— На-чи-най!
Андрей поднял кверху обе руки. Его сигнал тотчас был принят. Включили станы. Заработали и другие линии, одна за другой. Цех задрожал, напружинился, загудел.
Магнитные спруты поднимали с вагонной платформы стальные листы, плавно подавали на рольганги, подкатывали к прессовочному стану. Отсюда заготовка медленно плыла под прессом, где выравнивали листы и зачищали края. Все шло гладко, по строгому порядку, нигде никаких заторов и сбоев. Все внимательно следили за работой станов.
— Все сами проектировали, Павел Михайлович, и сами строили. Наши мастера.
Министр закивал головой, не спуская глаз с трубы, которую в эту минуту поднимали на верхнюю стрелу к аппарату сварки внутреннего шва.
Косачев повернулся к Пронину.
— Волнуешься? — толкнул его локтем. — Держись!
Пронин кивнул головой, на миг скосив глаза на Сергея Тарасовича.
Из кабины крана Никита Орлов следил «за ходом боя», как потом он напишет в своей статье. А в глазах Веры из этой картины выделялось одно самое яркое пятно — сварщик Федор Гусаров. Ей казалось, что все дело решал именно он, ее муж, на которого она смотрела с гордостью и любовью. Правда, главным в этом деле был Николай и вся бригада, в том числе и Федор, но Вера видела только одного работника — своего мужа.
Огненная змейка шва ползла по темному стальному полю, постепенно остывала, затухала, темнела. Это было похоже на волшебство, и тот, кто умел это делать, был конечна же необыкновенным человеком. Сваренная двумя продольными швами, громадная труба медленно плыла по рольгангам к особому стану, где зачищались внутренняя и внешняя поверхности. Потом труба двинулась дальше к гидравлическому прессу.
— Выдержит? — тихо спросил Коломенский. — Сколько атмосфер?
Косачев уверенно кивнул:
— Восемьдесят пять.
— Отлично!
Теперь уже труба доплыла до последнего рубежа, застыла перед гидравлическим прессом. Механизмы мягко и плавно взяли трубу в зажим. Включили воду, стали заполнять трубу. Давление увеличивалось, стрелки приборов быстро ползли от одной цифры к другой. Тяжко дышали насосы. Приборы показывали, как с напором воды увеличивалось давление в трубе, а вместе с увеличением давления напрягалось внимание, с которым люди следили за ходом работ. Каким прибором измерить давление в сердце Косачева, Пронина, Коломенского и всех, кто страстно желал успеха!
— Сорок пять… шестьдесят… Восемьдесят пять! Девяносто!
Труба выдержала.
— Отключить насосы!
Вода схлынула, стрелка прибора быстро падала до нуля.
Люди облегченно вздохнули.
Зажимы гидравлического пресса медленно разжались, опустили трубу на специальную раму, покатили вниз.
Косачев снял шапку, взмахнул ею над головой, и духовой оркестр сразу грянул марш. Люди кричали «ура-а!», громко хлопали в ладоши, обнимали друг друга.
— Браво, Федька! — кричала Вера из кабины крана, хлопая по плечу редактора газеты и обнимая его. — Браво! Не забудь о Федоре написать, Орлов!
— Обо всех напишу, никого не забуду. Ты взгляни на Сергея Тарасовича, спокоен, как бог в день сотворения мира. Виду не подает, что волнуется, а сам готов прыгать от радости. Наверху блаженства!
Осмотрев все досконально, обсудив результаты, выслушав Косачева, инженеров, мастеров и рабочих, Коломенский, Петров и Пронин доложили Центральному Комитету и правительству о выполнении заводом соцобязательств и освоении новой технологии изготовления труб большого диаметра.
Вечером об успехе завода передало московское радио. Праздник выплеснулся через заводские стены на улицы и проспекты города, всюду горели огни, слышались песни. Нарядные, веселые люди гуляли до позднего часа, долго не расходились по домам. Казалось, весь город в этот вечер не мог угомониться, даже окна светились по-особенному ярко, и звезды на ночном темном небе сверкали приметней и теплей. Только далеко за полночь стали гаснуть огни в окнах то одного, то другого дома, и весь большой город, как добрый работник, хорошо сделавший свое дело, уснул богатырским сном.
11
С новыми трубами на трассу газопровода Косачев теперь прибыл самолично, со своими специалистами и сварщиками. Хотя государственная комиссия и разрешила заводу приступить к массовому выпуску труб, для Косачева и для всего завода было делом чести довести испытания до конца в условиях промышленной эксплуатации.
В конторе Газстроя собралось много народа. Пришел и председатель комиссии Газстроя — молодой инженер с круглым лицом, с обвисшими усами.
— Никифоров, — представился он Косачеву. — Я высокого мнения о ваших трубах. Но прискорбный факт насторожил.
Косачев кивнул головой, повернулся к Салгирову:
— Товарищ Салгиров, разреши мне самому с моей бригадой сварщиков смонтировать и провести стыковку труб. Дай команду, немедленно приступим. Сам увидишь, теперь все пойдет по-другому.
— Ночь же надвигается, товарищ Косачев.
— Разведем костры. Нельзя терять ни минуты. Поспелов, Водников и ты, Николай, все за мной. Придется показать, как сваривать стыковку по-нашему, намертво.
