— Убийство! — воскликнул он, когда Стрейндж вошел. Хоскинс махнул рукой на стул. Испуганный молодой журналист ретировался.
— Да! Да! Давайте! Пули! Сколько? Не тяните резину! — он швырнул трубку на рычаг и откинулся на старый плетеный стул. Затем, хлопнув себя по лбу и на секунду всмотревшись в Стрейнджа, произнес: — Мы с вами знакомы. Вы из министерства. Ваше имя? Нет, не говорите! Я на этом собаку съел. Вы — Стрейндж. Фрэнк Стрейндж. — Он порывисто протянул руку, но Стрейндж сделал вид, что ее не замечает.
— Вам же назвали мое имя, — не скрывал он раздражения.
Хоскинс посмотрел на него и, запрокинув назад голову, рассмеялся.
— Не сердитесь. Вы тут ни при чем. Просто я терпеть не могу ваше министерство. — Он явно хотел что-то добавить, но сдержался. Стрейндж промолчал, но про себя отметил эту заминку. В глаза ему бросились кучи бумаг, пожелтевшие карты на стене, старые плакаты и кипы старых газет. Уставившись выпученными глазами в гранки, Хоскинс делал беглые пометки.
— Так, чем могу служить?
— Вы заняты?
— Как всегда. Сами видите, — развел он руками, — но прошу вас, продолжайте.
— Мне надо поговорить с вами о Дике Листере.
Впервые с тех пор, как Стрейндж ступил на порог, Хоскинс перестал паясничать. Пытливо взглянув на Стрейнджа, он внезапно посерьезнел.
— Несчастный болван, — проговорил он, — вы хоть сумели забальзамировать труп, чтобы из него не потекло?
— Нами установлено, что дело закрыто, — произнес Стрейндж весьма сдержанно.
— Шантаж, взятки, подкуп, разумеется, тут ни при чем! — Хоскинс с любопытством разглядывал Стрейнджа. — Вы из Управления Си, не так ли? Начальник Листера. А я и не знал, что вы занимаетесь проблемами безопасности. Или Хейтер задрал нос?
— В некоторых случаях Управлению Си приходится заниматься вопросами особой важности, — строго ответил Стрейндж. — Кстати, — добавил он, наслаждаясь иронией, — Майкл Хейтер даже не подозревает, что я здесь.
— Понятно, — повеселел Хоскинс, — видать, налогоплательщикам, — хихикнул он, — надо благодарить министерство за то, что оно разнообразия ради выполняет полезное дело. Листер, например, был каждой бочке затычка.
— Поэтому я и хотел с вами побеседовать, — сказал с ударением Стрейндж.
Хоскинс еще чего-то черкнул в гранках, потом целиком занялся посетителем.
— Чем же могу служить?
— Я уже сказал, что собираюсь снять некоторые неувязки. Близкий друг семьи Листера сообщил мне, что Дик поручил вам подготовить кое-что для публикации.
— Фрэнк, я журналист и журналистом остался. Правда, теперь я редактор и вполне справляюсь с этой ролью. Когда же ради заработка я связался с вашим вестником, репортерским чутьем я почуял, что у вас в министерстве дурно пахнет. Подождите, — он поднял палец, — я вас не критикую. Помню — о вас говорили только хорошее. Например, что вы расчищаете место. — Он сделал паузу и посмотрел на Стрейнджа. — Расследование, начатое в вашем управлении, отдавало наиболее скверным душком, с каким я только сталкивался, но для дельного материала не хватало фактов. Самое большее, чем я мог поддержать Листера, это написать редакционную статью об опасности компьютеризации внутри министерства и ответственности руководства за это.
— Я что-то ее не видал.
— Ее не пропустили. Хейтер запретил. — Хоскинс сделал драматический жест. — Вымарали все — с первой страницы. Назвали ерундой. Он сказал, что статья вызовет ненужные споры. Поэтому-то я и уволился.
Стрейндж вспомнил статью Хоскинса в ноябрьском выпуске вестника. Некоторые из высокопарных фраз, похоже, были почерпнуты из той же неиспользованной статьи. Хоскинс все еще говорил.
— Заметьте, к тому времени я был сыт по горло. Листер же докучал мне постоянно. Меня тянуло к чистой журналистике. Ваш журнальчик был для меня соломинкой, за которую я ухватился после увольнения, а тут подвернулось это место. Это было для меня спасением, прибежищем литературного поденщика. Я был рад уйти. Мне стала невыносима секретность. Бог знает, как вы с ней миритесь.
Стрейндж намеренно замолчал, надеясь, что молчание собьет самоуверенность с Хоскинса. Через матовое стекло пробивался телетайпный стук. Затем зазвонил телефон, и Хоскинс принялся снова паясничать. Он то барабанил пальцами по столу, то расхаживал, насколько позволяла длина провода, по кабинету, злобно сверкая глазами в сторону редакции. Закончив разговор, он остановился около двери и посмотрел на Стрейнджа.
— Большинство концов замыкаются на Листере, а он дал дуба. Вам ведь это на руку, не правда ли?
— Почему?
— Он ведь был вам большой помехой? Все его подкопы.
— Вы ему верили? — настойчиво спросил Стрейндж.
— Да, иначе он думал бы, что я хочу от него отделаться. Но, знаете, у меня не было уверенности, что он тоже не водит меня за нос, как все ваши.
