Я отдал гостьям два единственных чистых бокала, сам же, к собственному неудовольствию, наливал себе вино в дедову чайную чашку. Не знаю почему, но любая жидкость, попадавшая в неё, имела привкус собачьей еды.
— Значит, здесь ты и живёшь, — подытожила вслух свои долгие наблюдения Майя.
— Да, здесь. Конечно, квартире не хватает лоска, но зато она полностью принадлежит мне. Я могу устроить её, как захочу.
Девушки глядели на меня с сомнением.
— Здесь нужен капитальный ремонт. — Сказала Наргиз, сделав маленький глоток вина. — Что у тебя с полом? Я одна слышу оттуда какие-то звуки?
Действительно, там, в чернеющих паркетных прорехах, как будто происходило какое-то движение. О его причинах оставалось только гадать: может быть, там сейчас бурно размножались какие-нибудь насекомые твари или твари покрупнее; как знать, может небольшое семейство гномов ютилось там. В любом случае, дыры эти нужно было как можно скорее заделать.
— Я знаю, ремонт нужен. Я сделаю его, как только появятся лишние деньги. Много денег уходит на группу…
— Ты играешь в группе? — спросила Наргиз, впрочем, без особого интереса.
Я рассказал ей вкратце о моей музыкальной деятельности, разумеется, немного приукрасив некоторые обстоятельства. За это время девушки зевнули более десяти раз.
Видя, что меня слушают невнимательно, я быстро завершил свой монолог на бодрой, оптимистической ноте. «Но сейчас всё хорошо: мы готовимся к записи второго альбома. Рабочее название: „Ори без конца“. Мы вот-вот прорвёмся, я чувствую».
Чувства мои, возможно, были слегка поспешны — дальше рабочего названия мы не продвинулись. Однако я планировал в ближайшее время взяться за работу.
— Да, это будет очень крутой альбом, — ещё раз заверил я девушек. — Лучшее, что когда-либо было и будет записано на русском языке. Мы запишем его и тогда, наконец, я смогу бросить эту глупую работу.
— По-моему, у тебя замечательная работа, — Наргиз подняла насмешливую бровь. — Раз ты сидишь с пивом в час дня.
Девушки дружно захихикали. Майя хихикала даже громче. Очевидно, она пыталась освоить непривычную для себя роль приличной, домашней и вполне адекватной девочки. Но судя по истеричным ноткам в её смехе, судя по неестественным и жеманным позам, принимаемыми ей, Майя всё ещё оставалась девочкой неприличной и уличной и, вдобавок, сумасшедшей на всю голову.
Тем не менее, я чувствовал раздражение. Мне не нравилось, как вели себя мои гостьи, — они пили вино из моих бокалов, сидели на моей тахте и потешались надо мной. What a fuck? — вопрошал я. Какого, я извиняюсь, чёрта, они пришли ко мне, эти заносчивые дуры, если я неинтересен и смешон для них? Как же я был глуп, пытаясь угодить им, ещё и вырядился перед ними!
Мне захотелось остаться одному, чтобы можно было завалиться на диван с книгой или с гитарой, валяться, бездумно перебирая струны. В конце концов, нужно было делать новый альбом, он, как некоторые говорят, сам себя не напишет. А теперь я тратил драгоценные часы на этих «приличных девочек».
— А ты сыграешь нам что-нибудь? — спросила Майя, выразительно посмотрев на гитару, которую я швырнул на письменный стол. Конечно, они не хотели слушать моих песен, а просто хотели какого-нибудь развлечения. Девочкам казалось, что дурачок-хозяин недостаточно развлекает их.
— Может быть, потом. — Я осушил свою кружку и подлил всем вина.
Повисла напряжённая пауза. Мне было плевать. Я не собирался поддерживать бессмысленный разговор. Наргиз потупилась, а Майя заметно заволновалась. Как всякая психопатическая личность, Майя ненавидела тишину. Тишина заставляла её нервничать.
Не в силах уже сдерживаться, она начала рассказывать о себе. Она рассказала про свой несчастливый брак: продлившийся всего пару месяцев, он оказался короче, чем затянувшийся из-за неявок бывшего мужа бракоразводный процесс. Муж оказался не просто подлецом и бездельником, так ещё и наркоманом. Он изъявлял желание только спариваться и ходить на концерты провинциальных рэперов. Напоследок украл из копилки все деньги, насрал в унитаз и, не смыв за собой, ушёл навсегда. Печально, всё очень печально. Но теперь жизнь налаживалась, новая, правильная жизнь. Майя восстановилась в институте и устроилась на работу. Майя помирилась с родителями, она повзрослела. Браво, Майя!
— Прошу прощения, — сказала Наргиз, взмахнув ресницами, — а где здесь туалет?
— Туалет прямо по коридору — сообщил ей я, поймав себя на тайной садистской радости. Что-то случится с этой приличной девочкой, когда она обнаружит, что не работает унитаз. Я представил, с каким выражением она вернётся обратно. Шок и ужас расползаются по недавно надменному лицу: губки округлились, глаза распахнулись, взволнованный румянец оскорблённой добродетели проступает на бледных щеках.
Наргиз ушла, а Майя вдруг порывисто и горячо сжала мою руку, тотчас застеснявшись своего порыва. «Налей мне, пожалуйста, ещё…» — попросила она, разом осушив бокал. Бутылка девушек отправилась под стол, опустошённая, и я сходил за своими запасами.
Через некоторое время вернулась Наргиз. Её лицо было бесстрастно.
