Всё знаю.
— Не так громко, — шепчу я. — Ведь мы ещё не дома.
— Ладно, не буду, — говорит он и продолжает так же быстро и громко:
— Петя меня с собой взять не хотел, на ключ закрыл. А я, — он хихикнул, — а я уже давно научился дверь гвоздём открывать. Выскочил из дому, да как побегу за ним. И хорошо, что побежал, правда?.. Петя всё думает, что я маленький. А у меня мускулы во какие. Вы только пощупайте.
— Здорово! Прямо стальные… Ты, Серёжа, поступил, как настоящий пионер… Знаешь, что такое пионер?
— Ну, ещё бы… Это те, кто комсомольцам помогают. У них красные галстуки. Им говорят: «Будь готов», а они отвечают: «Всегда готов». Я по радио слышал.
Мы подходим к дому Петра. Пётр и Ирма уже ожидают нас здесь: значит, всё сошло благополучно.
— Нужно расходиться, товарищи!
Подаю руку Серёжке:
— Ну, спасибо тебе, выручил. До свиданья!
— До свиданья… А скажите, у вас принимают в пионеры?
Дома я долго не могу уснуть. Всё думаю о Серёжкином смелом поступке… «У вас принимают в пионеры?..» Силис как-то спросил, почему при комсомольской организации нашего района нет ещё ни единой пионерской ячейки. Не помню, что ему ответил. Кажется, сострил, что-де для детского сада подполье не приспособлено. А ведь Силис прав: надо создать, просто необходимо. Разве Серёжка не достоин быть пионером-подпольщиком? И ведь у многих из нас есть замечательные братишки и сестрёнки. На следующем заседании райкома обязательно поговорю с ребятами об этом…
Быть тебе, Серёжа, пионером! И подпольное имя мы тебе дадим — Павка. Расти таким, как Павка Корчагин… Начало этому уже положено…
Я засыпаю в эту первомайскую ночь с мыслью о первом пионере нашего района.
Жилец из соседнего дома
— Дзинь… дзинь… дзинь…
Старенькие стенные часы в соседней комнате, звеня и шипя, бьют девять раз. Как я зачитался!
Встаю из-за стола и распахиваю окно. В душную комнату врывается вечерняя прохлада, а вместе с ней сигналы автомашин, звонки трамвая.
Субботний вечер… Как чудесно! Завтра не придётся вставать спозаранку и бежать в осточертевшую мастерскую Отто Кенига. Воскресенье! Можно спать хоть до обеда.
Сладко потягиваюсь и, стоя у окна, жадно вдыхаю свежий воздух.
— Здравствуйте, Имант! — перекрывая уличный шум, доносится до меня сильный мужской голос.
Атлетически сложенный человек средних лет стоит на балкончике соседнего дома и машет мне рукой. Сдержанно киваю головой в ответ.
— Скажите, отец ваш дома? Хочу у него немного проводки занять.
— Да, дома.
Отхожу от окна в глубь комнаты.
Терпеть не могу этого господина. Его зовут Курмис, Ансис Курмис, По соседству с нами он поселился недавно, но уже успел обстоятельно познакомиться со всеми жильцами соседних домов. Вежливый, предупредительный, спокойный, он быстро снискал уважение всех, в том числе и нашего участкового надзирателя Осиса. Не раз я видел их вместе за кружкой пива в трактирчике рядом с нашим домом.
Присаживаюсь к столу и снова беру книгу. Но мысли не дают покоя Курмис не выходит из головы.
Он работает бухгалтером в какой-то большой фирме готового платья, Мать слышала от соседки, что хозяева им очень довольны и уже дважды делали прибавки к жалованию.
Вот Курмис и старается. Работает день и ночь, как вол. Сколько раз я его встречал в поздние часы на улице. «Гуляете всё? Да, молодость, молодость… А я вот только кончил работу. Всё сводил концы с концами. Сам господин Кюзе попросил…»
Ещё бы! Наверное, за очередную прибавку готов хозяевам руки лизать.
Но, в конце концов, довольно! Какое мне до него дело? Усаживаюсь поудобнее и углубляюсь в книгу. Почитать не удаётся, мешают голоса в другой комнате. «Наверное, к отцу пришли», — досадую я. Но моя догадка оказывается неверной.
— Имант!
— Что, отец?
— Выйди-ка сюда. Тебя спрашивают.
— Меня? Сейчас иду.
Кто же это может быть? Как будто никто из друзей не собирался сегодня навестить меня.
Встаю с места и открываю дверь.
— Господин Курмис?
От удивления даже забываю поздороваться. Курмис идёт мне навстречу и протягивает руку, которую я машинально пожимаю. У него коричневое от загара лицо; лишь под левым ухом тонкая белая полоска, словно след давнишнего пореза. Как он умудрился так загореть, сидя в конторе.
— Простите- меня, Имант, но у меня есть к вам просьба. Нам необходимо поговорить.
Поговорить? О чём? Ведь мы с ним едва знакомы.
— Проходите, пожалуйста, в комнату. Только, право, не знаю, чем могу быть вам полезен.
Курмис идёт в мою комнату и жестом просит прикрыть дверь. Пожимаю плечами, но просьбу выполняю.
— Слушаю вас.
— Разговор будет коротким. Я только что узнал, что с минуты на минуту меня могут арестовать. Поэтому пришлось нарушить правила конспирации и обратиться к вам, за помощью, как к члену «Союза Трудовой. Молодёжи».
Провокация! Наглая, нахальная провокация!
— О каком союзе вы говорите, господин? Я вас не совсем понимаю.
