Алексей Данилов
Я открыл глаза. Живой. Передо мной было окно. За ним раскачивались деревья. Высокий потолок – кое-где в потеках разлохмаченной штукатурки. Казенного вида спинка кровати – на ней я лежал навзничь. Рядом – штатив для капельницы. Тумбочка, крашенная масляной краской.
Все ясно: я в больнице. Я пошевелил руками, потом ногами. И шеей. Все мышцы действовали. Ничего смертельного, кроме тянущей боли в верхней части груди, прямо под горлом. Я попытался рассмотреть, что там у меня, – и ничего не увидел.
В палате я был один. Я вспомнил, что со мной случилось: Вероника, ночная поляна, машина соглядатаев, ручонка Климовой, нацеленная на меня, тупой удар в грудь. Интересно, что с ней случилось, моей названой сестрой? Ох, какая она оказалась странная! Мало сказано: странная. Дерганая, полубезумная. Таким людям доверить дар – все равно что ребенку вручить спички. Впрочем, Господь ведь не выбирает, кому что раздать. Он предоставляет способности наугад – а уж нам, людям, приходиться разбираться самим.
Грудь у меня болела. Хотелось в туалет. Во всем теле чувствовалась слабость. Я осторожно приподнялся. Слегка закружилась голова. Я сел на кровати. Голова сделала несколько оборотов и вроде бы успокоилась. Спустил ноги на пол. Линолеум, кривой и рваный, холодил подушечки пальцев. И тут оказалось, что я весь голый – и нигде вокруг ни следа моей одежды.
В тот же миг в палату вбежала девушка – судя по белому халату и молодости, медсестра.
– Куда это мы собрались? – ласково и фамильярно вопросила она. Я быстренько прикрыл свои чресла одеялом.
– В туалет, – буркнул я.
Голос слушался, хотя звучал хрипло. Ну, ничего, раскукарекаюсь.
– Лежим, лежим. Надо лежать. А туалет я тебе на дом принесу. Ну-ка, давай температурку померяем.
– Зачем температуру? У меня не грипп.
– Так положено. Ложись давай. И завтрак я тебе сейчас доставлю.
Мне ничего не оставалось делать, как улечься назад на койку. Девчонка поправила одеяло на моей груди. От хлопот милой медсестры у меня – вы не поверите – началась эрекция, и я неопровержимо понял, что если и болен, то небезнадежно и явно иду на поправку.
Варвара Кононова
Операция закончилась полным крахом. Я провалила все, что можно. Данилов и Климова не должны были встретиться – они встретились. Больше того – начали о чем-то сговариваться. И еще хлеще: каждый из них применил свой дар для того, чтобы оказать сопротивление властям. Алексей парализовал двух сотрудников. Вероника применила нечто вроде электрического разряда к двоим другим – и к Данилову тоже. Слава богу, все остались живы – и даже более-менее здоровы. Но полицейские попали в больницу. Мой подопечный – тоже. Их обследовали – насколько позволяли условия провинциального стационара. Диагноз: поражение электрическим током.
У тех сотрудников, с кем сыграл в игру «Замри» Данилов, вообще не обнаружилось никаких последствий. Или пока не обнаружилось? Правда, они испытали определенный психологический шок. Когда тебя парализуют взглядом – есть чего испугаться даже подготовленному сотруднику полиции.
Но вот ведь что получилось! Жил-был экстрасенс, искал затерявшиеся колечки, пропавших детей. Являлся положительным со всех сторон гражданином. И вдруг демонстрирует, что он представляет собой сильнейшее и необычнейшее оружие. Парализовать взглядом, шутка ли! Может быть, обнаружение данного факта следует все же записать в актив операции, в остальном проваленной? Данилов, похоже, и сам раньше не знал, что обладает такого рода способностями. И сразу возникает вопрос: а теперь, когда он новые свои возможности изведал, не возникнет ли у него искушения опять их применить? И нет ли у него в загашнике иных, еще более сильных талантов?
Таких, как, к примеру, у Климовой. Я такое вообще видела впервые. И в обширных архивах комиссии ни о чем похожем не читала. Совершенное оружие. Девушка-молния. Слава богу, те, кого она шарахнула, двое сотрудников и Данилов, остались живы. Последствия – как от поражения молнией или удара электрическим током: онемение мышц, слабость, головокружение, небольшие следы в виде черных ветвистых молний на груди и спине. Слава богу, никто не погиб.
