Несколько минут Степанов и Дубравина шли молча; было слышно, как под лыжами поскрипывал снег.
— Виталий Петрович, — заговорила девушка, — сами видите, что людей нам требуется в два раза больше. Нормы выработки пока не выполняем, в срок не уложимся…
— Людей больше нет, — холодно отозвался он. — Или перевыполнять нормы, или искать другой выход.
И опять пошли молча.
«Что можно сделать? — спрашивал себя инженер, — На Новом есть экскаватор. Но когда его доставят? Выход один: рвать. Завозить взрывчатку и рвать грунт по всему каналу…»
— Виталий Петрович, а если… — Наташа поправила шаль на голове. — Не знаю, так ли, но, по-моему, можно сократить работы на канале. Взрывом.
Степанов остановился и удивленно посмотрел на девушку.
— Передача мыслей на расстоянии! Как раз об этом я и думал. Именно о взрывах. Только взрывчатки много потребуется, а с транспортом у нас туго…
Незаметно они дошли до отвесного подножия Медвежьей горы, где по проекту недалеко друг от друга должны расположиться фабрика и гидростанция. Здесь было глухо, дико. Ни одного следа на синеватом снегу, ни одной птицы на мрачных вековых гигантах. В центре будущей строительной площадки одиноко стоял одетый в снежный саван огромный кедр. Он словно охранял подступы к подземным кладам.
Степанов и Наташа долго оглядывали площадку. Тишина тайги была торжественна, ее не хотелось нарушать.
Виталий Петрович оперся на лыжные палки и тихо сказал:
— Рвать так рвать! — И взмахнул руками, показывая, как полетит вверх земля. — Давай и этот котлован поднимем массовым взрывом. Взрывчатку дадут… Но опять-таки все дело в ее завозе! Боюсь буранов.
Он с тревогой посмотрел на верхушку темной отвесной скалы, из-за которой выползали серые снеговые тучи, заволакивая весь горизонт.
Налетевший с Медвежьей горы ветер с визгом набросился на одинокий кедр и с треском пригнул его макушку.
Глава восемнадцатаяЛЕДЯНКА ЗАХАРЫЧА
Морозную погоду сменили снегопады. Повалили крупные мокрые хлопья, словно занавесом отгородившие от поселка леса и горы. А потом поднялся буран. Порывы ураганного ветра с оглушительным свистом день и ночь вздымали тучи снега, гнали его по ущельям и долинам вокруг Медвежьей горы и вновь и вновь обрушивали на поселок.
То здесь, то там мгновенно возникали снежные смерчи и, бешено носясь над землей, сметали и тут же нагребали тяжелые сугробы. Вся тайга от края и до края курилась белым дымом. Внезапно куда-то исчезли немудреные таежные дороги, кругом ни следа — ни проехать, ни пройти. Казалось, и в самом деле разгневанная Хозяйка золотой горы решила покарать приискателей, посягнувших на ее веками не тронутые богатства.
Пришлось приостановить земляные работы. Люди вынуждены были только разгребать снег, беспрерывно забивавший канаву и траншею. Третий день не работали строители горного цеха. Они не могли пробраться к Медвежьей.
Лишь бригада Захарыча не бросила заготовки леса. В непролазной тайге буранило слабее, и старик наперекор стихии решил сдержать данное слово — пусть знают наших!
Буран прервал связь поселка с лесосекой, но Рудаков задумал пробраться к ней на лыжах. Ему хотелось быть вместе с людьми в трудное для них время. Путь был тяжел и долог, но мысль, что на фронте бывало потруднее, придавала ему силы… А вот и зимовье. Лесная избушка потонула в снегу почти до самой крыши. Здесь ни души. Рудаков нашел лесорубов на большой просеке, среди таборов ошкуренного леса. Запорошенные снегом люди, не обращая внимания на буран, пилили деревья, обрубали сучья.
— Здравствуйте! — крикнул Рудаков парням, стоящим у ствола подпиленной пихты.
Они в ответ приветливо махнули руками. Рудаков снял лыжи, огляделся. «Заготовка леса подходит к концу, — подумал он. — Стройка движется, несмотря на буран». На него пахнуло дымком. Рядом горели кучи сучьев. Погрел у костра руки, вытер платком мокрое лицо, с удовольствием затянулся папиросой и направился к Захарычу, сидевшему чуть поодаль на поваленном кедре. Старик держал в руках хлеб.
— Здравствуй, батя! — Рудаков смахнул меховой рукавицей снег с шапки-ушанки.
— Сергей Иванович? Откуда ты взялся? — спросил довольный Захарыч. — А я подумывал — неужто не навестишь, а ты легок на помине. При десятибалльном шторме у меня аппетит, как у акулы… С нами закусывать!
— Спасибо.
— Мельницу крутит вода, пилу водит еда. После такого моциону поешь в охотку.
Захарыч ел наспех, чтобы не тратить, как он говорил, времени попусту. Он очистил сваренное вкрутую яйцо, достал из сумки холодную печеную картошку и бутылку молока.
— В поселке маленькие избенки поравняло со снегом, только трубы торчат. Вчера сам соседа откапывал, — рассказывал Рудаков, с удовольствием кусая черствый хлеб.
— Хорошо тому, кто черный хлеб ест с удовольствием, значит, у него все впереди, — пошутил Захарыч, поглядывая на гостя.
— Были у меня с собой, пироги и мясо, да вот отдал ребятам, а сейчас и твоему черному хлебцу рад, — засмеялся Рудаков.
