увы, самого дешёвого), креветок, спагетти, и приправ. На полках я обнаружил широкие тарелки, салфетки в салфетнице, два вытянутых бокала, покрытых залежалой пылью, крепко уже въевшейся в хрусталь. Перед тем как отправить креветки в кипяток, я последний раз взвесил хрустящий ледяной пакет в руках. Не знаю почему, но я находил в этих розовых уродцах нечто завораживающее. Скукожившиеся черви в панцирях с полопавшимися глазами. Но вкусные. Эти экземпляры были в два раза мясистее обычных. Здоровые, мускулистые креветки, вероятно, накачанные стероидами. Разбухшие от нежного мяса. Я разорвал пакет и они, почти что кружась, летели в пылающий котёл. Присыпав сверху соли, я налил в отмытые зубным порошком бокалы тёплое вино.
Кира тем временем трудилась с остервенением. Закатав рукава и джинсы, она, здоровая, красная, энергично сметала засидевшуюся повсюду пыль. Она делала это профессионально, широкими художественными мазками проводя по полу мокрой тряпкой. Увесистый её зад энергично вилял. Я даже набрался смелости помочь ей, но мыльная вода быстро вскружила мне голову, и я вернулся на кухню, следить за креветками и пить вино. Спустя час или полтора на запах горячей еды в кухню вползла Кира, отирая пот. Я предложил ей вино и тарелку со спагетти и уродцами. Этих червей я тщательно избавил от их панцирей, спагетти аккуратно размазал по тарелке, приправив соусом и посыпав зеленью и помидорными дольками. Выглядело всё аппетитно. Не успев даже толком разместить зад на табурете, Кира жадно набросилась на еду. Я с умилением смотрел, как Кира, чавкая, заталкивает в себя сочные куски, и неторопливо ел сам.
Проинспектировав комнаты, сверкающие чистотой, я понял, что одной ночью от Киры не отделаюсь. В случае, если Кира возобновит свои отношения, придётся уступить квартиру влюблённым ночи на две или три. Закончив трапезу, мы взяли остатки вина и переместились в гостиную. Вокруг всё сияло, было непривычно свежо и светло. Мы забрались с ногами на диван, который как-то по-человечески напрягся под нашим весом, как будто задрожал поджилками. Из сумки я достал жестяную банку из-под кофе — с травой, скрутил два тоненьких джойнта, и мы закурили, по-восточному скрестив ноги. Говорить не хотелось — и мы так и сидели, друг напротив друга, среди подушек, вдувая и выдувая дым. На минуту покинув диван, Кира вернулась с подарком на новоселье — она принесла мне альбом репродукций Густава Климта. Мы курили и листали альбомы, накрывшись одним одеялом. Я был не в силах оторваться от одной и той же прекрасной картины: «Дорога в парке дворца Каммер», но, всё же перевернув страницу, увидел ещё более прекрасную картину. Перевернув ещё одну, увидел совсем уже невыносимо прекрасную картину, от которой даже навернулись слёзы на глаза. Перевернув ещё одну страницу, я разочаровался и отдал альбом в единоличное пользование Кире. Из динамика телефона играл расслабленный рок, шелестели страницы, Кира сосредоточенно ёрзала задом. Минуты текли. Потом позвонили в дверь. Я встрепенулся, и, разбросав подушки, кинулся открывать.
Прибыли гости, оставшаяся часть группы, — барабанщик Фил и гитарист Вадик, плюс — вездесущая Аня, его жена (неофициальное прозвище — Йоко). Они притащили с собой ещё вина и нарядно обмотанную коробку с пирожными. На новоселье. Фил распростёр ко мне руки с неразборчивыми соболезнованиями. С утра он был уже сильно пьян.
— Андре Бретон!.. — одышливо пробормотал он, прижавшись ко мне пивным пузом.
— Чего?
— Андрюха, братан… — повторил Фил. — Соболезную…
При этом лицо его расплывалось в детской безмятежной улыбке. Не умеем мы, панк-рокеры, скрывать своих настоящих чувств.
Филипп — барабанщик, самый старший из нас, козлоногое неопрятное существо двадцати шести лет. Обычно его лицо неразличимо в дебрях нависающих грубых кудрей, бороды, громоздких очков, замотанных прозрачным скотчем, но сегодня очки он оставил дома, тщательно побрился, волосы заплёл в свисающий набок хвост, и теперь лицо Фила казалось огромным и непристойно голым, как будто крупная голая женщина села ему на лицо. Филипп имел внешний облик рано опустившегося гуманитария, коим он, впрочем, и являлся — последние четыре года Фил «корпел» над написанием диссертации по дореволюционному кино. Я же, скорее, видел в нём древнегреческого сатира — весёлое похотливое существо, обыкновенно изображаемое на лоне природы, со свирелью в руках, в окружении на всё готовых барышень-вакханок. Сходство становилось очевидным в интерьерах домов и квартир — Филипп имел неприятную привычку разгуливать в непубличных помещениях без штанов, а ноги Филиппа поросли густым и кудрявым волосом.
Следом протянул вялую руку гитарист Вадик — черноволосый юноша в чёрном пальто с бескровными тонкими губами, щуплый и невысокий, больше всего похожий на интеллигентную еврейскую даму. Вадим был бледен, лоб покрывала испарина — титаническим усилием он втащил в коридор портативный усилитель «Вокс» и бросил его об пол. Потревоженными птицами из-под него вылетело ещё несколько половиц. Вадик явился сюда прямо с репетиционной базы, где вообще-то полно своих огромных монструозных «маршалловских» усилителей, но Вадик — перфекционист, он был убеждён, что все они дают «не тот» звук.