Еще один мой провал – возможный информационный всплеск. Как ни ограничивай доступ к сведениям, сколько подписок о неразглашении с людей ни бери, все равно наверняка город наполнится слухами. И если б только город. Слишком уж много, с точки зрения обыденного сознания, странных событий произошло. Девушка, испускающая шаровые молнии. Люди, парализованные взглядом. Попытка затопления стоявшего на рейде парохода.
А главное, что прикажете делать с Климовой? Ночью на пустыре, после того как выстрелила в сотрудников и Данилова шарами, она вскочила на своего железного коня и умчалась. Возвратилась к себе домой и с тех пор из квартиры не выходит. Выходки Климовой тянут на серьезное преступление. Покушение на жизнь сотрудников полиции, шутка ли. Но как прикажете ее судить? Как рассказывать в суде, хотя бы даже закрытом, о девушке, с кончиков пальцев которой срываются электрические разряды?
Арестовать ее без суда? Но с ее способностями она запросто из-под любой стражи утечет. И впрямь ликвидировать? Но что ж мы, Берии, что ли, – такие решения принимать!
Оставить все, как есть? Оставить живую, ходячую бомбу с возможно неограниченными способностями среди обычных людей, в жилом квартале? Кроме того, возникла дилемма: Климова была самым сильным биоэнергооператором из всех, кого я знала. Если такую завербовать – можно работать с нею и работать. Но как ее повернуть в свою веру – если девчонка, чуть что, начинает молниями шмалять! И по тому, что едва не убила своего названого брата, можно сделать вывод: она сама не вполне контролирует собственные способности.
В общем, мне следовало обо всем немедленно доложить Петренко – а дальше, как он прикажет. Надо исправлять положение, но, может, полковник отзовет меня как несправившуюся отсюда к чертовой бабушке (и будет по-своему прав) и направит в Энск других сотрудников? Или прилетит сам?
Не одному же Петренко дозволено звонить мне среди ночи. Могу и я его один раз разбудить. Служба есть служба – он сам так говорит.
Алексей Данилов
Первое, что я сделал, когда сам добрался до удобств, – глянул в зеркало.
Родинки на щеке не было.
А спустя пять минут ко мне заявился первый посетитель. И это был не Сименс – девушка-гренадер из органов. Варвара-краса, длинная коса.
Кто б сомневался, что она пожалует. Принесла даже яблок с рынка. Как это мило.
Слава богу, мне к тому моменту хоть пижаму больничную, будь она трижды неладна, выдали. А то бы я перед ней чувствовал себя совсем беззащитным.
И начала выпытывать. Настоящий допрос устроила. С какой целью я встречался с Климовой? Почему нарушил запрет не общаться с нею? С какими целями совершил нападение на сотрудников полиции? Какие технические средства для этого использовал? Какие способности демонстрировала мне Климова на берегу? О чем мы там с ней говорили?
Я сказал:
– Послушайте, раз вы следили, причем за нами обоими, – значит, слушали, о чем мы говорим. Что ж я буду по десять раз вам пересказывать одно и то же!
В ответ она молвила до чрезвычайности ледяным тоном – так что всяческое мое влечение к ней, даже если оно и было, немедленно растаяло. Я все ж таки не герой фильма «Ночной портье». Палачей любить не способен.
– С вами, Алексей Сергеевич, мы разговаривали по-хорошему. Предупреждали, ЧТО следует делать, а чего категорически НЕЛЬЗЯ. Вы нашими рекомендациями пренебрегли. Больше того: вы совершили серьезное преступление. Вы посягали на жизнь сотрудников правоохранительных органов. Это серьезная статья, Данилов. Триста семнадцатая УК РФ. До пожизненного заключения и смертной казни, между прочим. Так что советую вам тут не юморить и не рыпаться. И если я вас о чем-то спрашиваю – отвечать. Вам понятно?
– Какое посягательство на жизнь сотрудников?! Они там, филеры в машине, были без формы, документы мне не предъявляли. Кто знал, что они сотрудники?!
– Уж не сомневайтесь, Данилов: опытный прокурор, если понадобится, неопровержимо докажет, что вы знали об их причастности к органам. А у нас многие прокуроры опытные.
