— Отпускать с Южного никого не будем: рудник строим. С заработком разберемся, поговорю с завхозом.
Ильинична утерла рукой слезы и, забыв, что она только что плакала, деловито затараторила:
— Язви его, завхоза нашего! Ему заработки особо не нужны, он, смотри, какое у себя хозяйство развел: три коровы, овцы, свиньи, гуси, пасека… Говорит, что все это, мол, по льготам государства, дескать, разводите и вы. Его баба вон какого кабана на базар отвезла! Ему артельные заработки не больно нужны… Дай нам с мужиком расчет! Не уйду, пока не подпишешь! — снова повышая голос, требовала женщина и решительно размахивала измятой бумажкой.
Степанов долго втолковывал ей, что артельными фондами он не распоряжается, и пообещал сегодня же поговорить с Пихтачевым. «Нарочно они, что ли, там с Красновым злобят народ?» — думал он, безуспешно пытаясь найти по телефону председателя.
Разговор был, по сути дела, закончен, но Ильинична еще долго жаловалась на артельные порядки и на свою жизнь. Усталый, Степанов слушал ее невнимательно.
— Кузя у матери своей суразенком был, приблудыш, значит, и сам всю жизнь колобродит. Теперь с этой рыжей кобылой путается, козел культяпый, — шипела Ильинична.
Степанов молчал. О чем она говорит?..
— С Ксюшкой-солдаткой, — пояснила Ильинична и вдруг засопела, и на глазах ее появились крупные слезы. — Верни мне из тайги Кузю, пущай сторожит под моим присмотром, не то ему, как блудливой корове, хоть ботало на шею подвешивай, — потрясая в воздухе рукой, требовала она.
Кое-как успокоив и проводив Ильиничну, Степанов с облегчением вздохнул и пожалел дядю Кузю: от такой сбежишь не только в тайгу! «И чем только приходится здесь заниматься! Текучка заедает, даже дров не можем подвезти для конторы», — досадовал он.
Ему вдруг захотелось убежать из холодного кабинета куда-нибудь на участок, в забой — к людям. Но нужно было разбирать новую почту, горой лежащую на столе, и Степанов смирился.
Первым попалось на глаза решение райисполкома, обязывающее его отремонтировать амбулаторию приискового поселка. Степанов возмутился: опять командуют, не спросят хозяина. И написал: «Не имею возможности». Он знал, что райисполкому трудно ее ремонтировать, но решил поступить по-своему — в районе будут побольше считаться с ним.
Внимание привлек большой конверт с типографским оттиском «Прокуратура». Взяв его в руки, Степанов, невольно почувствовав волнение, медлил. Он давно писал во все инстанции, добиваясь пересмотра отцовского дела и его реабилитации, но ответа не получал. Осторожно вскрыв конверт, Виталий Петрович развернул бумажку с гербом в левом углу и пробежал краткое извещение:
«…дело, по которому осужден Ваш отец, прокуратурой рассмотрено и оставлено без удовлетворения за отсутствием оснований для принесения протеста…»
Подперев голову руками, Степанов закрыл глаза. Лучше бы не приходил совсем этот долгожданный ответ.
В кабинет вошел улыбающийся маркшейдер. Он начал докладывать срывающимся голосом:
— Виталий Петрович, сводки добычи за первую смену обработаны. Счастлив доложить вам, что нами впервые за последние полгода — и даже досрочно на пять дней — выполнен план добычи золота. Правда, мы немножко недовыполнили горноподготовительные работы, но я это сделаю по отчету… Кто нас проверит на старательских работах? — нахально улыбнулся он. — В связи с этим выдающимся событием предлагаю послать радиограмму в трест. В среднем мы будем выглядеть неплохо, — закончил он и положил текст заготовленной радиограммы.
Начальник прииска молча взял радиограмму и порвал ее.
— Месячный план мы выполнили случайно — за счет богатого содержания золота в песках. Заслуг наших особых в этом я не вижу, и мыльных пузырей пускать не будем. А вам, Борис Робертович, рекомендую уделять больше времени работе. Вы плохо обеспечиваете строительство рудника маркшейдерским контролем, уже допустили искривление разведочных выработок. Редко бываете на стройке, отсиживаетесь в конторе и чрезмерное внимание уделяете личным вопросам.
— Я дал проектное направление, а искривил Турбин. Я могу доказать документами, я составил акт! Я не считаюсь со временем, сижу вечерами. А где благодарность? Хотя бы уплатили прогрессивку, я тоже хочу что-нибудь иметь, я материалист, — улыбаясь, частил маркшейдер.
— Точнее — меркантилист. План по кресло-часам вы высиживаете. Но разве в этом дело? О руднике, Борис Робертович, о руднике нужно беспокоиться, тогда и премии придут. А пока вам рано о них думать, — ответил Виталий Петрович, с видимым интересом просматривая свежую газету. Ему стало ясно, что маркшейдер работать не хочет.
Начатая Рудаковым проходка нового штрека с первых же метров окрылила старателей. Съемка золота с каждым днем возрастала. Пихтачев чувствовал себя именинником. Теперь все видят, что его нюх на золото посильней степановских книжных премудростей! Рудаков тоже был доволен своим штреком. Да и старатели работали на Миллионном дружно, не считаясь со временем: ведь своя ноша плеч не тянет.
