— Что Виталий Петрович? — спросил Турбин.
— Кризис еще не миновал, у него ведь двустороннее воспаление легких. Все бредит банкой с золотом, а мы ее — уже неделя вот прошла — найти не можем…
— Зачем я только навязал ему эту банку? — в который раз упрекнул себя Степан Иванович.
— Наверно, упала в реку. Пока вода не спадет, искать, по всему видно, бесполезно, — вставил Бушуев.
— А к лету занесет песком, илом, совсем не отыщешь, — возразил Пихтачев.
Рудаков подумал и, покачав головой, сказал:
— Если не найдем банку, его судить будут.
— Судить Степанова?! Да этого быть не может! — воскликнул Кравченко, отвернулся от товарищей и ладонью прикрыл глаза. Он мучительно думал: как выручить Степанова? Собрать стариков, потрясти их кисеты… Может, и наберется на банку-то…
— Будем продолжать поиски… Да-а-а. Накопилось у нас дел. Пора проверять социалистический договор с Новым, — говорил Сергей Иванович. — Надо выделить наши передовые участки. Плотники работают хорошо, горняки хуже. Правда, они выполнили план, если бы не случай с Виталием Петровичем. — Рудаков исподлобья посмотрел на собравшихся и после небольшой паузы продолжал: — У монтажников начались горячие денечки, нужно помочь им людьми. А чем встретят Первомай разведчики?
Турбин, как всегда, прежде чем ответить, погладил бороду.
— Обязательства мы выполняем, хотя за последние дня работы подсократились, весенняя вода топит. Иптешевскую штольню прогоняем дальше, подсекли еще две богатые жилы. Пустить четвертый буровой станок — вот наше обязательство.
Пихтачев хотел посоветоваться с Рудаковым о беседе, которую он собирался проводить в бригаде Захарыча, но в кабинет вошел Иван Кравченко.
— Сергей Иванович! Всех лошадей с лесосеки сняли, нам ни одной не оставили. По решению партийного бюро я отвечаю за благоустройство поселка, а что можно сделать без лошадей?
— Куда же их девали? — вмешался Бушуев.
— Захарыч концерт устроил: леса, говорит, не хватает. Вот ему наших коняг и отдали.
— Договоримся так: на тротуары лес возьмите с жилплощадки. Захарычу действительно нужно транспортом помочь. А ты бери из горного цеха, ничего не поделаешь, придется выручать, — решил Рудаков.
— Вот и хорошо, а то ведь завтра и на озеленение улиц тоже нужны будут кони, подвозить саженцы.
— Чудно! — рассмеялся Турбин. — В тайге — и озеленение. Когда строимся, без жалости вырубаем старые деревья, а потом, как ребятишки, радуемся на каждый кустик: вот, дескать, посадили!
— У меня к вам, Сергей Иванович, еще дело есть, наше горняцкое. — Иван вытащил из кармана записную книжку. — Два цикла в сутки мы даем, а вчера на бригадном собрании подсчитали — можно и три давать…
— За чем же дело? — встрепенулся Рудаков.
— Бурильщику нужно работать хотя бы на двух молотках. На Новом в очистных забоях даже на четырех работают. Быкова велела передать, чтобы скорее нам буровую каретку дали.
Рудаков покачал головой.
— Ну и начальница у вас! Сама пристает, вас направляет. — Он сделал пометку в настольном блокноте.
Вошел кучер Яков с каким-то документом и попросил его срочно подписать, потом появилась старуха с клюкой и завела разговор о водопроводе. Пихтачев понял, что поговорить ему с Рудаковым сейчас не удастся, и решил уйти…
На берегу Кедровки, у подножия мрачной горы Медвежьей, Пихтачев невольно остановился.
Здание обогатительной фабрики уже поднялось над ощетинившимися пихтами, кедрами и краснело железной крышей. В стеклах его больших окон, как в зеркалах, огненно отражались лучи заходящего солнца.
— Ого! — удивился Павел Алексеевич. — Рванули плотнички-работнички.
Две недели назад он видел здесь только сруб и на нем стропила. Теперь площадка фабрики словно ожила: повсюду суетились, куда-то спешили люди, постукивали топоры, равномерно шумела пилорама, скрипел металлический трос подъемной лебедки.
В весеннем воздухе далеко разносились громкие голоса. С высокой эстакады бункера Михайла кричал вниз лебедчику:
— Давай длинную балку! Слышишь, Пашка?
Пашка только передвинул шапку со лба на затылок.
— А где я тебе ее возьму? Она еще в тайге ветками машет. Получай пока доски. Да не сердись, за балками тоже уехали. Понял?
— Понял-то понял, а только заработаем мало. Хоть сам иди за ней в тайгу.
Пашка перевел на лебедке рычаг, и трос, с визгом наматываясь на барабан, легко потащил на высоту трехэтажного дома десятка полтора толстых досок.
— Красота! — крикнул Пихтачев. — Рычаг нажал — и к небесам…
Он помахал плотникам рукой и спустился с пригорка.
Пихтачев нашел Захарыча около электрической пилорамы. Старик отбирал для эстакады стойки.
— Здорово те, — приветствовал Пихтачев старика.
— Здорово-ка.
Глаза Захарыча азартно горели, он с жадностью ощупывал каждую стойку.
Пихтачев с любопытством смотрел, как огромное кедровое бревно, лежащее на рельсовой каретке, проходя через станок пилорамы, на глазах превращается в брусья, доски, горбыли. Шесть пил быстро двигались вверх и вниз, легко расправляясь с вековыми гигантами.