Я настолько был ошеломлен наездом Варвары, что в дальнейшем покорно стал отвечать на ее вопросы касательно Вероники и нашего побега. В том числе прозвучало: «Что она рассказывала вам о якобы имеющихся между вами родственных связях?» Я безропотно поведал ей рассказ Климовой. Девушка-гренадер усмехнулась:
– Вам не кажется, Алексей Сергеевич, что данная история в изложении вашей так называемой сводной сестры слишком похожа на мексиканский сериал?
– Иной раз жизнь бывает затейливей любых сериалов.
– Но правду от вранья надо уметь отличать. Тем более в вашем-то возрасте.
– Я не столь прозорлив, как наши доблестные органы.
– Не надо сарказма, Данилов. Вранье всегда звучит слишком красиво. Слишком затейливо. Слишком складно. Вы об этом не знали?
– А правда? Как она звучит?
Чего нельзя отнять у этой Варвары: она умна.
– Правда груба. Некрасива. Нелогична. Нелепа.
– Не могу не согласиться.
– И еще: она никому не выгодна. И мало кому интересна. А в вашем случае, Алексей Сергеевич, она, эта самая правда, заключается в следующем. И прошу заметить, подкрепляется документами, которые я, кстати, готова вам предъявить. Не стоит довольствоваться слухами. Слушать чьи-то россказни. Ведь есть архивы, живые и непосредственные свидетели.
Тут Варвара достала из своей обширной сумки планшетник, типа как у президента. Молодцы наши органы, шагают в ногу. С властью.
– По факту смерти вашей матери девятого октября тысяча девятьсот девяностого года действительно было возбуждено уголовное дело. И вот заключение, составленное экспертно-криминалистическим центром МВД СССР. – Варвара включила экран, протянула мне компьютер. – Как видите, там совершенно определенно говорится, что падение с обрыва произошло самопроизвольно. На это указывает характер повреждений на трупе, а также поза, в которой он находился. Кроме того, не нашлось никаких следов-отображений возможного преступника в месте, откуда произошло падение… Ваша матушка, Данилов, погибла в результате несчастного случая. Или вы предпочитаете думать, что ваш собственный отец был настолько богат и подл, чтобы убить вашу мать, а потом подкупить не только следователя и судмедэкспертов в Энске, но и экспертов-криминалистов в Москве?
Я смешался и не нашел, что ответить. И в то же время почувствовал сильнейшее облегчение. Освобождение. Как будто грязная муть потоком вылилась из моей души. Значит, все вранье. Мой отец не убивал и не доводил до самоубийства маму. Как хорошо!
– Далее, – продолжала особистка, – я даже удивляюсь, что вы, Данилов, современный, хорошо образованный человек, предпочли верить бабкиным сплетням – и не удосужились проверить ни единого факта. Действительно, в середине восьмидесятых в Энске проживала некая Лилия Личутина, шестьдесят четвертого года рождения, уроженка города Ставрополя. Возможно, она и была любовницей вашего отца. Возможно. Вот, смотрите: приказ о ее приеме на работу в таможню энского морского порта от двадцать второго мая восемьдесят шестого года. Но он не так важен. Важен другой документ – приказ о ее увольнении. Прошу заметить, увольнении-переводе. То есть она должна была немедленно, без потери даже дня, чтобы не прервать стаж, выйти на работу в другом месте. И это место – таможня Ленинградского морского порта. – Она снова продемонстрировала мне планшет. Там был скан отпечатанного на машинке приказа. – Обратите внимание на дату увольнения – двадцать второе августа девяностого года. Почти за полтора месяца до смерти вашей маменьки! А ведь тогда дисциплина, особенно в такой организации, как таможня, была строгая, практически военная. Написано: уволить двадцать второго – значит, двадцать второго. А двадцать третьего положено выйти на новую работу – значит, вышла двадцать третьего. И еще. Вот запись из домовой книги. Гражданка эта, Лилия Личутина, прописана была в Энске в общежитии. Говорят, фактически она проживала сначала с подругой, потом в квартире, что снимал ваш отец. Ладно, пусть. Обычное дело даже тогда. Но вот двадцатого августа девяностого года она из общаги выписалась. А ведь в советские времена человек без прописки – и не человек вовсе. Работать нельзя, в поликлинику нельзя, талоны на сахар, масло и прочую еду не дают, в женской консультации не принимают. Поэтому выписалась двадцатого августа – значит, уехала.