Стрейндж отважился поставить вопрос ребром.
— Послушайте, Листер темнил со мной, а что он говорил вам?
— Вы имеете в виду расследование?
Стрейндж кивнул.
Вместо ответа Хоскинс отомкнул небольшой сейф позади стола и вытащил какой-то потрепанный конверт.
— Не могу вам отдать их, — произнес он, вытаскивая несколько листков машинописного текста, — ибо отнюдь не питаю любви к министерству, но с содержанием ознакомлю. У журналиста есть право скрывать источники информации, — ухмыльнулся он, — я не специалист по компьютерам и могу, пожалуй, ошибиться в употреблении некоторых терминов. Исправьте, если я напутаю. Рассказ Листера начинается с того, — он пробежал глазами листки, — что однажды вечером, когда большинство служащих разошлись по домам, он заглянул в терминальный класс и обнаружил там парня по фамилии Эллисон, не спускавшего глаз с дисплея. В этом, правда, не было ничего необычного. Эллисон имел приоритетное право доступа в класс и часто работал там по ночам. Листера удивило другое — как Эллисон среагировал на его появление.
— И как же?
— «Эллисон стер изображение на экране и поспешно закончил работу».
— То есть отключился от компьютера, — пояснил Стрейндж.
Хоскинс продолжал:
— «Когда Эллисон покинул зал, я направился к терминалу и вывел на экран тот же набор данных, который Эллисон смотрел; поскольку тот не уничтожил программу, я смог просмотреть две последние страницы и сделать заметки». Вы следите? — спросил Хоскинс.
— Да, — отозвался Стрейндж.
— Короче говоря, Листер понял, что Эллисон получил доступ к разделу библиотеки данных, а результат вычисления у таблиц такой, что Листер, который здорово в этом соображает, не мог узнать. Его обуяли подозрения, и он кое-что записал от руки…
— У вас есть копия?
Хоскинс покачал головой.
— Нет. Наверняка все материалы расследования отправили в Лондон.
Стрейндж уклонился от ответа и произнес:
— Разве в рассказе Листера ничего другого не было?
— Другого? Разумеется, было. — Хоскинс неловко махнул рукой. — Больше, намного больше на других листках. — Переворачивая страницы, он взял себя в руки. — Это лишь начало. Следующий кусок особого рода. Листер решил выяснить, к какой информации получил доступ Эллисон. Он пишет здесь, что в двух отдельных случаях он подстроил «аварию» компьютера, когда Эллисон его использовал.
— Умно, — невольно воскликнул Стрейндж, — это можно сделать, организовав перегрузку компьютера. Когда такое происходит, он прекращает правильно функционировать и единственный способ вернуть его к дальнейшей работе — это распечатать содержимое диска. Информация на распечатанном диске окажется копией изображения на экране дисплея, которую Листер, наверное, анализировал. Что же он обнаружил?
— Все было чертовски неубедительно. Методы работы управления настолько секретны, что невозможно было доказать, что Эллисон занимается чем-то недозволенным. Разумеется, он все отрицал. А управление относит подобный компрометирующий материал к недостаткам заведенного порядка: ведь невозможно в таких случаях доказать, что материал на дисплее использован незаконно. Было над чем поломать голову, а? Куда ни кинь, всюду клин.
— Да, если не принимать меры предосторожности, — отозвался Стрейндж.
— А вы в них верите? — в голосе Хоскинса звучало презрение.
— Вы, конечно, нет. — Стрейндж отважился на догадку. — В этом и состояла шумиха, устроенная Хейтером?
Хоскинс кинул на него странный взгляд.
— Отчасти, — согласился он, — но, если не возражаете, я не буду вдаваться в подробности. К Листеру это не имеет отношения.
— Ладно. Расскажите мне о расследовании.
— Ну, как вы знаете, его возглавил Прис. Конечно, вы в курсе, он ваш заместитель! — Хоскинс расхохотался. — Не говорите мне…
— Ему дали полную свободу действий, — перебил его Стрейндж, — помните, для Листера все дело оборачивалось сложнее, чем для нас. Скажите, какого мнения был Листер о Присе?
— Он его ненавидел. Прис совершенно не поверил записям с дисплея. Из Лондона прибыл эксперт, объявивший, что индекс, о котором так волновался Листер, попросту часть другой системы.
Стрейндж почувствовал, что в нем вновь оживает волнение. Эксперт. Вряд ли это Мейер. Хоскинс продолжал говорить.
— Прис чертовски обозлился на Листера. Орал, что он суется, куда не просят. Поползли слухи.
— Что вы имеете в виду?
— Меня удивляет, что вы не упомянули про Эйдана Купера. Вам ведь известно, что Листер обвинил его наряду с Эллисоном. — Стрейндж кивнул и отложил в памяти этот факт. — Но Купер и Листер были приятелями. Оснований любить Эллисона у Дика не было, но зачем толкать друзей в дерьмо, разве что для спасения своей шкуры? Понимаете, куда я клоню. Многие сотрудники считали, что Листер кого-то умело прикрывает.
— Следовательно, не только в Лондоне думают, что Листер был к чему-то причастен? — спросил Стрейндж с облегчением, ощущая прежний интерес к делу.
— Ну, доказательств у меня нет, но в чем-то он ведь был замешан? В чем — не могу понять, но доверять бы ему не стал, пока не выяснил бы всю подноготную.