет.
Хороший журналист всегда чует, когда дело опасное и срочное.
Никаких ахов или лишних вопросов. Константин деловито сообщил:
– На работе Адель сегодня не появлялась, где она сейчас, не имею понятия.
– Кто-нибудь может это знать? – быстро спросил я.
Константин задумался лишь на секунду. Отрицательно помотал головой:
– Здесь, на ти-ви, никто.
– У нее вообще есть подруги? Друзья?
– Ну… женщинам Адель не доверяет в принципе, – чуть усмехнулся журналист. – А из мужчин – можно считать, она дружила со мной. Однако… – Он виновато развел руками.
– Может, она в больнице? – робко предположил Сименс.
Я отрицательно помотал головой. Будь Адель там – я обязательно уловил бы ее горе. Отчаяние. Тоску.
Однако сейчас просканировал совсем другое чувство: ее смертельный страх. Безо всякой надежды на спасение.
– Сколько лет ее сыну? – нахмурился я.
– Э-ээ… года четыре. Или три, – отозвался журналист.
– Он ведь сейчас с вашей мамой?
Костик взглянул удивленно:
– Откуда вы знаете? Впрочем, неважно.
– Я хочу с ним поговорить.
Парень пожал плечами и набрал на мобильнике номер:
– Мам! Пацан там что делает? К телефону его позови.
Передал трубку мне.
– Айо, – услышал я важный мальчишечий голос.
– Игорек, – произнес я мягко. – Я друг твоей мамы. Мне нужно очень срочно ее найти. Ты можешь мне сказать – где она?
Молчит. Сопит. Наконец, важно откликнулся:
– Мама на работе.
– Она тебе сегодня звонила?
Сопит еще громче.
– Да.
– Что сказала?
– Что очень скучает обо мне. И очень меня любит.
Летом здесь, за городом, не протолкнешься. Все заставлено машинами, в летних кафе орет музыка, бредут на море – с моря расслабленные курортники. Зато в межсезонье красота, ни души. Питейные заведения заколочены, дачники наведываются лишь в выходные. Единственный звук – рокот моря.
Адель лежала в кресле – в абсолютной тишине, без движенья. Глаза закрыты, на щеке подсыхает слезинка. Иннокентий Степанович подхватил ее на руки. Ожидал, что расслабленное тело будет неподъемным, – однако девушка показалась ему совсем невесомой.
Иннокентий Степанович взглянул на часы. Его гостья доверчиво выпила кофе больше часа назад. Барбитурат, что он добавил в напиток, не убивает мгновенно – сначала отравленного охватывает необъяснимая слабость, потом человек теряет сознание. А дальше – если доза рассчитана правильно – несчастный просто умирает во сне. Без страданий. Что ж. Его давняя подруга заслужила легкую смерть.
Иннокентий Степанович полагал: жить Адели оставалось не более получаса.
Он бережно посадил ее на переднее сиденье машины. Сам сел за руль, завел мотор. В бардачок сунул пластиковый стаканчик из-под кофе и пустой пузырек – экспертиза легко определит, что за лекарство в нем было. Не помешало бы, конечно, прощальное письмо – но и без него картина выглядит весьма убедительно.
Оставалось последнее, совсем простое – перегнать автомобиль Адели на место ее якобы самоубийства.
Врут все: про черноту кругом, про тоннель, про свет и покой где-то в отдалении. Про то, что взмываешь куда-то вверх и видишь – свысока, отстраненно – суету вокруг своего бренного тела.
Дима не ощущал вообще ничего. Глаза вроде открыты, но видел он сплошь молочный, беспросветный туман. И легкости никакой, наоборот, будто вериги сковали. Голосов тоже не слышал – только отдаленный, похожий на морской ропот, гул. А дальше совсем все стихло. Раздавался лишь тоненький, будто комар пищит, детский плач. Голос знакомый.
– Игорек? – попытался выкрикнуть Дима.
Но губы, язык – будто смолой заклеены. Ледяной.
Адель тоже слышала – словно сквозь вату, – как плачет ее ребенок. Ее сын – кому она не сказала (и не скажет уже никогда!), как нуждается в нем и насколько жалеет, что уделяла ему мало времени. Убегала от малыша – то на работу, то в фитнес-клуб…
Мысли путались, налетали одна на другую. Вот и кончено все. Как глупо. Как жаль.
