Походив по комнате, я вернулся на диван, зашёл в фэйсбук. Так называемые друзья, как и всегда, выкладывали неуклюжие фотографии себя и своих разжиревших домашних животных, наводняли новостную ленту пошлыми псевдофилософскими цитатами. Ненавижу вас, примитивных ублюдков, которым зачем-то суждено ещё лет 60 жрать и срать и умиляться фотографиям чужих котиков. А что будет со мной? Как же быть мне?.. Красным цветом высветилась иконка с одним новым непрочитанным сообщением. Я кликнул на неё.
Неизвестная мне девушка писала: «Здравствуйте, Андрей! Я — корреспондент студенческой газеты „Гипоталамус“, хочу сделать с вами и вашей группой интервью. Хотелось бы получить ваши координаты…»
«Интервью?..» — грустно подумал я. Слава пришла, но уже слишком поздно. Но всё же написал ей свой телефон.
Она позвонила мне через час. В это время я рылся в шкафах в поисках пищи. Я не ел с прошлого утра, и не чувствовал в еде ни малейшей потребности, но всё-таки убеждал себя: «Нет, нет, ты хочешь жрать, ты просто умираешь от голода». В скомканном пакете я обнаружил замусоленные, наверное, ещё дедовы сухари и принялся их поедать с воинственным хрустом. И в это время раздался звонок.
— Добрый день! — голос у девушки был взволнованно-звенящий, почти ликующий. Студентка первого или второго курса, определил для себя я. Тем временем она уже вводила меня в курс дела.
— Раз в месяц в рубрике «История успеха» мы делаем интервью с выпускниками нашего вуза, которые добились…
— Я — не выпускник. Меня отчислили с четвёртого курса.
— Вот оно что… — девушка замолчала. — Но в деканате мне же сказали…
— Выпускники вуза есть среди участников, не переживайте. Но я — фронтмен. Вполне логично, что интервью нужно делать со мной, а не с этими… моими коллегами.
— Ну, хорошо. Мы знаем, что вас пригласили выступать на молодёжный фестиваль в Новых Ржавках. Это большое достижение для группы… вашего типа. Мы, корреспонденты газеты и студенты, следим за вашей стремительно развивающейся карьерой. Лично для меня, как для журналиста, было бы огромной удачей взять у вашей группы интервью.
Я пожевал губами, ещё раз посмотрел на отражение — снова труп, на этот раз в помутневшем зеркале серванта.
— Это прекрасно. Просто здорово. Я счастлив.
— К сожалению, у нас нет необходимых условий для того, чтобы брать интервью в нашем офисе. Вы согласитесь встретиться в кафе, в центре где-нибудь?
— Да, можно и в кафе. Вы платите?
— Нет, мы — скромное издание со скромными бюджетами… — оскорбилась девушка. — Обычно каждый платит сам за себя.
«Что за говённый журнал», — подумал я, несколько разочаровавшись.
— Что ж, у меня нет денег. Так что можете приехать ко мне домой.
— В принципе, это возможно… А где вы живёте?
— Пишите адрес.
Девушка долго уточняла номера автобусов, маршруток и названия остановок, в конце добавив, что уточнит маршрут в интернете.
— Только учтите, — сообщил я, — дома у меня невероятный срач. Будьте готовы.
— Ну, вы же творческий человек, это понятно, — хохотнула она. — Беспорядок в квартире — естественная вещь.
— У меня не беспорядок, а срач. И воняет разложением.
— О господи, — проговорила девушка. — Но почему?
— Я не знаю, может быть, кто-то из моих гостей незаметно для меня помер и теперь валяется под грудой мусора.
— Мне нужно посоветоваться с начальством, — после паузы, сообщила девушка. Быстро попрощавшись, она повесила трубку.
Я немного походил по кухне, доедая жёсткие сухари. «Ох уж эти трепетные первокурсницы», — размышлял я.
По немытой посуде, сваленной в раковину, ползали ухоженные городские мухи. На детской площадке, я заметил, снова упражнялся жирный спортсмен Митя. Я выкурил пару сигарет, наблюдая за ним. Мимо прогуливались молодые мамы, беспечно толкавшие коляски впереди себя. Громко сквернословили дети, игравшие в «лесенку». Я переключил внимание на детей. В сущности, размышлял я, дети не так плохи. В них есть что-то неуловимо прекрасное. Даже в этих грубых неотёсанных рабоче-крестьянских детишках, матерящихся, и не подозревающих о существовании, например, Теофиля Готье. Даже в малолетнем брате Наргиз, в Алрузе, слабоумном, психованном и задыхающемся от избыточного веса слюнтяе, присутствовало нечто трогательное.
Яркое солнце выглянуло между домов и мазнуло мне по лицу своим обжигающим бесцеремонным светом. Я отвернулся спиной к обидевшему меня солнцу, опустил в пыльный пол глаза. Я вдруг чрезвычайно отчётливо увидел бесконечное число идеально очерченных дощатых прямоугольников, залитых вином, засыпанных пеплом и целлофановой шелухой, измазанных маслом, жиром, джемом, всяческим другим неопознанным дерьмом. В голове всё разбухало нечто, определённое мной как воздушный пузырь, он рос, становясь уже больше моей головы, которая была удивительно легка, будто всё её содержимое уже было выдавлено этим пузырём-завоевателем. Хотелось обхватить его руками, обнять за упругие бока и подбросить вверх, чтобы он долетел до потолка и с облегчением лопнул. Идеальные прямоугольники тем временем увеличивались, становились ближе, огромные и бесконечные, они неслись уже мне навстречу. Столкновения было не избежать…
Я лежал на полу, подложив руки под голову. Мне было удобно и спокойно здесь, на полу, в грязи. В кухне всё витал запах гниения, сильный и устойчивый. «Может, это я гнию», — совершенно хладнокровно предположил я.