— Чудо-машина! Двадцать пильщиков заменила! — хвастался Захарыч. — Смотри, что отгрохали! — Старик показал рукой на фабрику.
— Балок не хватает, — сообщил ему Пихтачев.
— Аврал у нас, что я могу поделать! Глотают их, как Михайла пельмени, — отшутился старик.
Узнав, что Пихтачев пришел проверять обязательства строителей, Захарыч отрезал:
— Двести процентов с гаком, паря, дадим сегодня!
— Этак вы, пожалуй, и горняков догоните! — нарочно пустил шпильку Павел Алексеевич.
— Прямо-то, как же! — распетушился старик. — Ты не ослеп, часом? Да мы их давно на полном вперед обошли!
— Рано расхвастался, Захарыч! — урезонил Пихтачев. — Кто победит — время покажет. Лучше расскажи, как дела.
— А так! — Захарыч поднял короткое бревно и легко откинул его в сторону. — Прошлый месяц нас побили землекопы, а с этой машиной теперь мы всех побьем.
Захарыч сложил в трубочку ладони и закричал:
— Народ! Слухай сюда! Утискались за день, ужинать пора. Заодно ревизора послушаем.
Плотники уселись на свежеоструганные доски, чуть поодаль от большого котла, висевшего над костром.
Старуха стряпка, по-приисковому мамка, разложила по тарелкам ломти черного хлеба, зеленые пучки едкой черемши — «таежного лимона», как звал его Захарыч. Поставила на широкий стол миски с дымящимися щами и, достав из котла жирный кусок мяса, стала резать его на части.
— Ково, паря, делать будем? — хитро улыбаясь, спросил Захарыч Пихтачева и притащил откуда-то полуведерный бидон. Осторожно, чтобы не пролить ни капли на землю, он разлил по кружкам квас.
Люди подсели к столу. Некоторое время в тишине слышался только стук ложек о деревянные миски. С обычной торопливостью ел Михайла.
Последнее время он жил под постоянным страхом разоблачения. Каждый день, приходя на работу, ждал вызова в контору: ведь Краснов давно грозился выдать его. Но проходили дня, его не трогали, и мучительная неизвестность была хуже кары.
Лицо Михайлы было болезненно-сосредоточенным, он ел молча, не отвечая на шутки плотников.
— Михайла ест один раз в день — с утра до вечера.
— Нет, он ест часто, но много.
— Похудел даже на одну слезинку…
Михайла, помалкивая, проворно двигал челюстями.
— В охотку ест, от пуза.
— И чего вы на человека наседаете? Михайла, брат, и работать стал мастак. Угонись-ка за ним попробуй, — сказал Захарыч.
— Это верно, все доски съел, пилорама не поспевает. Намаялся с ним, спину не разогну. — Лебедчик Пашка положил на стол ложку, вытер ладонью жирные губы и сладко потянулся.
Плотники крутили цигарки.
— Значит, вы обязались досрочно закончить строительство фабрики, — говорил, просматривая обязательства бригады, Пихтачев. — Этот пункт у нас будет выполнен, ничего не скажешь.
— Неверно, паря! Перевыполнен! — воскликнул дядя Кузя. — Окромя фабрики дробилку да эстакаду к маю наполовину закончим.
— Заливаешь? — усомнился Пихтачев.
— Не спорьте с ним, ребята! — опять раскипятился Захарыч. — А ты, проверщик, запиши: работа у нас потоком пошла, меньше трехсот процентов до праздников давать не будем. — Хлебнув ложку щей, Захарыч обернулся к плотникам: — Окореняли мы теперь здесь. Так я говорю, ребята?
— Верно!..
— А как у вас насчет норм? — спросил Пихтачев, с удовольствием поглощая горячие щи.
Нормировщик, долговязый парень, раскрыл блокнот, поводил куцым карандашиком по колонке цифр.
— Извиняюсь, разрешите. За двадцать пять дней в среднем на бригаду сто восемьдесят шесть процентов. За месяц ожидается больше двухсот.
— А двенадцать плотников, что обещал Захарыч обучить?
— Извиняюсь, разрешите. Шестнадцать обучил, — ответил за бригадира нормировщик, — все по четвертому разряду трудятся.
Пихтачев делал отметки в записной книжке, а Захарыч поставил карандашом какие-то только ему понятные знаки на гладко выстроганной доске.
— Что это ты там за каракули выводишь? Какая такая у тебя двойная бухгалтерия? — Пихтачев, насмешливо улыбаясь, похлопал по доске.
— Сам ты двойная бухгалтерия! У нас все начистоту! — обиделся старик. Потом сердито заторопил Пихтачева: — Ну, паря, все прописал? Ежели все, отпусти наши души на покаяние. Однако еще часика три поработаем. Может, и ты подмогнешь нам? Не отвык от нашей работы, бывший кабинетчик? — уязвил напоследок Захарыч, отряхивая с бороды крошки черного хлеба.
— У нас веселей, Павел Алексеевич, — вставил дядя Кузя.
— Э, старички, разве я сидел когда в кабинете? Напраслину уж только на меня не возводите! — отбивался Пихтачев. — Давайте к делу ближе. Брак в работе был?
— Браку не было.
— Может, какие переделки, а? — Подмигнув, Пихтачев заложил за ухо окурок.
— Переделки?.. — Захарыч поперхнулся и закашлялся. — Переделки, понятно, были. Мастера — молодые, тайга и та не сразу растет.