– Мало ли, – вяло запротестовал я, – может, сначала уехала, а потом опять в Энск вернулась в октябре отца навестить.
Но спорить мне не хотелось. Версия, излагаемая Варварой, мне нравилась. Во всяком случае, гораздо больше, чем все остальные гипотезы о гибели моей мамы, что я слышал в Энске.
– Может, Лилия и возвращалась. Но вот вам, Алексей Сергеевич, еще два факта. Ни в октябре девяностого, когда погибла ваша мать, ни, для верности, в сентябре и ноябре в роддомах Энска или в роддоме близлежащего города Суджука никакая женщина по имени Лилия Личутина не рожала. К сожалению, по данному поводу документа у меня нет – вынуждены будете поверить мне на слово. А вот по следующему факту – бумага имеется. – Мне снова был продемонстрирован волшебный планшет. И в нем свидетельство об удочерении девочки, которое произвела семья Климовых. – Обратите внимание: свидетельство подписано двадцать девятым октября. Вы понимаете? Девятого октября погибла ваша мама. В тот же день, как вам пытаются впарить, Лилия Личутина якобы родила девочку. А потом ее, дескать, удочерили. Но никто, особенно в советское время, не успел бы организовать удочерение за столь короткий срок. Двадцать дней. Неслыханно!
Я прервал сотрудницу:
– Зачем вы мне все это рассказываете?
– Ваша судьба нам небезразлична, Данилов.
– Ох, не надо демагогии.
– Хорошо. Тогда можете считать, что я делаю это, чтобы вы не чувствовали себя обязанным.
– Кому и за что?
– Вашей так называемой сестре – которая вам вовсе на поверку не сестра. Вы ведь мальчик совестливый. А ну как решите ей помогать, спасать…
– А ее есть от чего спасать? Не от вас ли?
– Нет. Во всяком случае, никаких акций в отношении ее мы не планируем.
– И вы готовы забыть о покушении на жизнь работников правоохранительных органов? С ее стороны.
– М-м… это будет зависеть от ее поведения. Как и в вашем случае, Данилов. Вы умный человек, Алексей Сергеевич, поэтому я с вами откровенна. Я бы вообще вам посоветовала уехать из Энска. Как можно скорее. Не дразнить гусей.
– Гуси – это вы с товарищами?
Она усмехнулась.
– Ценю ваш юмор – но гуси, скорее, ваша лжесестра. Поэтому уезжайте.
– И не подумаю. У меня тут еще на три дня прием расписан. Два десятка человек ждут.
– Тогда пеняйте на себя, если вам вдруг опять захочется с гражданкой Климовой встретиться. На улицах сейчас, знаете, какое дикое движение? «КамАЗ» переедет – косточек не соберете.
– Пугаете, товарищ капитан?
– Ни в коем случае, товарищ Данилов. Предупреждаю.
Варвара Кононова
Первым же рейсом в Энск прилетел Петренко. Выслушав мой устный доклад, только головой укоризненно покачал: «Ну, ты и наколбасила, Варвара». От его мягкого упрека мне стало горше, чем от разносов. Даже оправдываться расхотелось. Утверждать, мол, никто не мог ожидать, что девчонка проявит такую активность в организации встречи с Даниловым, а парень клюнет на ее приманку с происхождением. Что она окажется чрезвычайно сильным биоэнергооператором. Я только потупила взор и прошептала:
– Виновата, товарищ полковник. Исправлюсь.
– Так исправляйся!
Я и принялась. Профилактическая беседа с Даниловым значилась в моей программе первым пунктом. Он лежал на больничной кровати в голубоватой вылинявшей клетчатой пижаме – слегка смешной и трогательный. И какой-то… Твердый, что ли. В нем чувствовался стержень – и это было не связано с его экстрасенсорными способностями. Просто – сильное мужское начало. Такого не было в полной мере даже у моего брутального и харизматичного участкового Бориса. (Только разве у Петренко.) Но я постаралась всячески заглушить в себе симпатии к подопечному. Все равно у нас с ним никогда и ничего не может произойти. К тому же он – мое главное на данный момент служебное задание. Поэтому основная моя цель – не понравиться ему и самой им не увлечься. Главное – чтобы он вел себя, как надо. И тут уж не до любовей. А брать на испуг – лучший метод работы с контингентом.
