Наргиз, сам ещё не понимая, зачем.
Наргиз улыбалась, заглядывая мне в глаза. Мы шли вдоль зеленоватой реки. Ветер трепал лёгкие наши волосы, настойчиво пытаясь задрать юбку Наргиз. Она удерживала её обеими руками.
— Не знаю почему, но я не могу тебе врать. Просто не могу, — сокрушался я почти искренне.
— Ну, раз уж ты такой честный, я бы задала тебе пару вопросов… — Наргиз потянула меня на неестественно большие береговые валуны, разбросанные среди мокрой и мелкой гальки. Мы сели у самой воды, упрямо движущейся по своей неизменной речной колее. Наргиз разложила свою юбку волнующим полукругом, скрывшим по-прежнему оцарапанные её коленки.
— Конечно, задавай, — проговорил я, немного тревожась.
— Что было между тобой и Майей? — быстро, не дав повиснуть даже миллисекундной паузе между её и моими словами, спросила Наргиз.
— Так я знал, — я невольно улыбнулся. — Ох, женщины, вы так предсказуемы!
— Отвечай, давай, умник, — недовольно хмыкнула Наргиз.
Я задумался. Слова всё никак не желали производиться на свет, стыдливо перетаптываясь где-то в районе горла. Наконец, я начал скомкано:
— Ты же понимаешь, Наргиз, я молодой мужчина… — почему-то мне вдруг стал противен мой собственный голос. Он был липкий и малодушный, как виноградная улитка. Одна такая виноградная улитка как раз ползла по широкому листу травы. Утопая в своём малодушии до конца, я продолжал. Рассказал ей всё, что произошло. В общих чертах, разумеется. Я закончил свою речь жизнеутверждающей фразой, сказанной с ломкой подростковой интонацией. — Но я же не знал тогда, Наргиз, что мы будем вместе!
— Но ты позвонил ей после всего, что произошло? — поинтересовалась Наргиз, не обратив внимания на последнюю фразу.
— Нет. Она звонила мне, но я не брал трубку, — не успев подумать, выдавил я.
— Ты отвратителен. Ты просто отвратителен. Я обязательно расскажу Майе, какой ты отвратительный.
— Расскажи. Может быть, она перестанет тогда мне названивать, — бросил я зло.
— Что? Она звонит тебе до сих пор? Зачем? — Наргиз чуть не вскочила на ноги, глядя на меня округлёнными очами.
— Если б я знал…
— Может быть, с ней что-то случилось! Может быть, ей нужно сказать тебе что-то важное?
— Ничего не случилось. Ничего. Она просто сумасшедшая.
— Да… — Наргиз покачала головой, горько улыбаясь. — Отвратительнее лживого мужика может быть только мужик, говорящий правду. Позвони ей прямо сейчас.
— Но я…
— Позвони или мы больше никогда не увидимся. На, — она дала мне свой телефон. Она знала, что на моём нет денег. Я посмотрел на него. Маленький, розовый, он выглядел безобидно. Ничего плохого нельзя услышать по такому телефону. Ведь нельзя?.. По такому телефону нужно переговариваться только с единорогами, сидя на радуге. Я повертел его в руках, растерянно глядя на Наргиз. Она отвернулась от меня, сняла туфельки и принялась болтать ногами в воде.
— Вода холодная. Ты можешь простудиться, — сказал я. Наргиз не реагировала. Я отвернулся и набрал номер Майи. Интересно, что подумает она, услышав меня, звонящего с телефона Наргиз. Неважно, это не важно. Я просто позвоню ей, а всё остальное меня не касается.
— Да, — услышал я сонный голос в ухе.
— Алло? Майя, привет, это Андрей.
— Какой ещё Андрей?
— Андрей Черкашин.
Я услышал в трубке короткие гудки.
— Она бросила трубку, — пожаловался я Наргиз.
— Позвони ещё раз, — потребовала та.
— Хорошо, — я нажал на повторный вызов. Послышалось несколько продолжительных гудков, а потом их сменили короткие.
— Она сбрасывает меня. Не хочет говорить.
— Ладно, давай сюда… — не глядя на меня по-прежнему, она взяла телефон. Я зачерпнул в ладони немного воды, умыл ей лицо и шею.
— От тебя теперь болотом вонять будет, — сообщила мне Наргиз не без удовольствия.
— Это хорошо, — мне стало свежо и прохладно. И да, немного запахло тиной. Мы помолчали немного.
— Всё-таки лучше тебе вынуть ноги из воды. Пожалуйста. Наргиз… — я дотронулся до неё, погладил по щеке, жаркой, налитой горячей кровью. Она отстранилась и показала мне острый свой язычок.
Отряхнувшись, мы вернулись на асфальтированную дорогу. Мимо пронеслось несколько велосипедистов в сверкающих лосинах. Впереди высился еловый лес, а за ним — башни грубых панельных многоэтажек.
На траве, на склоне холма, устроили пикник студенты: полуголые, они загорали и пили едко-желтое пиво. Парни и девушки. Парни, в основном. Кажется, один из них прокомментировал нас, остальные загоготали.
— Не обращай внимания, — сказала Наргиз.
— Я и не обращаю, — пожал я плечами. Мы снова переплели руки и пошли дальше, в сторону леса.
— Ну, хорошо, — продолжала Наргиз, пряча лукавую улыбку. — А теперь расскажи мне вот что. Сколько у тебя было девушек?