— Всё в порядке? — на всякий случай спросил я.
— Да, всё хорошо, — она ответила.
Майя продолжила свой монолог. Я не мог уследить за движением её мысли и пропустил несколько важных поворотов, так и не уловив, как она перешла с темы ущербности и порочности всего мужского племени к желанию открыть свой интернет-магазин плюшевых игрушек, а потом к своим занятиям йогой и спортивной ходьбой. Наргиз тем временем приблизилась к столу, заваленному моими книгами. Я уже переложил их из сумки, но не успел пристроить в шкафу. Она некоторое время вертела в руках тоненькие томики с трактатами Шопенгауэра и эсссеистикой Уайльда, после чего взялась за альбомы с репродукциями.
— Это всё твоё? — спросила Наргиз, перелистывая страницы.
— Нет, — говорю, — я вообще читать не имею. Только пиво пью.
Наргиз открыла альбом с Лотреком — из него посыпались помятые листы — рисунки Киры, которые она в разное время дарила мне. Была среди них и пара моих портретов, не очень комплиментарных. На обоих был изображён длинноносый лохматый юноша с выпученными глазами и большой головой на узеньких плечах. Я о своём внешнем виде был несколько лучшего мнения и портреты не любил, но бережно хранил, тем не менее.
Наргиз принялась поднимать с пола рисунки, и я хотел помочь ей, но в это время Майя, исчезнув из поля зрения Наргиз, прижалась ко мне, бедро к бедру, схватила за затылок и страстно вцепилась в губы. Я не почувствовал ничего, кроме резкого запаха спирта из Майиного рта. «Жвачку не хочешь?» — спросил я.
Мы допили вторую и третью бутылки вина, главным образом, я и Майя — Наргиз так и не расправилась с первым бокалом. Остатки своего вина я, потеряв ловкость, пролил на Майю. Та, как ни в чём не бывало, стянула испачканную футболку через голову, оставшись в сиреневом кружевном лифчике, и продолжила своё эпическое повествование. Она говорила, не останавливаясь, теперь пересказывая сюрреалистический сюжет последнего своего сна. Я достал из гардероба чистую белую майку с логотипом «CBGB» и отдал ей. Майя одела её как ни в чём не бывало, и продолжила пересказ сна, в котором она пересекала пустыню Гоби вместе с боксёром Валуевым, сидящим верхом на розовом единороге. Я успел уснуть и проснуться в процессе её рассказа, и когда проснулся, казалось, настала уже глубокая ночь, хотя не было и десяти вечера. Я проснулся от того, что меня трясла за плечо Наргиз.
— Мне пора домой, — сообщила она.
Майя лежала у меня на груди, всё ещё ворочая языком и произнося нечленораздельные фразы.
— Ты видишь, ей нельзя никуда идти. Можно, она останется ночевать здесь? — попросила Наргиз. Я кивнул.
— Я бы оставила её у себя, но у меня в квартире нет места, — извиняющимся тоном продолжала Наргиз уже в коридоре. — Я живу вместе с отцом и тремя братьями. Её просто некуда будет положить.
— Серьёзная у тебя компания… — пробормотал я, натягивая на себя пиджак (не помню, в какой момент я его снял). — Может, ты хочешь ещё чая или кофе?
— Нет, папа, наверное, уже волнуется. Мне правда пора.
Я помог Наргиз надеть пальто, и мы вышли на улицу. Светила бледная луна и фонари не горели. Мы шли молча. Не освещаемые ничем, жгучие чёрные волосы Наргиз расплывались в вечерней темноте. Хотелось дотронуться до её волос, чтобы понять, где кончаются они и начинается воздух.
Идти по безлюдной угрюмой улице было приятно, и совсем не хотелось возвращаться домой. Наргиз шла совсем близко от меня, лёгкая и бесшумная. Мне стало отчего-то грустно, я подумал, как жаль, что вижу Наргиз в последний раз. Я почему-то был уверен, что больше не увижу её. Свежий воздух напитал меня какой-то болезненной бодростью. Я был готов к активным и, возможно, неадекватным действиям. Захотелось невольно задеть Наргиз плечом, захотелось упасть на колено и запеть для неё серенаду или внезапно наброситься и укусить за попу. Запомниться ей чем-нибудь другим, кроме неработающего унитаза и выпитого в обеденный перерыв стакана пива. Но я, робея, бездействовал.
Так мы дошли до угла, и Наргиз настояла, чтобы теперь я возвращался домой. «Меня встретят, а ты возвращайся скорее к Майе, а то мало ли что…» — в её словах читалась насмешка, а может и нет, я не был уверен. Просто я не выспался, устал и у меня болела голова. А Наргиз улыбалась и сверкала большими своими глазищами. Мы стояли бы так очень долго, смотря друг на друга, вернее, я — смотря на Наргиз отупело, а Наргиз — улыбаясь моей отупелости, но Наргиз дотронулась до моего плеча, выразив так свою благодарность, и быстро зашагала прочь, тихонько стуча каблучками.
Домой идти не хотелось, и я ещё немного постоял так, вглядываясь в густой шелестящий мрак. Щёки горели от стыда или от мороза. Из окна первого этажа громыхала попса. Где-то поблизости рычало забуксовавшее авто. Дикие нечеловеческие вопли доносились издалека. Бурное действо происходило в непроглядном мраке. Неожиданно я вспомнил, что в квартире у меня пьяная и невменяемая женщина. Вздохнув и вытащив из кармана полупустую пачку, я нехотя зашагал обратно.