Я медленно поднялся на колени, в то время как расплывалось, вращалось, расщеплялось вокруг пространство. Прошла, наверное, секунда, с тех пор как я потерял сознание, по крайней мере, я только успел закрыть и открыть глаза. Я облокотился о холодильник, по-прежнему совершенно пустой и противно дребезжащий.
Я подумал, что мне необходимо увидеть сейчас чьё-то живое лицо, поговорить с кем-то, кто утешил бы меня, кто сказал бы мне, как тогда дяде, что всё будет хорошо и что это у меня так, ерунда, лёгкая простуда, быть может, и вовсе мне не обязательно умирать. Было бы здорово, если бы сейчас меня навестили мама с бабушкой. Я послушал бы бабушкины ценные указания, а потом поел бы принесённых ей овощей, в особенности свёклу, она, наверное, очень полезна для организма, раз такая мерзкая на вкус.
Внезапно я осознал, что в спальне уже давно безнадёжно надрывается мой телефон. Я вскочил на ноги и, сшибая все преграды, влетел в комнату.
— Ало, бабушка!? — воскликнул я.
— Дедушка, блин, — сказала Кира. — Что с тобой?
— Ничего. Я умираю.
Кира хмыкнула.
— Пора бы уже. Для настоящей панк-рок стар ты уже несколько засиделся в живых.
Я обречённо вздохнул и уселся на скрипучий диван. Скрипучий диван не скрипел. Должно быть, даже не почувствовал моего веса.
— Нет, всё серьёзно, — сказал я. — Кажется, у меня рак. Надо было есть больше свёклы…
— С чего ты взял? — помолчав, Кира осведомилась довольно злобно. — Кто тебе это сказал, врач?
— Мне это сказал Гугл. Все симптомы совпадают. Я обречён.
— Не надо самому себе ставить диагноз, — поучала меня Кира. — Для начала, сходи к врачу. Сдай анализы.
— Я не хочу к врачу. Я им не доверяю. В особенности, гомеопатам. Жулики они.
— А ты — мракобес!
— Но может всё-таки можно как-то обойтись без врачей? Есть же какие-то народные средства.
— Конечно, я слышала, компрессы с мочой здорово лечат рак, — продолжала злобствовать Кира. — Завтра же отправляйся к врачу, идиот!
Я снова вздохнул.
— И ещё. Думаю, здесь нужно уточнить. Алкоголь и сигареты НЕ способствуют твоему выздоровлению. Ешь витамины, лук, чеснок, яблоки. Очень полезен морковный сок.
— Морковный сок? А это что ещё за дрянь такая?
— Сок… из моркови. И немедленно запишись к врачу.
— Ладно.
Мы помолчали. Кира выжидающе сопела в трубку.
— Ну а что у тебя с этим парнем… как его, с Мишей?
— С Лёшей. Нормально всё. Спим, трахаемся иногда. Ничего нового, в общем.
Я выдал целую серию трагических вздохов.
— Ничто не ново под луной, тем более ебля, — заключил я. Близость к смерти всё же настроила меня на грустно-философский лад.
— Да-да… — откликнулась она вполне равнодушно. — Кстати, Лёше нужно практиковаться в набивании татуировок. У него скоро экзамены. Ты не хочешь себе бесплатное тату?
— Какое ещё тату? — не понял я.
— Тату рыбы, например. Лёша — мастер своего дела. Рисует сам эскизы. У него куча этих рыб. Запросто набьёт тебе одну из них на плечо. Ну, как тебе идейка?
— Кира! Нахуя мне в моём нынешнем положении татуировка рыбы? А, ну ты подумай, я умираю…
— Ладно, ладно, не заводись, я просто спросила, — сказала Кира, кажется, утратив ко мне всякий интерес.
Мы снова молчали. Время шло. Натужно перешагивала секундная стрелка. Я всё сидел, печально ощупывая своё больное лицо.
— Ну ты это… про врача не забудь! — проговорила, наконец, Кира. — Удачи тебе там. Мне пора…
Мы попрощались. Затем я добрался до постели, накрылся с головой и проспал следующие 14 часов. И проспал бы ещё, быть может, столько же, но меня разбудил шум. Стуча во все доски, бушевало под полом неведомое чудовище. Пол ходил ходуном. Во дворе шумели тоже — стираясь, визжали колёса машин. Негромкий, но противный, доносился поскрёбок дворницкой стальной метлы. Шумели и дети, как всегда, играя и матерясь.
Медленно поднимаясь, я пытался прислушаться сквозь этот шум к себе. Меня по-прежнему знобило, и чувство было такое, будто что-то внутри оторвалось и валялось на дне, мучительно умирая. Вдумчиво и долго я вычистил зубы и, с пастой выплюнув кровь, отправился одеваться. За окном сияло огромное солнце, и пыльный город предвкушал горячее лето, но даже в закупоренной моей комнатке, душной настолько, что даже из простыней можно было выжимать пот, меня бил озноб. Я надел чёрные джинсы, футболку, рубашку, затем толстовку, ещё одну толстовку с капюшоном и ветровку. Сунул ноги в останки кед и отправился в поликлинику.
На улице было немноголюдно и дул ветерок. Кричали редкие птицы, пищали редкие дети, пах пылью нагретый асфальт. Я шёл по солнечной стороне. Очень приятно идти в такую погоду, именно по солнечной ст