Виталий Петрович схватил председателя за руку и потащил к старателям, толпящимся у шлюза.
— Вы твердо решили переходить на государственную добычу? — громко спросил Степанов, подходя к ним.
— Вот семьдесят заявлений, — вынимая из кармана большую пачку бумаг, ответил за всех Кравченко.
— Поздравляю вас! — сказал Виталий Петрович.
— Ну вот, как камень с сердца спал! — легко вздохнул Степан Иванович.
— А что мы теперь делать будем? — спросила доводчица, отжигая на железном противне серебряную амальгаму.
— Продолжать работать на гидравликах, — улыбаясь, ответил Степанов. — Старателями вы работали на них полтора-два месяца в году, а теперь будете работать семь.
— С чего так сразу климат переменится? — удивился Кравченко.
— Ваши гидравлики работали только на сезонной, снеговой да дождевой воде…
— Верно! Все люди добрые, глядя на солнце, радовались, а мы, приискатели, плакали да все лето и осень дождя молили, — вставил Степан Иванович.
— Нужно завести на наши гидравлики постоянную воду Кедровки, — продолжал Степанов, — тогда будем работать непрерывно до ноября. Для этого нужно пройти десять километров большого канала. Вручную артель этого не могла сделать, а мы теперь поставим экскаватор.
— Если правда, что одна машина такой канал пройдет, то это прямо… ну, даже не знаю, что и сказать… — От волнения Кравченко не нашел нужных слов. — Верно мы решили: старанке — конец!
— Знамо дело, лучше будет. Смотрите-ка, какое кадило на Медвежьей раздули, любо-дорого смотреть, — согласилась и пожилая доводчица, ссыпая в железную банку взвешенное золото.
Улов оказался добрым: золота сняли в два раза больше, чем рассчитывал Виталий Петрович.
Степанов принял пачку заявлений, распорядился подтащить к забою мониторы и заторопился на прииск. Кравченко запломбировал банку, протянул ее начальнику прииска:
— Возьми, Петрович, от бывших старателей.
— Одному везти ее не положено, принесите сами, — отказался Степанов.
— Возьми, а то когда еще я доберусь до дому. Ты много наказал переделать здесь, зря людей держать придется, — просил Кравченко.
— Хорошо, положи банку в переметную суму, — прощаясь, согласился Степанов.
Кравченко проводил начальника до березы, спрятал тяжелую банку в кожаную суму седла и перетянул ее ремнями.
Степанов вскочил в седло, хлестнул коня и повернул к поселку.
Смеркалось. Чтобы засветло перебрести разбухшую от воды Кедровку, Степанов решил не спускаться к мелкому броду, каким ехал сюда, и этим сократить путь на пять километров. Подъехав к реке, он осмотрелся. Знакомые деревья на треть были затоплены водой. Что делать? Возвращаться к броду или рискнуть переплыть на коне бурную реку?
Благоразумие подсказывало вернуться к броду, но Степанов принял его за чувство страха и, больше не раздумывая, направил коня в реку. Вода с угрожающим шумом перекатывалась по скользким булыжникам, торчащим у подмытого берега. Серко упирался, неохотно сползал на задних ногах в ледяную воду. Переступив несколько шагов, он поплыл. Степанов не ожидал сразу такой глубины и еле успел выдернуть из стремени ноги, поджав их высоко на седле. Серко, громко фыркая, плыл на стрежень, к середине мутной реки, но его стремительно относило вниз. Виталий Петрович вцепился рукой в холку коня и замер от напряжения, думая только о том, как бы сохранить равновесие и удержаться в этой трудной позе.
Сильный толчок налетевшей льдины опрокинул его в воду, он захлебнулся и пошел на дно…
Глава сорок перваяПОИСКИ
Хмурым ранним утром Лидия Андреевна выехала из дому. Серко шел нехотя, пытался сворачивать во все проулки, и всаднице с трудом удавалось держать его в узде.
Поселок пробуждался рано. В утренней тишине хрипло кукарекали проспавшие петухи и тоскливо мычали коровы.
— Цып, цып, цып! — раздавался во дворах призывный клич хозяек.
Степенно переваливаясь на красных лапках и громко гогоча, пересекали дорогу гуси. Из подворотни выскочил лохматый щенок и, залившись лаем, бросился на гусей.
— Блохомет, назад! Я тебе вот дам выволочку, пустобрех! — шикнула на него старуха с клюкой, надевая глиняные кринки на забор.
Лидия Андреевна поздоровалась с ней, и старуха, прищурив подслеповатые глаза, сказала:
— Здравствуй, касатка, не признала тебя. Словно мужик, в портках скачешь. Как твой-то?
— Еду в больницу, — не расслышав вопроса, ответила Лидия Андреевна. Так она объяснила свой отъезд и Варваре Сергеевне, оставшейся за нее дома, и кучеру Якову.
— Сам-то как чувствует? — крикнула вслед старуха.
— Плохо, — глотая слезы, ответила Лида.
Громко затявкав, Блохомет побежал за Серком, но внезапно раздумал и, усевшись посреди дороги, стал с ожесточением вычесывать ногой блох.
Поселок кончился, позади остались еще не вспаханные поля, разгороженные поскотины. У старой, обугленной грозовым ударом пихты, что одиноко стояла у развилки дороги, Серко остановился.
— Иди, иди, ты же лучше меня знаешь, — понукала Лидия Андреевна, гладя его гриву.
Вот и река — вспухшая, помутневшая. Над ней, что-то высматривая, распластался орел.