— Вестимо. А мы, паря, своей бригадой так решили: не уйдем домой, пока не закончим. Снежный шторм нам нипочем. Люди всего сильнее — были бы дружны.
— Все это так, Захарыч, но валить лес в буран опасно.
— А, по-твоему, паря, нам сложа ручки сидеть? Это ты уж у себя в горе за правилами смотри, а я свой курс знаю! — гордо ответил Захарыч. Ему не понравилось замечание Рудакова — вместо благодарности за такой труд выслушивай упреки.
Рудаков примирительно толкнул его локтем в бок.
— Довольно тебе ершиться. Послушай новость. По радио передали — скоро выборы в Верховный Совет.
Решив, что с честью защитил себя от несправедливой нападки, Захарыч сразу ответил, дружески подмигнув собеседнику:
— Вон чё. Посоветуемся с народом, ну и соревнование в честь выборов объявим. Заготовку леса на недельку раньше срока окончим, не смотри, что вьюжит, — солидно кашлянув, заявил он, затыкая бутылку самодельной деревянной пробкой.
Рудаков оглядел просеку, сплошь заваленную штабелями добротного леса, и с тревогой спросил:
— А вот как возить будешь? Лошадей тебе вместо двенадцати всего только трех дают. Знаешь? Остальных за взрывчаткой отправили, тракторы к нам из-за буранов долго не пробьются.
— Если лошадей нет, вывозка от нашей бригады не зависит, своих дел невпроворот.
Старик неторопливо раскурил трубку, стряхнул с коленей яичную скорлупу, кожуру картофеля и задумался.
Из-за груды наваленных веток показался сторож приискового магазина.
— Здравствуй, дядя Кузя! — приветствовал его Рудаков. — Приобвык немножко?
Старый плотник усмехнулся покровительственно, как взрослый человек над шуткой ребенка.
— Как не приобвыкнуть! Скоро шестьдесят годков, как привыкаю.
В разговор вмешался Захарыч:
— Сергей Иванович запрещает в буран лес валить! Слышишь, Кузя? То-то! Кузя у меня растущий товарищ. Сейчас выдвинулся вроде начальника по ученой части. Всю бригаду к лучковой пиле приспособил.
— Мы думали вам электропилу подбросить, с лесхозом договорились, а видишь, что кругом творится! — Рудаков развел руками и, спасаясь от косого снежного ливня, повернулся спиной к Захарычу.
— Вот чайку попью и весь лес лучковой свалю, — отшутился дядя Кузя. И спросил: — Как там моя старуха поживает, небось все гляделки в окошко проглядела? Она у меня страсть какая ревнючая.
— Хорошо, что буран, а то давно бы проведала. Нет ему, шалопутному греховоднику, доверия! — усмехнулся Захарыч.
— И не говори, паря! В молодости пошутил я с одной сродственницей, так моя Ильинишна всю жизнь надо мной изгаляется. В сторожа это она меня определила. Чтоб я, значит, никуда не мог отлучиться и ей проверять было способней. А сюда отпустила только на поруки Захарычу. Сурьезная она у меня, — хихикнул дядя Кузя.
— Про тебя, андел, и сейчас слых идет, лучше помалкивай, гулеван, — посоветовал Захарыч.
Дядя Кузя безнадежно махнул рукой: охоч он до бабенок и сейчас, что уж тут говорить!
Захарыч поворошил веточкой в трубке, постучал ею о кедр и, бросив Рудакову: «Пойдем!» — снялся с места.
Старик так стремительно зашагал по сугробам, что Рудаков еле поспевал за ним. От разбойничьих набегов ветра трещали деревья, в каком-то бесконечном, диком танце кружился снег. Остановились у лога, круто спускавшегося к старой гидравлической канаве, но и здесь, кроме снега, ничего не было видно. Рассекая белую мглу, согнувшись и закрыв рукой лицо, к ним пробирался Кузя.
— Эй, подгребай сюда! — крикнул Захарыч и подошел вплотную к Рудакову. — По этому склону до канавы метров восемьсот, а лесосечной дорогой три версты да все горы ломать. Смекаешь?
Рудаков кивнул головой.
Подошедший Кузя имел свое мнение о вывозке и попытался возражать:
— Ты, однако, тряхнулся…
— Ты погодь, старший на рейде я. — Захарыч вытащил из кармана трубку, набил табаком пополам со снегом и прикусил мундштук. — Расчистим дорогу от деревьев, утопчем снег и будем спускать лес к этому обрыву. А с обрыва сбросим прямо к гидравлической канаве. Малость пониже построим ледянку. Воду возьмем из выпуска канавы.
— Воды в канаве нет, — утверждал Кузя.
— Никшни! На поливку хватит, сам вчера проверял, — отрубил Захарыч, — из теплого ключа идет… Пока будем лес спускать до канавы, ледяную дорогу наморозим. По ней на сани вчетверо больше погрузим. Смекаешь?
— Будя хвастать, — не сдавался Кузя.
Рудакову было смешно смотреть на стариков, по-петушиному наскакивающих друг на друга.
— Тьфу ты, заполошный, — сердился Захарыч, — Не трави лучше! Давай, Сергей Иванович, трех кобыл завтра, они у меня по коротенькой дорожке и двенадцать заменят. Это тебе Захарыч говорит! — стуча себя в грудь, гордо закончил он.
— А когда собираешься начать строить ледянку? — спросил Рудаков. Он заинтересовался предложением Захарыча.
— Голому собраться — только подпоясаться. Мигом начнем, наперекор бурану.