Я понял, Наргиз рассказывала историю не для меня — для себя. Чтобы сказать самой себе, что в сравнении с этой трагедией, проблема нас, молодых идиотов, заблудившихся в городском парке, не страшна и даже нелепа.
Тем временем, солнце совсем ушло, оставив от себя только слабое розовое сияние. И без того недружелюбного вида лес стал неприступен и мрачен. Мы вернулись на тропинку, не сразу разглядев её. Наргиз уже не скрывала охватившего её страха: кровавая история аварии всё же не помогала взять себя в руки.
В чаще, недалеко от нас, оглушительно хрустнула ветка. Наргиз вскрикнула, вцепилась в меня. Я был удивительно спокоен, может быть, это голод сделал таким спокойным меня. Первое, что я сделал, это оглядел землю в поисках булыжника или стеклянной бутылки. Ничего не было, только поломанная ветка, слишком массивная, лежала в траве. Хрустнуло ещё раз, чуть ближе. «Бежим!» — закричала Наргиз, схватила меня за руку и понеслась вперёд. Тропинка круто забрала вниз, мы бежали по голой вытоптанной земле, поднимая в воздух невидимую в ночи дорожную пыль. Погони не было слышно, и мы вскоре затормозили. Где-то вдалеке раздался злобный собачий лай.
— Это… наверное, просто собака… бродячая собака бегает по лесу… — прерывисто дыша, согнувшись пополам, проговорил я. Отвернувшись от Наргиз для приличия, я сплёвывал на обочину вязкую слюну. Меня тошнило, знобило, разъедало голодом. Я буквально видел, как едкая кислота вгрызается сейчас в нежные стенки моего желудка.
— Пойдём, ты слышишь, машины гудят. Они где-то рядом, — сказала Наргиз, уже спускаясь вниз. Она оставила по дороге свои туфли и теперь шла уже исключительно босиком, колготки, наверняка, совсем разорвались на пятках. Что же будет делать Наргиз, когда придёт домой? Среди ночи? Босиком? Отец, наверное, в этот вечер звонил ей раз 150. Может, Наргиз отключила телефон?
Тропинка закончилась, утонув в чёрной мгле. Вокруг была только темнота и где-то впереди, очень близко, кипела жизнь, носились реактивные, сверкающие фарами короли улиц — автомобили.
Я сделал несколько шагов и почувствовал вдруг, как ногу пронзило жгучей и острой болью: я отдёрнул её с опозданием: боль уже пульсировала по всей стопе.
— Что случилось? — громко и хрипло волновалась Наргиз, ощупывая меня.
— Нога… порезал, наверное… стой там, — и, обезумев от боли и храбрости, я зашагал дальше, ступая на ногу, сцепляя зубы, чтоб не завопить. Порез, глубокая рана… что дальше? Заражение крови? Ампутация? Смерть? Я уткнулся в бетонную стену, ещё один забор. Справа я заметил мигающий, слабый свет. Там высился короб мрачного заводского здания или, может быть, это был склад. Или заброшенная тюрьма, как знать. Да, определённо, больше всего это здание напоминало заброшенную или плохо охраняемую тюрьму: выбитые стёкла под решётками, колючая проволока, поваленная набок в нескольких местах. Вверху я заметил слабый немигающий свет — кто-то был там, бодрствовал, сидя на чердаке.
Но я вернулся к забору. Забор не выглядел неприступным: высотой метра в три, с многочисленными выступами — перемахнуть через него было нетрудно — вот только неизвестно, что было за ним. Я опёрся о накренившееся дерево больной ногой, поймав себя на странном удовольствии, которое я получил от кольнувшей меня тупой боли. Ухватился руками за край, подтянулся. За забором была дорога, чуть дальше мост. Наполненный уютным огнём, проезжал мимо автобус. Внутри сидел одинокий человек, и хотелось весело закричать, чтобы он услышал, помахать ему рукой. Человек, такой же, как и я. Неужели этого мало, чтобы кричать от радости?..
— Наргиз, здесь выход, Наргиз!.. — я побежал к ней навстречу, ломая, отшвыривая какие-то склянки, ветки, суетящиеся под ногами.
Наргиз взволнованно улыбалась.
— Наргиз, я люблю тебя, Наргиз… — я обхватил её руками, крепко прижал к себе. Её тело, безвольное, будто упало мне в руки, хотя она стояла на месте обеими ногами.
— Опять ты обнимаешь меня как медведя, — протестовала Наргиз, но не шутливо, а шёпотом, горячо. Я поцеловал её, грубо и сильно, вцепившись в губы, и телом своим я чувствовал её горячий, податливый живот. По телам, моему и её, пробежали мурашки. Я провёл рукой от шеи, по груди, животу, опустился вниз, ощутил густую, жаркую влагу, пальцами утонув в ней. Наргиз вздохнула, ойкнула, вцепившись в меня, впившись ногтями. Дальше был шум рвущейся материи, скрежет, бойкий перестук бляхи ремня и много дышащего, белого, горячего тела вокруг, которое я всё обнимал, терзал, впивался в него, рвал на части голодными дрожащими руками. И падал стремительно, куда-то на дно, в объятия сладостной бездны, наконец, падал в неё неостановимо, с мучительным и трепетным наслаждением.
Наргиз вздыхала слабо, щекоча дыханием своим моё ухо. Сзади, я не видел, но чувствовал, бесстыдная, болезненная луна взошла и повисла над нами.