Она слышала: завелся мотор. Машина – ведомая неопытной рукой – неуверенно, рывком тронулась с места.
А потом вдруг резкий скрип тормозов. Скрежет. Крик. И дальше – будто черным покрывалом накрыло.
– Дима! – непослушными губами выкрикнула она.
И провалилась в обволакивающую, совершенно черную яму.
Алексей Данилов
В тот вечер я решительно наплевал на все свои принципы и жестоко напился. Как пацан – мешал водку, виски, коньяк. Сименс сначала пытался наливать поменьше, подсовывать закуску, но быстро понял, что бесполезно.
Заботливо, будто мама родная, сопроводил меня на безопасный, мягкий диван. Произнес восхищенно:
– Слушай. Пока ты еще окончательно не набрался, скажи: как у тебя это все получается?
– Что получается? – пьяно усмехнулся я.
– Ну, как ты догадался – где Адель искать? Это было видение? Или голос? Просто чувство?
Я улыбнулся. Вышло кривовато.
Они, эти двое – Сименс и журналист Костик – действительно сегодня смотрели на меня, как на мессию. Когда я поговорил с ребенком, маленьким Игорьком, отшвырнул телефон и произнес:
– Я знаю.
Детские мысли читать легко. Они короткие, отрывистые, бессистемные. Шоколад. Холодно. Смешная шляпа. Нужен синий фломастер. Красивая машина. Когда вырасту, обязательно буду ездить на пожарной машине. Где мама?
Как к тебе ребенок относится – тоже чувствуешь сразу.
Настороженность: «Что за дядя?»
Скука: «Чего ему нужно от меня – мне так хорошо игралось!»
Игорек не умел задать себе вопрос: «Зачем этот незнакомец ищет маму?»
Однако мойпосыл – мощнейший, на пределе возможностей – поймал безошибочно: «Мама в опасности, ей нужно помочь».
И маленькие мысли завертелись клубком: «Мама. С утра она плакала. Сердилась. Я – бестолочь. Но она меня любит. Опять пошла к дяде Кеше. Она всегда идет к нему, когда плачет».
– Дядя Кеша? – озадаченно повторил за мной Сименс.
– Кто такой дядя Кеша?! – возвысил голос я.
– Это… это, кажется, Балакин, – неуверенно произнес журналист. – Ее близкий знакомый. Он ее на телевидение и устроил.
– Она у него. Поехали.
К дому Иннокентия Степановича мы гнали на пределе возможностей «Мерседеса». Но с каждой минутой, приближавшей нас к цели, я понимал: поздно. Слишком поздно. И, когда увидел Адель, бессильно раскинувшуюся на пассажирском сиденье, еле сдержал крик.
Пожилой благообразный мужчина – он сидел за рулем – взглянул на меня со страхом. Пробормотал растерянно:
– Что вам нужно?
Я схватил его за грудки:
– Что ты с ней сделал?!
– Ей… ей просто вдруг стало нехорошо, – забормотал мужик. – Кажется, сердце. Вот, собирался в больницу ее везти.
Волны паники, исходившие от него, просто с ног сбивали. Адель же лежала совершенно спокойная, недвижимая. И, кажется, уже не дышала.
«Бардачок… Черт, кто они? Что делать?!» – метались мысли мужика.
Не сводя с него глаз, я открыл перчаточный ящик. Идеальный, как у большинства женщин, порядок. Атлас, салфетки. А сверху, диссонансом, смятый пластиковый стаканчик и пузырек темного стекла.
«Отпечатков моих на нем нет. Она сама, сама! Буду стоять на своем!»
Я обернулся к своим спутникам:
– Это он. Он – убийца. Берите его.
И прыгнул за руль.
До больницы отсюда полчаса. Шансы у меня еще оставались.
Несмотря на то что ей сразу же ввели антидот барбитуратов – бемегрид, – состояние Адели врачи оценивали как крайне тяжелое. Не приходил пока в сознание и ее возлюбленный – Дмитрий Коростелев. Маленький Игорек оставался на попечении мамы Костика.
Иннокентия Степановича Балакина взяли под стражу. Он – как сообщил Константин – пока рассказывал оперативникам складную сказку. Про злоумышленницу Адель, которая якобы отравила любимого человека, а потом попыталась покончить с собой. На вопрос: «Почему она приехала умирать к вам домой?» – отрезал: «Понятия не имею».