Маркшейдер удивленно пожал плечами, но расспрашивать о подробностях не стал.
Краснов беспокойно оглядел пустынную улицу и направился к окраине поселка; за ним, как на ходулях, вышагивал Борис Робертович. Никем не замеченные в вечерней мгле, миновали они последние домишки, и когда очутились на раскатистой дороге, маркшейдер понял, что идут на дымовскую заимку. Борис Робертович чувствовал что-то недоброе. Пора бежать с Южного! Вовремя скрыться — большое искусство, он им до сих пор пользовался весьма умело. «Но как и когда?» — мучительно думал Борис Робертович. Пришли к темной дымовской избе.
В глубине двора, у покосившейся стайки-коровника залаяла собака. Краснов тихо подошел к крыльцу и посмотрел поверх двери.
— Проверь рукой, висит пучок калины? — попросил он маркшейдера.
Борис Робертович протянул над дверью руку, нащупал вязку веток и почувствовал на пальцах липкий сок раздавленной ягоды. Он утвердительно кивнул головой.
— Значит, можно, — прошептал Краснов и трижды постучал в окно.
Вскоре в сенях заскрипела дверь, брякнул железный засов, и на пороге показался хозяин в накинутом на плечи ватнике. Молча пропустил он гостей в хату, захлопнул за ними дверь.
В избе было темно и тихо, только огонек лампадки освещал божницу да где-то тикали ходики. Гости сняли шапки, не раздеваясь уселись на лавке. Дымов подошел к подполью и за железное кольцо поднял крышку.
В подполье замигала свеча. Оттуда вылез горбоносый оборванец. Не сводя пристального взгляда с Бориса Робертовича, как бы гипнотизируя его, он подсел к столу и, словно невзначай, переложил вороненый парабеллум из внутреннего кармана в брючный.
— На мой вид вы не обращайте внимания, это для безопасности передвижения. Нищий-сберун, — И, довольный, он загоготал.
Дымов плотнее подоткнул висящее на окне ватное одеяло и поправил пальцем свечной огарок. В комнате посветлело. Оборванец снял ветхий ватник, остался в заплатанной рубахе-косоворотке.
Прохор представил Плющу своего дядю Митяя, и тот попросил молчать об их встрече: по некоторым личным причинам он здесь должен быть подпольщиком. Плющ не стал расспрашивать о причинах, и они перешли к делу.
— Стесняться нам некого. Здесь все свои, — сказал Митяй. — Мне известно, Борис Робертович, о ваших хороших отношениях с Красновым, он помогал вам в трудную минуту — брал для вас из артели все, вплоть до золота, и теперь ему придется за это отвечать. Вы знаете, что ревизия установила неприятные факты? Мы не упрекаем вас, наоборот, поможем и еще, но просим помочь и нам в общем деле. — Оборванец сделал паузу, встал и подошел к бледному Борису Робертовичу. — Посмотрите запасы и срочно подскажите нам, где самое богатство, — закончил он и резким движением протянул маркшейдеру цепкую руку.
Борис Робертович зажмурил глаза и, отрицательно покачав головой, забормотал:
— Я заплачу за овес и сено, отдам обратно золото. Хищничать сейчас очень опасно, вы засыплетесь и я тоже.
Он был перепуган.
— Хотите отвечать перед судом? Кстати, а разве клевета это не преступление? На что вы толкали бедного Краснова? Борис Робертович, будьте мужчиной, — дребезжал над ухом маркшейдера голос оборванца.
Борис Робертович молчал, тогда оборванец кивнул Дымову и Краснову, и они зловеще придвинулись к Плющу.
— Я подумаю, — испуганно проговорил Борис Робертович и, намереваясь уйти, встал.
— Не выламывайся, дружище, — подмигнул Краснов, панибратски ткнув его в плечо.
— Не пытайтесь дурачить или выдать нас, дела у вас не лучше наших, — угрожал оборванец.
Дела у Митяя шли действительно плохо. Поставка золота от постоянных клиентов из-за их провалов прекратилась, и «дантист» вопреки своему правилу сам отправился в дальнее турне.
Домой маркшейдер возвращался один и всю дорогу бежал, словно спасаясь от погони, страх подавил рассудок. Не впервые впутывался Плющ в разные махинации, но на этот раз его крепко зацепили.
История с покосом, с телкой, взятки Краснова, соучастие в воровстве золота… И вот надвигается опасность расплаты.
Проклиная тот день и час, когда он связался с завхозом, Борис Робертович решил, пока не поздно, удрать с Южного.
Наутро Степан Кравченко докладывал Виталию Петровичу и Рудакову:
— Встал я, когда еще черти в кулачки не били, и все с заявлениями вожусь, их двести сорок поступило в правление. Остается в артели всего семьдесят человек гидравлистов.
— Хорошо, — сказал Рудаков. — Гидравлики должны работать, на них план дан.
— Пихтачев тоже подал заявление. А вот как мне быть? — спросил Кравченко.
— О Пихтачеве я знаю. Как только поправится, вопрос о его работе решим особо. А ты, Степан Иванович, оставайся пока в артели председательствовать, а дальше видно будет.
— Без головы артель не оставишь, — добавил Виталий Петрович.
Степан Иванович, покручивая усы, молча сел на стул.
— Ночью говорил с трестом, — сообщил Степанов, — просил поторопиться с отгрузкой механизмов. Обещают по большой воде баржами сплавить все машины.
Кравченко счел нужным напомнить:
— Сплав — дело у нас трудное. Раньше мы не раз пытались весной баржи сплавлять и не успевали: паводок короткий.