11
С глухим скрежетом я распахнул ставни век и сразу увидел вокруг себя множественные пятна крови. Яркие бурые разводы обильно расползлось по простыни и подушке. Я попытался подняться, но не смог. Боль пульсировала во всех конечностях. Скрежетали кости. Меня знобило и подташнивало, и сил не было, чтобы даже приподняться на локтях.
«Что за херня?..» — настороженно прошептал я вслух, стряхивая с себя остатки сновидений.
Я прислушался к своему организму. Организм, по большому счёту, молчал, по крайней мере, не производя каких-то необычных шипений и бульканий. Организм как организм, только вот отчего-то больной и непослушный.
«Обычное дело, тело ломит после вчерашнего… усталость… голод, скорее всего» — решил я утешить сам себя, но без особого успеха. Это не была обычная усталость. Это была усталость болезненная, подлая, не усталость вовсе, а… неизвестно что. Неизвестно и непонятно… И ещё эта постоянная кровь. Разве течёт кровь от усталости?
Я скатился с дивана, медленно поднялся с четверенек и побрёл в ванную. Меня шатало по всему коридору, тело неудержимо клонило к земле. Кое-как я включил свет и вцепился в раковину. Подняв глаза, я увидел в заплёванном зеркале зелёный труп, начавший гниение. Труп этот шевелился, ощупывал лицо руками, синхронно со мной. У трупа я заметил вспученные на шее бугры синих вен. Я отвернул краны и подставил голову под мощную струю. Отскакивая от затылка, вода полетела во все стороны.
«Я болен…» — подумал я тоскливо и отстранённо, как вовсе не о себе. Болен, но чем, почему?
Я прополоскал горло и плюнул в раковину. Посмотрел, как кроваво-водяной плевок стекает в сточную дыру. Откуда, откуда эта вездесущая кровь? Я сел на край ванны и принялся набирать воду. Нужна была хорошая, жаркая ванна… и выпить. Выпить было совершенно необходимо.
Не дожидаясь, пока медленная вода заполнит эмалированное пространство хотя бы до середины, я влез в ванную обеими ногами. В пятке болезненно засверлило при погружении. Разместившись удобнее, сев холодным задом на холодный край, я заломил ноющую ногу пяткой вверх, как поступают обычно йоги. Поза полулотоса, так это называется. Небольшой рубец красной нитью прошёл по основанию стопы, там, где уже начинается голень. Рубец выглядел безобидно и имел даже не красный, а бледно-розовый оттенок. Но всё-таки ныл. «Может быть, у меня заражение крови?» — подумал я. Нет, тогда чего бы ноге выглядеть так безобидно?
Я пролежал в ванной долго, пока вода полностью не остыла. Я лежал, закрыв глаза, и прислушивался к ощущениям в пробудившемся организме. В глубине головы я ощущал странную пустоту, как будто там надулся огромный пузырь воздуха, размазавший по черепной коробке воспалённые мозги. Жалобно заныли рёбра, будто жалуясь на свою судьбу. По всему телу, бурля, разливался жар.
Выбравшись из ванной, не вытираясь, я пошёл босиком в кухню, достал пакет с лекарствами, противно пахнущий и шуршащий. Не зная, что следует принять в моём случае, но, чувствуя необходимость что-то принять обязательно, я бросил две таблетки шипучего аспирина в стакан, залил кипячёной водой. Нашёл среди стеклянных капсул со стёршимися этикетами градусник, сунул под мышку. Если у меня повышенная температура, рассудил я, значит, всё нормально, значит, это просто вирус, грипп. Завернусь в одеяло и буду спать, пока не пройдёт.
В кармане куртки у меня оставалась последняя пачка сигарет. Я сходил за ней, вернулся, опустился на табурет. Сидел, не раскрывая её, задумчиво крутя в руках. На пачке с обеих сторон имелись предостерегающие крупные надписи. «Курение убивает», а с другой стороны — «Курение вызывает рак». «Блядь, может, у меня рак»? — встрепенулся я.
Представить себе что-то худшее было невозможно. Гадкая, омерзительная болезнь этот рак. Мой дядя болел раком лёгких. Болезнь развивалась медленно, он умирал от неё не один год, всё иссушаясь и иссушаясь, всё больше превращаясь из человека в сухую омертвевшую ветку, которую запросто можно переломать. Как-то он пришёл к нам, такой вот ломкой веткой, завешанной подарками, в канун нового года или рождества. Он был бодр и отчаянно весел. Выглядел он ужасно. Он изрёк: «Я чувствую себя прекрасно! Главное — верить, не терять надежду! Я верю, всё будет хорошо». А потом он умер, не прошло и пары недель.
Я достал намокший от пота градусник: он показывал 40 градусов. «Да, наверное, это грипп», — сказал я себе неуверенно. Поднялся и медленно вернулся в спальню. Включил ноутбук и загуглил «симптомы рака». Зашёл по первой ссылке.
С экрана на меня нагло глазела загорелая жизнерадостная баба, подсунув мне под нос свои огромные неестественные груди. «Как увеличивают грудь в деревнях и сёлах?» — гласила странная запись сбоку от неё. Я пошевелил мышкой, и женщина исчезла с глаз. Основные симптомы болезни были указаны ниже: жар, крайняя усталость, боль в костях… увеличение лимфатических узлов. При заболеваниях крови — кровотечения слизистых оболочек, увеличение селезёнки и печени, снижение аппетита, рвота, тошнота.
Я принялся судорожно ощупывать поверхность живота. «Боже мой, да у меня просто гигантская селезёнка» — ужаснулся я. — «А печень, печень величиной с дирижабль! Я не ел со вчерашнего утра и до сих пор не хочу есть. Всё сходится! Я умираю».