В целом беседой с Даниловым я была довольна. Хорошо, что я заранее проработала вопрос его родственных связей. Он клюнул на мою обманку. Я точно видела это. Правильно меня учили и в высшей школе, и сам Петренко: лучшая дезинформация – это искусное смешение правды и лжи. Когда клиент покупается на совершенную правду, ничто не мешает всучить ему параллельно ложь.
История о том, что Данилова Лариса Станиславовна умерла своей смертью, погибла в результате несчастного случая, была правдой. Да, ее никто не убивал. Ни отец, ни Лилия Личутина. О том и впрямь свидетельствовало заключение экспертно-криминалистического центра. Это подлинный документ. Единственный подлинный в моей коллекции.
Все остальные бумаги, что я демонстрировала подопечному, были подделкой. Искусной подделкой. Ее я сотворила на своем планшетнике.
А настоящие бумаги, найденные мной в архивах, говорили о другом. Действительно, девятого октября девяностого года, в день смерти Ларисы Станиславовны, в городском роддоме города Суджука Лилия Личутина родила девочку. А спустя две недели – скончалась. А гражданкой Климовой была удочерена девочка. Та ли, нет девочка – история об этом умалчивает. Но возраст – очень даже совпадает.
Поэтому скорее всего на девяносто девять процентов Климова – все-таки сестра Данилову. Сводная, но сестра. Но совершенно не нужно, чтобы он знал об этом. Чтобы он в это верил. И теперь мне предстоит убедить в том же Климову. И самое главное: начать работать с ней.
Алексей Данилов
За мной в клинику явился Сименс.
Пока мы ехали в гостиницу, я попросил его: срочно, сверхсрочно, суперсрочно собрать пресс-конференцию. И нагнать на нее как можно больше местных журналистов – а если получится, собкоров центральных изданий прихватить. И телевидение, конечно.
– Да на тебя журналюги и журналюжки побегут хвост трубой. Наперегонки! Все сделаю. Просто почему вдруг такой поворот – на сто восемьдесят градусов? Помнится, ты даже Би-би-си в интервью отказывал.
– Увидишь, Сименс, почему. Давай, начинай их собирать сейчас. Можно прямо у меня в номере, чтоб никто не помешал.
Варвара
Предстоящий разговор с Климовой мы подробнейшим образом разобрали с Петренко. Даже проговорили по ролям со всеми возможными поворотами и ответвлениями. Сверхзадача была такая: убедить девушку – а если надо, запугать – вести себя тише воды ниже травы. Никаких своих талантов не демонстрировать. Тем более опасных для жизни и здоровья окружающих. А где-то в течение полугода, если она не будет высовываться, мы подготовим настоящую спецоперацию. Будем надеяться, начальство даст на нее добро – учитывая особенный характер способностей Климовой. И на расходы не поскупится. И мы тогда подведем к ней молодого человека, нашего сотрудника, задачей которого станет соблазнить девчонку. А потом остаться с ней рядом. И направлять ее необыкновенные таланты в нужную нам, органам, сторону. В какую конкретно – кто ж пока ведает. Может, шпионов вероятного противника отлавливать. Может, лидеров оппозиции обезвреживать.
Но это в самом благоприятном случае. А если я решу по результатам моей с подопечной беседы, что она – неуправляема и неконтролируема и может нанести вред жизни и здоровью окружающих людей, тогда придется готовить ее изоляцию.
А пока Климова находилась под пристальным негласным наблюдением. Квартиру своих родителей она так и не покидала. Прослушка, срочно организованная нами, свидетельствовала, что там девушка находится одна. Слышались шаги, включался-выключался телевизор, хлопали внутренние двери.
На адрес меня подкинул опер Баранов. После событий, происшедших прошлой ночью, он стал относиться ко мне с куда большим уважением, чем в начале нашего сотрудничества. Уж за коленку хватать не посмел бы. Почтительно спросил:
– Ну, и много в стране таких, как эта? Что шаровыми молниями хреначат?
– Если разозлить – каждый второй.
Он хмыкнул, показывая, что оценил мой юмор, и почтительно заметил:
– Веселая у тебя служба.
– Не жалуюсь.