Но очень скоро, уже на пятнадцатом метре, вместо песка пошла одна синяя глина, намыв золота резко снизился. Старатели отнеслись к этой новости спокойно: пошалит гора, а потом опять хорошо заплатит. Теперь почти все верили в шалое золото Миллионного увала, но Быкова сомневалась.
Смена кончилась, рабочие разошлись по домам, а Катя с Бушуевым задержались в новом штреке.
— Синюха. ЧП, ЧП, — повторял Бушуев, внимательно осматривая пески.
Уже вторую смену на Миллионном увале промывальные колоды при съемке золота были пусты, хотя количество песков, поступавших на промывку из нового штрека, даже увеличилось. Значит, пески были без золота.
— Добро золотило, а сейчас как отрезало. Одно слово — россыпь, — сокрушался Петро.
Он был также противником продолжения работ на Миллионном увале и считал, что Пихтачев просто опутал доверчивого Рудакова.
— Как работать, ума не приложу. И свернуть некуда, все выработано, — глядя на заштрихованные столбики плана горных работ, говорила Катя.
— Зря людей мучаем, дорога у нас одна — на рудник, — убежденно сказал Бушуев.
— Пойди, Петро, встреть, пожалуйста, Сергея Ивановича, — попросила Катя.
«Хорошо, что придет Сергей Иванович, он подскажет, ободрит. Вот знаешь его совсем недавно, а как будто знакома с ним всю жизнь. Лидия Андреевна все шутит, что я ему нравлюсь… Но она ошибается, он такой со всеми, ровный. Он человек большой души, видно, много пережил… А с Миллионным он, кажется, ошибся».
— Здравствуйте, Екатерина Васильевна! Вас горячо приветствует Вася-дровосек! — услышала она из темноты звонкий голос Егорова.
— Здравствуй, Вася!
Переминаясь с ноги на ногу и непрерывно подергивая курносым носом, Вася застенчиво сообщил:
— Пришел дом родной проведать и, значит… прощенья у вас просить. Нехорошо я тогда обошелся, думал, на новенького вам выволочку устроить, а получил сам…
— Если от чистого сердца говоришь… — И Катя протянула ему руку. Вася бережно пожал ее.
— Значит, можно надеяться, вернете? Я для вас, Катерина Васильевна, горы сворочу.
— Горы пусть стоят, Вася. Сюда придет Сергей Иванович, и я попрошу за тебя. Да вот он и сам, — улыбаясь появившемуся Рудакову, сказала Катя.
— О! Вася-гармонист! Зачем здесь? — спросил, здороваясь, Сергей Иванович.
— Пошалил, а теперь вернулся до дому, — с усмешкой ответил Егоров и с надеждой посмотрел на Быкову.
— Вижу, что Вася прощен, — переглянувшись с Быковой, заметил Рудаков. — Что случилось, Екатерина Васильевна, пески потеряли?
Подошел Петро Бушуев с широкой улыбкой на румяном, вымазанном глиной лице.
— Играет содержание, две смены гоним без золота, — пожаловался он, сводя к переносице тонкие брови. — Впустую можем проработать.
— Пойдем к передовому, посмотрим! — сухо ответил Рудаков.
Он повернул на карбидке вентиль, добавил воды — лампа вспыхнула ярче — и шагнул в темноту за Катей.
Пригнувшись, подошли к передовому забою.
— Кто остановил работы? — строго спросил Рудаков, рассматривая глинистую породу.
— Я остановила: золота нет, пустота. — Быкова показала на две борозды. — Пробная промывка породы тоже подтверждает пустоту. Я не вижу оснований продолжать проходку штрека, — убежденно заявила девушка.
Рудаков задумался и, взяв у Кати план горных работ по Миллионной штольне, стал подробно его рассматривать.
«Быкова права, — думал он, — соседние забои были пусты. Но совсем остановить здесь работы будет неверно. Россыпь шириной в двадцать метров не могла внезапно исчезнуть, мы ее потеряли. Куда вести выработку: вправо или влево? В забоях справа вышла скала. Наверное, россыпь повернула влево, ведь в третьей левой рассечке брали хорошее золото…»
— Петро! В ближайших левых забоях пески были? — не отрываясь от развернутого плана, спросил Сергей Иванович.
— Не было.
— А выше разведочный шурф с золотом?
— Тоже пустой. Поэтому Катерина Васильевна и остановила здесь работы… Куда же нам теперь податься? — с надеждой глядя на Рудакова, спросил Петро.
«А все-таки нужно дать рассечку влево, пройти по пустоте метров тридцать и тогда вновь повернуть параллельно этому забою. Степанов не верит в нашу затею, считает, что мы зарываем в землю деньги… А может быть, он и прав? Ведь песков с «шалым» золотом здесь нет… А уж если не будет их и там, тогда, значит, мы с Пихтачевым ошиблись, тогда придется закрывать работы», — решил Рудаков.
Медленно, обдумывая каждое слово и не отрываясь от чертежа, словно там можно было найти готовый ответ, Сергей Иванович распорядился:
— Работы, Екатерина Васильевна, будем пока продолжать. В три смены гоните левую рассечку. Это наша разведка боем. Я думаю, что мы просто потеряли золотоносную струю.
— Золото у нас кустовое, нос вешать рано, — с видом знатока отозвался подошедший Вася.
— Миллионный отработан, и уйдем ли мы отсюда через месяц или протянем еще два — это не вопрос, — возразила Быкова.