— Этой весной воды будет много, снегу не занимать. Да, инженеры и монтажники выезжают, в нашем полку прибывает, — улыбнулся Степанов.
Кравченко встал и, теребя в руках шапку-ушанку, угрюмо сказал:
— И я подам заявление. Не хуже прочих.
— Нет, Степан Иванович, — строго возразил Виталий Петрович, — с тобой мы договорились, не будем повторяться.
Кравченко надел шапку и, махнув рукой, ответил:
— Ладно! Значит, у меня такая планида. Начинал первым, вместе с Турбиным и Дубравиным, и заканчивать буду последним…
Глава тридцать пятаяРАСПЛАТА
Строительство рудника велось теперь в три смены, и все больше и больше золотых огней загоралось по вечерам на Медвежьей горе. Слепящие прожекторы у штольни горного цеха, на площадках фабрики и гидростанции просматривали тайгу окрест, загоняя ее обитателей в глубь дремучего леса…
Из штольни показалась лошаденка. По узкоколейной дороге она везла три груженные рудой вагонетки и примостившегося на одной из них Дымова, он погонял лошадь длинным бичом. Подъехав к откосу, Дымов незаметно вставил толстую палку под колесо последней вагонетки, она опрокинулась.
— Стой, падла! — заорал он и принялся с остервенением хлестать лошадь.
Из штольни выбежала Быкова и, вырвав бич, закричала:
— Не лошадь, а тебя бичевать нужно.
— Она, падла, вагонетку опрокинула, а я подбирай, — бурчал Дымов, делая вид, что пытается подвинуть кузов вагонетки.
Быкова взяла его за рукав и, подняв кусок руды с видимым золотом, резко сказала:
— Лошадь твоя хорошо разбирается в золоте: опрокидывает вагонетки только с самой богатой рудой и потом прячет ее в разведочный шурф!
— Ты, Катерина Васильевна, того, заговариваешься…
— Хватит, Дымов, паясничать. Сдай лошадь и пойдем в контору.
— Не торопись на тот свет, Катерина Васильевна! — угрожающе начал Дымов, но, увидев подходившего к ним Егорова, замолчал.
— Прими, Вася, у него лошадь. Пошли, Дымов! — распорядилась она.
В кабинете Дымов держал себя развязно, все отрицал, ругался. Быкова позвонила по телефону Рудакову, Степанову, но их не было ни дома, ни на работе.
«Как поступить сейчас с Дымовым? Задержать?» — размышляла Катя, наблюдая за развалившимся на деревянном диване Дымовым. Неожиданно где-то сзади конторы раздался глухой взрыв. Катя беспокойно посмотрела в окно, но, ничего не увидев, позвонила в штольню. В штольне о взрыве ничего не знали, в эту смену отпалки они не вели, но взрыв слышали, обещали выяснить и позвонить ей. Дымов после взрыва стал держаться еще развязнее.
— Обмарать кого хошь можно, а надо, чтобы по правде, по справедливости! — кричал он.
— Не вывернешься. Сейчас принесут доказательства, — ответила девушка.
— Это какие такие доказательства? — Дымов прищурился и высморкался на пол.
— Ворованную из нашей штольни руду, ступку и ртуть.
— А при чем здесь я? Это еще доказать надо, что я крал. А вагонетки у всех опрокидываются, не у меня одного…
В комнату вошел Иван и молча с ненавистью посмотрел на Дымова. Тот понял и самодовольно ухмыльнулся.
— Ну что? — встревоженно спросила Катя.
Иван не сводил взгляда с Дымова.
— Склизкий ты, Прошка, как налим, сразу не схватишь тебя. — И, обращаясь к Быковой, ответил: — Шурф тот, Катерина Васильевна, взорвали, теперь не проникнуть туда.
«Значит, все же приходили туда преступники замести следы… А наши наблюдатели просмотрели», — подумала Катя и удивленно спросила:
— Кто же это мог сделать?
— Это, барышня, одна тайга зияет. Много тайн хранит она, новичку об этом завсегда помнить надо. Между прочим, у нас не Москва, милиционер к каждому шурфу не приставлен, — громко засмеялся Дымов. И насмешливо осведомился: — Можно идти?
Катя ничего не ответила, и Дымов, сорвавшись с дивана, выбежал из комнаты.
За углом здания Краснов, прохаживаясь с независимым видом, поджидал Дымова.
— Споймала Быкова меня, пора смываться, а то завтра будет поздно, — зашептал перетрусивший Дымов.
— Она тебя споймала, а ты упустил ее тогда на Миллионном. Ведь как было просто: кокнул ее, потом подрубил стойку и посадил кровлю, засыпал землей. Чисто, комар носа не подточит, — шипел Краснов, с презрением оглядывая Дымова.
— Да я целую смену охотился за ней, с такой девицей все бы сделал в свое удовольствие… — ухмыльнулся Дымов.
— Одни разговоры, обратно же с шурфом с этим… — Краснов помолчал и, сверля Прохора злыми глазками, добавил: — С Южного уходим, только тебе, Граф, как наказал перед отъездом твой сберун, придется в тайге попрятаться, его дождаться.
Дымов в ответ крепко выругался.
Пихтачев встал с постели, достал с полки поломанный деревянный гребень и расчесал лохматые волосы. Умылся под рукомойником и, хотя в комнате было хорошо натоплено, набросил на плечи ватник: его мутило и лихорадило. С трудом припоминал Павел Алексеевич события прошлого ве