– У меня тоже. Сходим куда-нибудь, расскажу? Я здесь, в Энске, классные места знаю. И я, между прочим, не женат.
– Посмотрим.
Мне куда больше хотелось, конечно, чтобы меня в классное энское местечко пригласил Петренко – но разве от него дождешься?
Впрочем, сейчас я даже не могла думать всерьез ни о каких свиданиях: ни с Барановым, ни с Петренко. Внутри все сжималось при мысли о том, что через минуту мне придется увидеться с Климовой, посмотреть ей в глаза, а потом с ней работать.
Егор остановил машину у подъезда. Я вышла, поднялась по ступенькам раздолбанного подъезда, подошла к нужной двери и нажала кнопку звонка.
Алексей Данилов
Я никогда не думал, что моя скромная персона может вызвать столь жгучий интерес журналистов. И что в провинциальном городе, пусть и областном, имеется столько средств массовой информации.
Я насчитал семь – нет, даже восемь – камер. А уж пишущей и фотографирующей братии оказалось без счета.
Сименс организовал прессуху великолепно. Все сделал по-взрослому. Творчески подошел к месту проведения пресс-конференции. В моем номере ему показалось тесно, в фойе отеля – скучно, в арендованном кафе – тривиально. И устроил он пресс-конференцию —… на крыше гостиницы. Как уж (то есть почем) он договорился с администрацией отеля, мне неведомо, да только она мало что чердак открыла, еще и свет подвели, и стульев натаскали. «Картинка получится великолепная, – вдохновенно нашептывал про себя Сименс. – Прям последний концерт «Битлз» на крыше студии «Эбби роуд».
Я не ожидал, что буду переживать – однако стал трепыхаться, все-таки давал интервью первый раз в жизни. Но, когда вышел на авансцену, волнение мое улеглось. Мне даже понравилось находиться в центре внимания. Я почувствовал себя кем-то вроде голливудской звезды.
Журналисты тоже явно находились на подъеме от необычности места действия. Им понравилось лезть по вертикальному трапу на чердак. Молодые корреспондентши в юбках жеманно хихикали и просили мужчин не подсматривать. Дамы постарше и дамы в брюках явно жалели, что они постарше или что в брюках.
В итоге все мы оказались в довольно тесном контакте в потертой ротонде сталинского стиля. Вид отсюда и впрямь был хоть куда. Море, стиснутое бухтой; корабли у причальных стенок; горы. Буксир не спеша и величественно втаскивал в порт огромный контейнеровоз. Ветер развевал волосы – мои, девушек-журналисток и даже лысоватого Сименса.
Первый вопрос прозвучал, как говорится, «очень в кассу», поэтому я понял, что его тоже организовал мой вездесущий импресарио.
– Как известно, вы, Алексей Сергеич, никогда и никому не даете интервью. Ни центральным средствам массовой информации, ни зарубежным. Почему же именно наш город и мы стали счастливым исключением?
– Из-за чувства вины, – простосердечно пояснил я. – Перед горожанами, перед земляками. Я в Энске родился, я здесь вырос. Но приезжаю в свой любимый город первый раз.
– Ну, и как, вам нравится? – сразу понесся спонтанный, неподготовленный вопрос.
– Конечно, – обезоруживающе улыбнулся я. – Душевные люди, прекрасные виды, чистый город. Моченые арбузы замечательные.
В толпе прошел легкий шелест улыбок. Я так и представил себе завтрашние заголовки: «Столичный экстрасенс полюбил наши моченые арбузы». Я почувствовал, что мы с корреспондентами настроены на одну волну, они меня приняли, да и я их тоже. Далее начались вопросы тоже не срежиссированные – умные, глупые, интересные, не очень – всякие. Вплоть до того момента, когда акулы пера потихоньку добрались до тем, нужных мне.
– Скажите, в городе прошли слухи о странных событиях позавчерашней ночи: каком-то необъяснимом шторме при чистом небе и отсутствии ветра, чуть ли не потопленном корабле, о молниях, летающих прямо над землей. Если честно, вы имеете к ним отношение?
