— Какая же польза от этого?
— Польза? Да ведь соединение углерода протоплазмы с кислородом есть медленное горение; от этого развивается теплота. Без определенной температуры человек жить не может. Смерть при большом повышении темпера туры, но смерть и при понижении температуры.
Отчего труп холодеет? Оттого, что перестал дышать, и углерод его тела перестал соединяться с кислородом. Затем, помимо тепла, сжигание углерода освобождает энергию, то есть способность производить работу, двигаться и т. д. Все это необходимо, без этого нет жизни.
— Ну хорошо; но я не понимаю, к чему такая сложность строения легких? Зачем такая масса легочных пузырьков; ведь их сотни миллионов, по-видимому.
— Очень просто; дышит только поверхность легочных пузырьков: представь себе комнату и предположи, что обои — это дыхательная поверхность: тебе ясно, что если эту комнату перегородить и оклеить обоями, то дыхательная поверхность увеличится; а объем комнаты не увеличится ни на йоту. Чем больше стенок, чем больше перегородок, чем меньше камеры, тем больше дыхательная поверхность.
Разве легко удовлетворить такую махину, как человек, кислородом? А легкие занимают очень скромный объем, имея громадную, в несколько сот квадратных метров, дыхательную поверхность.
— Теперь мне стало ясно, в чем тут дело. Но как же это легкие расширяются и сжимаются, а я в них не вижу мускулов? Как это происходит?
— Это потому, что легкие расширяются и сжимаются не сами по себе; под ними и под сердцем лежит большой мускул, перегораживающий поперек всю грудную клетку. Он отделяет грудную полость от брюшной, а потому называется грудобрюшной преградой или диафрагмой. Вот эта диафрагма и является главным дыхательным мускулом; она опускается вниз, и легкие механически расширяются, в них входит воздух; она подымается кверху, и из легких выжимается воздух, и они спадаются. (Рис. 12). Все это можно проверить на опыте…
Но Надя не дала ему договорить.
— Я знаю этот опыт и знаю, как называется прибор, наглядно показывающий работу легких. Я даже сама помогала его изготовить.
— А ну-ка, ну-ка, скажи, — затараторил лейкоцит.
— А что же? И скажу; аппарат… аппарат… Дондарева…
— И не Дондарева, не так ты говоришь, а Дондерса.
Надя смутилась.
— Ах, да; правда, Дондерса.
— А ну-ка, опиши мне его устройство.
— Это-то я помню хорошо. Мы взяли большую бутыль и срезали в ней дно, бутыль закрыли пробкой, а в пробке проделали отверстие и плотно в него вставили гусиное перо. На конец пера, торчавший в бутылке, плотно привязали кусочек пузыря. Потом вместо дна привязали резину. Налили в бутылку воды. И вот, когда потянешь резину вниз, пузырь в бутылке расширяется; а толкнешь ее кверху, пузырь сразу съеживается. (Рис. № 13).
— Верно, это очень напоминает работу диафрагмы и расширение легких и при вдохе, и при выдохе. А ты еще недовольна доктором.
— Так ведь не доктор нам это показывал, а преподаватель физики.
— Ну, — прервал ее лейкоцит, — вернемся к нашей беседе. Диафрагма, значит, очень важна. Если случайно прекратится ее работа, то человек погиб. Другие мускулы заменить ее не могут; они могут только немного помочь ей, если она ослабела; эти вспомогательные мускулы находятся на груди и на шее; но, повторяю, роль их не велика.
Работа же диафрагмы целиком зависит от деятельности одного участка мозга; об этом мы с тобой поговорим потом. Видишь, как в организме все связано одно с другим. Организм — это есть нечто единое, целое, и от его благополучия зависит благополучие его частей; с другой стороны, от благополучия частой зависит и благополучие всего организма.
— Посмотри, однако, — сказала Надя, — мы движемся как будто быстрей.
— Да, мы из волосного сосуда перешли в мелкую вену. Не забудь, по своему строению это вена, и она ведет к сердцу, но мы находимся в малом кругу, значит, здесь в вене кровь, богатая кислородом. Все мелкие вены из легких в конце концов соберутся в четыре крупных вены и впадут в левое предсердие. Мы к нему приближаемся. Здесь конец малому кругу.
Приближается большой круг. Держись!
И в эту секунду наши путешественники оказались в левом предсердии.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Мощность сердца. В аорте. Сетования и опасения лейкоцита. На родине лейкоцита. Балки и стропила организма. Суставы. Венозные клапаны.
Тут была знакомая картина; Надя уже была в правом предсердии; те же водовороты крови, тот же шум.
Лейкоцит обратил ее внимание на то, что отверстие между левым предсердием и левым желудочком затянуто двухстворчатым клапаном, а не трехстворкой, как это наблюдалось в других отверстиях сердца.
Зато в левом желудочке было очень интересно. Прежде всего, он был крупней и просторней всех прочих отделов сердца. Здесь мускулы, оттягивающие сухожильные нити от створок клапана, были исключительно толсты; стенка самого желудочка была чрезвычайно толста; все указывало на мощь этого отдела сердца.