Курмис пристально смотрит на меня.
— Вы правы, что не доверяете мало знакомому человеку. Пожалуй, я также поступил бы на вашем месте. Но поймите: у меня совершенно-безвыходное положение и вы обязаны мне помочь.
Изображаю на своём лице удивление.
— Давайте прекратим этот разговор. Вы говорите загадками: «Меня могут арестовать»… Чепуха какая-то!
Курмис тяжело вздыхает.
— Действительно, положение… Но всё-таки вы должны поверить мне… Вот что, Имант. Мне известно, что вы член райкома четвёртого района. Ваше подпольное имя — Владимир. Мало?.. Известно мне ещё и то, что вы встречаетесь с Силисом. На днях он обещал вам устроить встречу с городским техником, чтобы договориться насчёт печатания листовок для молодёжи вашего района… Верно? Кстати, подпольная кличка городского техника — Глобус. Это вы тоже знаете… Теперь вам хватит?
Да, мне хватает вполне! Оказывается, охранка прекрасно осведомлена. В нашу среду вкрался предатель. Надо немедленно известить товарищей. Но прежде всего необходимо избавиться от этого типа.
— Господин Курмис! Я ничего не понял из того, что вы мне тут наговорили. Мне ясно только одно: вы хотите меня впутать в какое-то тёмное дело… Я прошу вас немедленно уйти отсюда.
Но незваный гость вовсе не обижается.
— Ладно! Вы очень несговорчивый человек, и у меня нет времени убеждать вас.
Курмис быстро наклоняется. Неуловимым движением он достаёт откуда-то снизу, — очевидно, из-за отворота брючины, — свёрнутую трубочкой бумажку.
— Вот! Здесь текст листовки. Она должна быть отпечатана завтра к вечеру. Оставить бумажку у себя мне никак нельзя — для охранки это будет лакомый кусочек. Спрятать тоже не могу — слишком поздно. И я не прошу вас, а приказываю как старший: сохраните бумагу до утра. За ней к вам придут — об этом есть договорённость. Если не сохраните, сорвёте выпуск листовки. Всё. Прощайте!
— Послушайте…
Но я даже не успеваю договорить до конца. Курмис оставляет листок на столе и быстро выходит из комнаты. Слышу, как он прощается с отцом.
Внимательно осматриваю бумажку. Да, это действительно текст листовки. Действительно? А кто поручится, что Курмис не агент охранки, которая нагрянет ко мне с обыском сегодня ночью? Мне не сдобровать, если обнаружат эту бумагу.
Конечно, это западня. Настоящие подпольщики так не поступают. Передать текст листовки на сохранение почти незнакомому человеку!
А если он в самом деле подпольщик, что ему ещё остаётся делать — Курмис сказал, что только узнал о предстоящем аресте. Это одно. Он осведомлён о моём участии в подпольной работе. Это второе… Пожалуй, я тоже в таком положении не нашёл бы другого выхода.
Но какой подозрительный тип! Путается с Осисом. Да, да, это ловушка! Надо немедленно уничтожить бумагу. Сжечь её, сжечь!
Вытаскиваю из кармана коробок и зажигаю спичку. Бледное пламя охватывает сухое дерево и быстро идёт на убыль.
Нет! Так тоже нельзя. А вдруг это правда, что он мне говорил? Как бы хорошо ни была осведомлена охранка, вряд ли она может знать о моей предстоящей встрече с городским техником Глобусом.
Опускаюсь на стул и сильно сжимаю голову руками. В таких переплётах мне ещё не приходилось бывать.
— Сынок! — Отец неслышно вошёл в комнату и стоит рядом со мной. — Кто это у тебя был?
— Кто? Да я и сам толком не знаю. Его зовут Ансис Курмис.
— Курмис, Курмис… — Отец морщит лоб, словно пытаясь вспомнить что-то. — Что ж, Курмис, так Курмис. Имя, как и всякое другое. Не хуже и не лучше. Кстати, вы оба так громко разговаривали, что я слышал всё… Как думаешь быть?
— Сожгу бумагу, только и всего.
— Сожжёшь? Ну, сжигай… Но…
Он умолкает.
— Что «но»?
— Но если он говорит правду?
— Мне трудно в этом разобраться.
— Значит, сожжёшь?
— Сожгу.
— Гм… Ну, смотри… Тебе видней.
Нахмурив брови, отец идёт к двери. Видно, он недоволен моим решением.
— Папа!
— Что тебе?
— А как бы ты поступил?
— Не стал бы жечь.
— А вдруг это ловушка и сегодня у меня будет обыск?
— Значит, надо хорошенько упрятать.
— Упрятать?
Я горько усмехаюсь. Это не так легко. У охранников собачий нюх на всякого рода тайнички.
— Нет, папа, спрятать нельзя.
— Кто тебе сказал?
— В охранке тоже не дураки. Я смогу прятать, они смогут найти.
— Ага! Значит в принципе ты согласен спрятать, если бы знал надёжное место.
Я молчу. «В принципе»… К чему этот пустой разговор? Если бы я знал такое место… Но ведь его нет!
— Давай бумажку, Имант!
— Что?
— Давай, говорю, её мне.
— Что ты с ней хочешь сделать?
— Ну и упрямый же ты, Имант, — говорит отец сердито, — Отдай мне бумагу и считай, что сжёг. Не отнесу ведь я её в охранку.
Беру со стола злополучную бумагу и неохотно передаю отцу. Что он задумал?
— Только, ради бога, папа, будь осторожен.
Он не удостаивает меня ответом и выходит.