Под руку с ним (с Вадиком, но не с усилителем) была Аня (Йоко), блондинка, в почти таком же, как у Вадима, пальто, в закрытой блузке и длинной юбке, обтягивающей её крепкий зад. Аня вообще была крепче и выше Вадима: широкая атлетичная спина, округлые плечи и массивные ноги. При необходимости она бы легко уложила Вадика одним ударом — такова была первая мысль, пришедшая мне при нашем знакомстве.
Прозвище Йоко, с первого дня прилипшее к Ане, хотя и было банально, но полностью отражало её роль и значение в группе. Первая настоящая и, похоже, теперь единственная женщина в жизни Вадика почему-то вообразила, что её интеллигентному супругу не место в группе, сплошь состоящей из извращенцев, пьяниц и сексоголиков (нас). Последнее время она всё настойчивее поучала: «вы играете музыку (звучало как „вы играете в музыкантов“) уже сколько?.. Семь лет! И за это время ваших поклонников стало только меньше! Вы не добились никаких результатов за эти годы! Не добились за семь, значит, не добьётесь за восемь, девять и за двадцать!» Её голос звучал неумолимо.
«Во-первых, — досадливо морщась, отвечал я. — Не семь, а пять. Во-вторых, мы записали альбом…». Йоко отмахивалась от меня, как от наглого уличного попрошайки. Она была убеждена: Вадику лучше уйти в другую группу, «с перспективами», а ещё лучше — вовсе бросить это постыдное для зрелого человека занятие и найти наконец нормальную full-time job. Эта дурёха не понимала элементарных вещей: успех не приходит сразу. Иным группам требуются десятки лет, чтобы добиться локального признания и начать зарабатывать деньги своим творчеством. Удача — награда упорных, как говорили великие. «Если ты имеешь в виду то упорство, с которым вы разрушаете ваши печени, то да, награда ваша уже не за горами», — язвила Йоко.
Самым раздражающим было даже не это её назойливое жужжание, но то, что Йоко-Аня умудрилась вживить в наши мозги наших собственных, «внутренних Йоко-Ань», которые донимали нас больше Йоко-Ани «внешней», когда её не было поблизости. Вдобавок моя «внутренняя Йоко-Аня» была гораздо умней и убедительнее настоящей: она умела проводить исторические параллели. «Хватит искать оправдания, — говорила она, — пять лет — это тоже огромный срок. Пять лет существовала Нирвана. И того меньше — Дорз. А у вас — один жалкий альбом на одиннадцать песен, и в среднем десять человек на концерте. Новые технологии, конкуренция, интернет, зачем брать измором сцену, если ваша проблема в том, что вы не в силах написать хорошие песни?..» Внутренняя Йоко-Аня была невыносима.
Мы разлили вино в пластиковые стаканчики и разместились в гостиной, стащив сюда всю доступную мебель. Филипп, торжествуя, водрузил в центр стола сорокоградусную бутылку. «Каким же извращенцем надо быть, чтобы поминать человека белым вином!» — пояснил Фил свой порыв тоном человека, оскорблённого в лучших чувствах.
Вадик поспешно отставил от себя стакан.
— Прости, Андрюш, ты знаешь, я не буду, — оповестил он меня не без печали в голосе.
Вадиму была присуща аристократическая особенность — у него была аллергия на дешёвый алкоголь. Выпив какое-нибудь гадкое постсоветское шампанское или ту же водку, он начинал кашлять, чихать, покрываться крупными красными пятнами. Вот только раньше Вадику это редко мешало: он всё равно пил, и кривился, и задыхался, и сопли текли из носа, но Вадим был радостен и пьян. Аня успела оказать своё дурное влияние на него и в этом.
Мы помянули деда, обменявшись присущими случаю формальными фразами и молча влили в себя кто вино, кто водку. Вадик, смущаясь, не влил в себя ничего.
— Но всё-таки круто, — подвёл итог Фил. — Наконец-то сможешь приводить к себе тёлок. Главное — вовремя их выпроваживать, не повторяй ошибок Вадика.
— Можно подумать, кто-то согласиться жить с таким разъебаем, — примирительно улыбнулся тот.
— Это верно. Андрюша скорее отрубит себе руку, чем согласиться вымыть посуду, — слабо улыбнулась Кира, впервые за день.
— Ну и что? Женщины любят беспомощных, — Фил заметно оживился, оседлав свою любимую тему — женщин. В этой теме Филипп считал себя исключительно компетентным. Он вальяжно расстегнул воротник, готовя нас к новой порции своей кухонной философии.
— Видишь ли, их природа такова, — обведя аудиторию самоуверенным взглядом, продолжал он. — Возможность утереть тебе слюну с воротника для женщин — великая радость. К тому же они помешаны на чистоте. Поверьте, всё что нужно сделать мужчине, — просто предоставить ей участок работы: посуда в раковине, засор в унитазе, пыль на шкафу. Действуй, дорогая! Всё это нытьё про грязный носок под подушкой — просто набивание себе цены.
— Боже, какой бред! — закрыла голову руками Аня, словно её собирались бить дубинками по голове.
— Не бред, а доказанные чувственным опытом утверждения, — Филипп поднял вверх указательный палец, что означало полную его убеждённость в своих словах. — Приведу простой пример. Попробуйте запереть на день среднестатистического парня в квартире с ведром воды и половой тряпкой. Что же произойдёт далее? — Филипп завис вопросительным знаком над Йоко-Аней, и только она открыла рот, чтобы изложить свою версию, продолжил свой спич. — А произойдёт далее следующее. Он переломает и сожжёт вашу мебель, разобьёт все окна, накормит чистящим средством вашего кота, выпьет весь алкоголь в доме, а потом спустится с балкона по верёвкам, которые свяжет из вашей же парадной одежды.