— Да, — сказал лейкоцит, — сердце вообще очень мощный орган; оно за час производит работу, достаточную, чтобы поднять человека от земли до верха четырехэтажного дома (рис. № 14); за сутки работа такова, что ею можно было бы поднять быка на вершину Исаакиевского собора.
Надя подумала: «Откуда это лейкоцит знает такие вещи?», но ничего не сказала.
— И больше всего работы производит, — продолжал ее спутник, — именно левый желудочек. Нигде нет такого давления крови, как здесь.
И точно: желудочек сократился, и Надя почувствовала сильное давление. В ту же секунду они промчались мимо клапана, ведущего из желудочка в аорту, и очутились в самой главной артерии тела.
— И здесь клапан трехстворчатый, заметь это! — прокричал лейкоцит.
В аорте давление начало постепенно уменьшаться; Надя видела, как аорта, в стенках которой было очень много эластических волокон и мышечных клеток, энергично толчкообразно сокращалась, прогоняя кровь все дальше и дальше. Они продвигались вперед очень быстро и все толчками. Кровяная волна набежит, подхватит и увлечет далеко вперед: потом коротенькое затишье, а затем новая волна, новый толчок — и снова вперед. Надя очень боялась потерять лейкоцита, но он за нее крепко держался.
Постепенно толчки стали слабей и слабей: мимо них мелькали непрерывно отверстия ответвляющихся артерий. «Должно быть, просвет артерий сильно увеличился», — подумала Надя.
— Послушай-ка, о чем я тебя спрошу, — сказала она. — Стенки сердца толстые, как же клеточки этих стенок снабжаются кровью? Ведь им самим тоже нужно питание, кислород. По-моему, непосредственно из сердца кровь не может питать толщу желудочков и даже предсердий. Питание может, по-моему, происходить только при содействии волосных сосудов. А тут я их не видела.
— Конечно, в стенках сердца проложены кровеносные сосуды, — отвечал лейкоцит, — имеются артерии; они берут начало из аорты; мы давно миновали их отверстия и возвращаться назад не стоит, да и очень трудно идти против такого бурного потока крови. Но эти маленькие артерии (их называют венечными) распадаются на уйму волосных сосудов, которые пронизывают буквально всю толщу сердца, а затем волосные сосуды соединяются в вены, и все это впадает в венозную систему, в правое предсердие. Так что клетки сердца не пользуются той кровью, которая находится в сердечных полостях. Их питание идет на общих основаниях.
Бывают случаи, когда питание это недостаточно. Если венечные артерии сердца испортятся, или случайно под влиянием внешних причин, ну, скажем, неприятности или испуга, просвет их сильно сузится, тогда сердечная мышца не получает достаточно питания, клетки сердца перестают работать, и наступает смерть человека.
Такие случаи внезапной смерти известны. Люди говорят — «разрыв сердца». На самом же деле сердце вовсе не разорвалось. Ты сама видела, как мощно сердце: оно может разорваться или после ранения, или в результате длительной болезни, когда сердечная стенка истончилась. А здесь просто произошла остановка сердца или, как доктора говорят, паралич сердечного мускула. Вот почему необходимо очень беречь сердце и кровеносные сосуды.
— А что для этого нужно делать?
— Не пить, не курить, не объедаться, не переутомляться, словом, жить разумно, по правилам гигиены: беречь свое здоровье.
— Я постараюсь все это выполнять.
— И хорошо сделаешь. Вот я живу в организме крупного человека, и он себя ведет совсем не так, как мы, клетки, хотели бы. Он с нами не считается. Он пьет, и его тошнит, а мы испытываем много неприятностей. Он курит трубку и отравляет нас углекислотой, окисью углерода и синильной кислотой, а синильная кислота — ужасный яд.
И вот наш хозяин с виду молод, а венечные сосуды у него плоховаты; мы вечно боимся, что в них произойдет заминка, сердце остановится, и наш хозяин умрет. Подумай, нас будет ожидать медленная и неизбежная смерть. Ведь мы переживаем сердце, мы существуем еще несколько дней после того, как сердце остановилось. Человек уже в могиле, а мы еще ползаем по организму, отыскивая пищу и кислород, а впереди все же нас ждет смерть.
А если бы хозяин вел себя умеренней, он жил бы очень долго. Но что поделаешь, несознательность, — вздохнул лейкоцит.
Между тем, они двигались все дальше. Давно уже они миновали артерии; давно перестали ощущаться толчки. Они и не заметили, как попали в волосные сосуды.
— Да где же это мы? — спросила Надя.
— Постой, давай сориентируемся, сразу не скажешь.
Позади волосного сосуда виднелась какая-то стена: в ней были рассеяны углубления, а в углублениях лежали комочки протоплазмы.
«Опять клетки, — подумала Надя, — но какие? Где же это мы?»
Между клетками были значительные промежутки плотного вещества, но эти промежутки были пронизаны массой тончайших каналов; в каналы входила протоплазма клеток, так что таким путем все клетки были в связи друг с другом. (Рис. 15).