В этом месте неделю назад Степанов с большим трудом доплыл до берега и стал разыскивать коня. Мокрый и измученный, он долго бродил вдоль грозной, ревущей реки и без конца звал Серка, но все было напрасно: конь и золото исчезли бесследно. Только поздно вечером добрел Виталий Петрович до дому и, позвонив на конный двор, узнал, что крышка с седла Серка была потеряна, а переметные сумы порваны и пусты.
На поиски банки с золотом были направлены бригады рабочих, комсомольцы. Потерянное золото искали и добровольцы из приискового населения. Казалось, не было вершка приречной земли, не обшаренного человеческими руками. За последнюю неделю весь прииск был охвачен золотой горячкой, о находке золота мечтали все, но… мечты оставались мечтами.
Больше всех мучилась Лидия Андреевна. Безуспешность поисков бросит тень на репутацию Виталия Петровича, приведет его на скамью подсудимых. Банку могли найти и скрыть: ведь ее ищет любой желающий. Надо спасти мужа. Она рассчитывала, что конь поможет ей, приведет к заветному месту.
И Серко водил ее по темной таежной чаще, мимо обрывистых скал, вдоль хмельной от весенней ярости реки, по болотистым кочковатым балкам.
Лидия Андреевна всматривалась в каждый камень, валежину, тыкала палкой в мохнатые кочки. Устав, она присела на трухлявый пень, отяжелелые веки прикрыли глаза. Куда же делось это проклятое золото? Лидия Андреевна заставила себя встать и вновь приняться за поиски.
Вдруг Лидия Андреевна споткнулась. Она увидела кожаную крышку седла, пропавшую вместе с банкой, схватила ее, прижала к груди. Вновь воскресли надежды: ведь, значит, и банка должна быть где-то здесь!
И опять бесконечное хлюпанье по грязи, ноющая боль в стертой ноге, и снова иглистые ветки колют исцарапанное лицо.
Она блуждала и блуждала по лесу, пока день не стал гаснуть; небо и тайга потемнели, провалились в черную бездну. Лидия Андреевна, еле переставляя ноги, пробиралась по мокрому лесу к проселочной дороге, ведя в поводу понурого коня. Внезапно Серко сильно толкнул ее мордой в спину и тихо заржал. Она повернулась и только теперь увидала, что невдалеке плясали красные петухи костра. Лидия Андреевна насторожилась. В тайге равнодушно мимо огня не пройдешь, он обещает либо радость дружеской встречи, либо стычку с врагом. Кто этот человек, что он здесь делает ночью? Наверно, тоже ищет золото, но тайно, для того чтобы скрыть его. Эта мысль отогнала страх, и Лидия Андреевна, вскочив с пенька в седло, поехала к костру. Впереди справа мелькнула тень. Не раздумывая, Лидия Андреевна погнала коня вслед убегавшему в темноту человеку. Хруст сучьев и топот прекратились: беглец притаился. Лидия Андреевна испугалась зловещей тишины и повернула коня. Он упирался. Всадница вытянула его плетью и, не сдержавшись, крикнула:
— Но, Серко!
Яркий луч света карманного фонаря ослепил ее.
— Лидия Андреевна, душенька, как вы меня напугали! — услышала она слащавый голос Бориса Робертовича.
Маркшейдер подошел к ней.
— Что вы здесь делаете?
— То же, что и вы, ищу дорогую пропажу, — ответил он.
— А почему ночью? Мне это кажется странным, — все еще не придя в себя, спросила Степанова.
— В нашей жизни много странного, дорогая. Посидим минутку у костра, передохнем, и я провожу вас, я знаю прямую тропку, — предложил Борис Робертович.
— Я тороплюсь, — холодно ответила Лидия Андреевна.
— Минуточку обождите. — Борис Робертович видел, как плясали отблески костра на высокой груди Степановой, как ее рука теребила ремешки на кожаной плетке. Серко тронулся, но Плющ схватил за подпругу.
— Отпустите коня!
— Минуточку! Выслушайте… Я давно не говорил с умным и культурным человеком, а иногда так хочется облегчить Душу! Вам может показаться смешным, но я мученик… да, да, мученик чужих страстей. Поверьте, когда мне представляется хотя бы малейшая возможность не любить, я немедленно ею пользуюсь. Я устал от жизни, от ее утомительного однообразия, одиночества. Как говорится, спать есть с кем, а встать не с кем. Кругом не женщины, а нюшки…
— Вы пошляк, я не хочу вас слушать. Пустите коня, — резко бросила Лидия Андреевна.
Борис Робертович решил круто изменить тактику.
— Вы пожалеете кое о чем, да будет поздно. Вам бы теперь следовало понять, что в моем внимании — ваше спасение, — подбоченясь, заявил он. — Степанова осудят за потерянное, вернее, за присвоенное золото… Имущество ваше пойдет, как говорили в старину, с молотка, вас вышвырнут на улицу. И вы еще придете ко мне…
Он протянул к ней руки, Лидия Андреевна с размаху ударила его плеткой и пустила Серка вскачь.
В кабинете Рудакова сидели Пихтачев, Бушуев, Турбин и Степан Кравченко. Рудаков звонил на квартиру Степанова.
— Лидия Андреевна? Как он? Не лучше? А что говорят врачи? Не расстраивайтесь, будем надеяться на его крепкий организм. Нет, пока не нашли. Да, да, конечно, я зайду. — Он повесил трубку.