— Ты правда хочешь знать? — спросил я с неохотой. Если честно, мне нравилось рассказывать новым девушкам о девушках предыдущих. Я получал от этого странное удовольствие. Но Наргиз я рассказывать не хотел. Чувствовал, что буду краснеть, мямлить, мучительно подбирать слова.
— Нет, совсем не хочу.
Наргиз вырвалась немного вперёд, и я смотрел на её спину: на трепетные и острые лопатки, красиво схваченные платьем.
— Лучше, расскажи о своих, — попросил я.
— О своих? И я не хочу.
— Расскажи…
— Ох, ну ладно. С кого же начать?.. — Наргиз засмеялась негромко, притворно закатив глаза. И начала рассказывать. Она и правда рассказывала очень долго, но, как я понял, про одного и того же человека. Речь шла о некоем парне, тоже русском, из её родного города. Для неё, видимо, были очень важны эти мелкие подробности, которыми она наполняла своё повествование, поэтому я старался слушать внимательно, но под конец истории силы стали покидать меня. Я рассеяно кивал, наблюдая, как низко летают над водой чайки. У чаек были совершенно безумные глаза.
Мы углублялись всё дальше и дальше, в самые недра парка: асфальтированная дорога незаметно сменилась каменной. Наргиз всё рассказывала и рассказывала, пытаясь многословно и путано выразить своё пренебрежение перед эгоистической сущностью всех мужчин. «Это да… и не говори, сплошные сволочи», — охотно подтверждал я.
На дороге совсем не стало людей. Башни многоэтажек, которые теперь казались уже очень близкими, окрасились в розовый закатный цвет. Мы уткнулись в ржавый забор, за которым уже начинался лес, тёмный, влажный и трепещущий. Наргиз достала из сумочки бутылку минеральной воды, сделала несколько жадных глотков, предложила мне. Я выпил тоже.
— Как мы далеко забрели, — сказала она. Наргиз смотрела назад, уперев руки в бока. Размышляла. Назад нужно было идти очень далеко, к тому же, идти нужно было в горку. По воде неторопливо тёк теплоход, наполненный шумными людьми, у которых, как и у всех в этом парке, в изобилии имелось пиво.
— Пройдём через лес, — предложил я. — Здесь уже недалеко вон до тех башен.
Наргиз посмотрела на лес очень пристально, подозрительно, оценивая скрытое этими дебрями пространство. Лес равнодушно шумел, наблюдая её внутреннее противоборство.
— Хорошо, пойдём через лес, — сдалась она.
Мы спустились в заборную щель, между торчащими из бетонной тверди арматурами. Земля была скользкой, топкой, сырой. Загрязнённые куски невытоптанной ещё травы смотрелись сиротливо. Обилие окурков, пакетов и банок, сваленных в кучу, свидетельствовало о том, что мы на этой земле не были первопроходцами. Больше того, люди находились здесь прямо сейчас, жгли костёр на укрытой раскидистыми ветками поляне.
— Подожди здесь, — сказал я Наргиз, спускаясь в грязную, ссыпавшуюся по краям канаву.
У костра сидели трое рабочее-крестьянского вида парней, они молчали, глядя на жидковатое пламя и прихлёбывали нечто из пластиковых стаканов. Выглядели парни опасно.
«Чего тебе боятся, ты же каратист», — сказал мне насмешливый внутренний голос. Мой внутренний голос бывает иногда очень остроумен.
С парнями была ещё полная румяная баба, она громко хохотала, подхрюкивая. Возможно, она хохотала и подхрюкивала надо мной. Я направился к ним решительным шагом.
— Я прошу прощения, господа, — сказал я, выйдя на поляну. — Вы не подскажете, есть ли из этого леса выход?
Все по-прежнему молчали. Парень с веснушчатой рыжей головой сплюнул длинно на землю. Баба тоже смолкла, где-то в глубине себя озорно продолжая своё похрюкивание.
— Извините, — сказал я после томительной паузы. И вернулся к Наргиз.
— Ну что?
— Ничего. Здесь определённо должен быть проход, пойдём.
— Что они сказали тебе?
— Говорю же, ничего. Давай руку.
Она спустилась в канаву, ко мне. Её белые туфельки на каблуке погрузились в грязное месиво. На поляне раздались дремучие мужские голоса и новый всплеск похрюкивающего хохота.
— Пойдём, пойдём, — настойчиво шептал я мешкающейся Наргиз. С опаской поглядев на поляну, Наргиз всё же повиновалась.
Началась вытоптанная тропинка, круто забиравшая вверх. Изо всех сторон торчали голые покорёженные кусты, тугая земля, истерзанная корнями и обсыпанная шишками, скрипела под ногами. Я чувствовал, как взволнованно дышит идущая за мной Наргиз: спина нагревалась от её сухого жаркого дыхания.
— Не бойся, всё будет хорошо, — громко и твёрдо сказал я Наргиз, глядя ей в глаза. Наргиз, кажется, поверила.
Солнце висело низко, и время от времени больно жалило в глаза, выглядывая между стволами. Дорога становилась круче и чище: стало меньше мусора, но больше травы, река скрылась за холмом. Бесшумная, она пропала насовсем, как будто и не было её никогда, как будто ничего не было: ни реки, ни асфальтированной дороги, ни велосипедистов с длинными поджарыми ногами. Только терпко пахнущий взъерошенный лес, не имеющий ни конца, ни края.
Вдруг повеяло холодом резко, и налетели отовсюду кровососущие твари: комары, слепни и мухи. Загудели нестройными голосами. У меня снова закружилась голова, муторная слабость разлилась по телу. «Ну вот, опять свежий воздух, рано или поздно он доконает меня», — подумал я тоскливо.