Косачев широко распахнул дверь и первый вышел в темную морозную ночь, встретившую его сильным порывом ветра. За Косачевым пошли все остальные, направились к месту работы.
Ночью на трассе у коллектора горели костры, светились прожекторы передвижной электростанции. Косачев шагал по котловану, лично руководил работами, советовался с местными инженерами, не отпускал их ни на шаг. Заводские сварщики, словно боевой расчет на учениях, показывали свою сноровку.
Когда сварка была закончена, затрубили сигнал тревоги. Все пошли в укрытия, спрятались в траншеях. Укрылся и Косачев с инженерами.
Салгиров командовал по телефону!
— Все готово? Пускайте газ!
Люди сидели в укрытиях. Молча курили, нервничали.
— Пустили газ?
— Пустили.
— А как снова рванет, аж земля треснет?
— Да ну тебя!
— Вот увидишь!
Время томительного ожидания тянулось медленно.
И вдруг напряженная тишина взорвалась криком «ура!». Крик раздался где-то далеко и, словно эхо, докатился до бункера Салгирова, где сидел и Косачев.
— Ур-ра! — подхватил крик Салгиров. — Твоя взяла, Косачев. Самое высокое давление выдержано! Смотри, куда пошла стрелка. Теперь сам черт не страшен. Отбой!
Затрещали звонки, сирены пропели отбой. Люди выходили из укрытий, бросали вверх шапки, кричали.
Начальник Газстроя Салгиров и председатель комиссии, прибывшей из Москвы, созвали срочное совещание специалистов совместно с Косачевым и Водниковым. Строители газопровода дали высокую оценку трубам, признали высокое качество сварочных работ, проведенных на месте бригадой Николая Шкуратова.
На этом же совещании Косачев увидел своего зятя Ивана Полухина со скуластым обветренным лицом. Высовывая голову из-за спины сидящих впереди нефтяников, Полухин улыбался Косачеву, приветливо кивал:
— Здравствуйте, Сергей Тарасович!
— Вот куда ты забрался, — сказал Косачев, здороваясь с Иваном. — А я искал тебя в Москве, хотел знать твое мнение о моей затее, о трубах с двумя швами.
— Колоссальное дело, Сергей Тарасович, — громко при всех похвалил трубы Иван. — Я отчасти из-за этого и задержался у газовиков, пропагандирую ваши трубы. Вот товарищ Салгиров тоже согласен.
Иван встал с места, прошел поближе к Косачеву.
— Определенно не возражаю, — подтвердил Салгиров. — Я еще в прошлом году на совещании в ЦК поддержал твой проект, Косачев. Помнишь?
— Помню, спасибо тебе. Не жалеешь?
— О чем ты говоришь? Жалею только, что мало еще пока у нас таких труб.
— Дай срок, будет больше.
Когда прощались, Иван и Косачев отошли в сторонку.
— Как здоровье, Сергей Тарасович? — спросил Иван, оглядывая Косачева. — Вид у вас молодецкий.
— А что мне сделается? — отмахнулся Косачев. — Видишь, какие дела? Болеть некогда, да и не надо.
— Разрешите приехать к вам на завод, Сергей Тарасович, детально ознакомиться с работой цеха. Будет отличная глава к моей диссертации о перспективах технической революции.
— Милости прошу, хоть завтра, — сказал Косачев. — Буду рад, конечно, сам понимаешь. Привет Тамарочке и поцелуй внука. Скоро буду в Москве, увидимся.
Косачев со своими людьми уезжал довольный: трубы не подвели, газовики и московская комиссия одобрили работу заводчан, признали полный успех косачевского дела.
12
Уже много дней Косачев не был дома. Садясь в машину, спокойно подумал: «Отдохну денька два, а потом слетаю в Москву. Пора окончательно договориться об уходе и сдавать дела. Думаю, теперь министр отпустит».
Дома принял ванну. Посидел с женой за столом, с аппетитом ел, хвалил домашнюю стряпню.
У девочек в тот день были соревнования по фигурному катанию во Дворце спорта, и они задерживались позже обычного.
Клавдия Ивановна вышла, оставив Сергея Тарасовича одного. Он развернул не прочитанные еще газеты и журналы, принялся просматривать почту, полистал страницы новой книги, забытой девочками на диване.
Девочки пришли домой возбужденные, еще не остыли от азарта спортивных состязаний. Подойдя к дому, увидели светящиеся окна в столовой.
— Папа приехал!
Быстро проскочили в подъезд, побежали по лестнице наверх. Осторожно открыли своим ключом дверь, тихо разделись в прихожей и, мягко ступая на носках, направились к столовой, желая внезапно появиться перед отцом.
Из столовой слышался какой-то разговор, различались детский и мужской голоса. Маруся и Женя в недоумении остановились и, прежде чем войти в комнату, решили заглянуть в щелку. Увидели Сергея Тарасовича в глубине комнаты. Он лежал в низком мягком кресле, откинувшись на спинку, закрыв глаза, в белой рубашке с расстегнутым воротом, без галстука, без пиджака. Правая рука повисла вниз, касаясь ковра, куда упали газеты и раскрытая книга.
Девочки застыли на месте как окаменелые, с удивлением смотрели на отца.