– Если честно, имею, – вздохнул я. – Но не очень понимаю, какое. И, кстати, имею не только я – но и другие люди… А в целом у меня есть своя собственная, научно не проверенная версия происшедших событий. И она заключается в том, что порой высшие силы гневаются на людей и на отдельных представителей человечества вроде меня, которые своей деятельностью пытаются, так сказать, отобрать у них хлеб. Вот и начинают они, эти высшие силы: топить корабли, бить молниями. Я говорю совершенно серьезно. Боги не любят, когда кто-то пытается, хотя бы в небольшом деле, стать вровень с ними. Я и сам пострадал: слава Создателю, не смертельно. Видимо, – я обезоруживающе улыбнулся, – это было предупреждение, а не приговор. – И я расстегнул рубашку и продемонстрировал чуть ниже горла след от электрического разряда, которым угостила меня «сестренка».
И, наконец, прозвучал главный вопрос, ради которого все и затевалось:
– Вы упомянули, что к загадочным событиям имеете отношение не только вы, но и «другие люди». Кто это?
Я улыбнулся:
– Вы знаете, здесь, у вас в городе, живет девушка, которую я мог бы назвать своей ученицей – но! Она, несмотря на молодость, значительно превосходит меня по своему потенциалу. Да! Она гораздо более сильный экстрасенс, чем я. Ее зовут Вероника Климова. Еще раз, запишите: Климова Вероника.
Я проследил, чтобы все записали имя «сестры». Впрочем, повторять его оказалось излишним. Журналисты и без того занесли его в святцы. Это ж настоящая сенсация: их город вырастил настоящего, подлинного экстрасенса, чей авторитет во всеуслышание признает «белый маг» из Москвы.
На том можно было бы и закончить – но, разумеется, последовала еще куча вопросов, и только через полчаса Сименс попросил всех закругляться.
А пока народ отключал софиты и собирал штативы, я еще раз подчеркнул, доверительным тоном, что называется, «не для записи».
– Эта история о необыкновенном даре Вероники Климовой не блеф и не реклама. Я вам гарантирую: она действительно сильнейший экстрасенс. Помогите девушке состояться.
Разрозненные голоса: «А как же!.. Завтра весь город у нее будет!.. И вам спасибо за наводку!..» – доказали мне, что корреспонденты мои сведения восприняли. Можно не сомневаться, что сегодня же новость пройдет по городскому телевидению на ура. Завтра ее подхватят газеты, а у подъезда Вероники очередь из журналистов и страждущих выстроится.
Ох, и взбеленится же Варвара! Но плевать на нее. Неужели она мстить станет? Что-то подсказывает мне: черта с два она станет. И так во всем на свете: что делать, куда бежать – они, органы, запутались. Спустят все на тормозах.
А известность для моей Вероники – охранная грамота. На случай, если спецслужбы против нее гадость затеют. Одно дело – арестовать или, допустим, похитить никому не ведомую Климову, сотрудницу бюро ландшафтного дизайна. И совсем другое – сотворить нехорошее с любимицей города, которая помогает, спасает, излечивает.
К тому же я помогу Веронике в том, чтобы настоящим делом, наконец, занялась. Ведь потекут к ней жители Энска. Ей-ей, потекут. Людям, разуверившимся во всем – коммунизме, капитализме, Ельцине, Путине, – только и остается, что припадать к церкви да к колдунам. Мы с Вероникой еще не худший вариант: мы-то действительно людям помочь способны. И помогаем. И помогать будем. А любящая нас публика, если что, поможет нам. Гласность – хоть какая-то да защита.
А с нашим родством с Вероникой надо разбираться. Верить особистке на слово, хоть и с документами в компьютере, что мы, дескать, с Климовой никто друг другу, – я не стану.
Когда пыль уляжется, надо прислать сюда Сименса инкогнито. Пусть в самом деле истину устанавливает: кто мне Вероника – сестра или просто, так сказать, коллега по работе.
Но кто б она ни была – хоть вообще никто, и звать ее никак, – ФСБ я ее не отдам.
В конце концов, все ушли. Я остался в ротонде один.
Город широко расстилался подо мною. Родной мой город. Я оставался вместе с ним.
И потому, что у меня здесь есть дела. И люди, которые меня ждали. Те, мне пока незнакомые, что уже записались на прием.
И Адель Лопухина, которая хотела, чтобы я, наконец, разрешил ее загадку[3].
И еще я оставался в своем родном городе потому, что не хотел танцевать под дудку спецслужб – какими бы симпатичными они (в лице замечательной Варвары) ни казались.
То был МОЙ город. И МОЯ страна.