– Может, с Ириком нам повезет больше, – сказал Дженкинс.
Ирик заявил, что сонет Шекспира – бессмыслица. Отрывок про ковбоя – бред. Мона Лиза безобразна, карандашный рисунок немногим лучше. Бах, китайский хор, Коул Портер и экспромт Хендрикса – все звучало для его ушей как бессвязный шум.
– Вот познакомитесь поближе с цивилизацией Орджд, тогда поймете, что такое настоящее искусство, – заключил Ирик и поскреб хвостом лоб.
– Разумеется, – добавил он, – не следует забывать, что я грубый, неотесанный солдат и по натуре своей склонен резко осуждать ваше искусство.
Что опять-таки ничего не доказывало.
– Беда в том, – заявил Дженкинс позже, – что отрицательный результат ничего не значит. Они оба могли выражать честное мнение. Нужны более убедительные доказательства.
– Может быть, остальные что-нибудь накопали, – предположил Хендрикс.
– Вечером соберем совещание и посмотрим.
На совещании было представлено огромное количество данных, некоторые из них были не в пользу Алмуроа, другие – не в пользу Ирика. Но ничего такого, что позволило бы сделать окончательный вывод.
– Камень преткновения – отсутствие абсолютной шкалы, по которой мы могли бы оценивать «варварство» и «цивилизованность», – сказал Дженкинс. – У нас нет четких шаблонов, нет образцов стопроцентного варвара или стопроцентно цивилизованного существа.
– Но у нас есть собственные стандарты, – возразил Томлинсон. – Можно экстраполировать их…
– И они все равно останутся нашими, – сказал Дженкинс. – Настоящая цивилизация может иметь стандарты, совершенно непостижимые с нашей точки зрения.
– С этим не поспоришь, – согласился Карнье. – Но какой-то критерий все равно нужен.
– Знаю, – вздохнул Дженкинс. – Вот только какой? Предположим, мы докажем, используя наши стандарты, что некий индивидуум цивилизован. А вот по его стандартам наше решение будет ошибочным.
– Хорошо бы придумать какой-нибудь тест, простой и надежный, – мечтательно произнес Хендрикс.
– А вот на это не рассчитывайте, – сказал Дженкинс. – Ваша фантазия беспочвенна. Полагаю, большинство из вас ожидает обнаружить нечто такое, что сразу же все расставит по своим местам. Скажем, один из инопланетян допустит простую, но показательную ошибку, которая сейчас же его разоблачит. В жизни, господа, так не бывает…
Хендрикс подавил улыбку. Именно на это он и рассчитывал.
– Беда теории «показательной ошибки» состоит в том, – продолжал Дженкинс, – что мы можем осудить целую расу из-за отсутствия ораторского мастерства у одного из ее представителей.
– И что теперь? – спросил Томлинсон.
Дженкинс пожал плечами.
– Мы размножили результаты всех тестов, – сказал он. – Пожалуйста, ознакомьтесь, подумайте и постарайтесь прийти к какому-нибудь заключению. Завтра в полдень мы примем решение.
Хендрикс помассировал ноющую шею. На все про все – менее пятнадцати часов: ночь и половина дня, после чего Земле предстоит сделать ставку.
– Вы вольны проводить любые тесты, какие захотите, – добавил Дженкинс. – Желаю удачи.
Хендрикс посмотрел на часы: девять вечера.
С распечатанными результатами под мышкой Хендрикс отыскал пустой кабинет и погрузился в чтение.
Первой шла биология. Согласно отчету, Алмуроа демонстрировал признаки более развитого существа. Его нервная система была похожа на человеческую. В то же время отсутствовал аппендикс. Был упрощенный пищеварительный тракт. Плюс ко всему – дополнительное сердце.
Тем не менее, отметили биологи, Алмуроа – существо плотоядное и приспособленное к ночному образу жизни.
И где здесь признаки цивилизованности?
У Ирика были большие когти, бронированная кожа, хватательный хвост, антенны. Несмотря на его принадлежность к двуногим, биологи сомневались в его родстве с человеком. Из-за нехватки данных они не могли предположить, каково истинное происхождение инопланетянина, но указали на его рептилоидную внешность.
Как выяснилось, в мозгу у Ирика чуть больше извилин и нервная система у него сложнее, чем у Алмуроа. Биологи, правда, не преминули напомнить, что нельзя делать выводы о расе в целом, изучив мозг только одного представителя. Индивидуальные различия бывают очень значительны.
Были тут признаки цивилизованности?
Отчет психологов не был закончен из-за отсутствия стандарта, на котором можно было бы основывать выводы.
Результаты детектора лжи вообще не имели смысла.
Отчет физиологов указывал на чуть более быструю реакцию Алмуроа, которую можно было истолковать и как безотчетный защитный рефлекс, и как хорошо натренированный цивилизованный отклик – смотря какая теория вам ближе.
По мнению физической антропологии, вид Ирика возник в горячем мире, в то время как вид Алмуроа происходил с холодной планеты. Опять-таки истолковывай как хочешь…
Прошло несколько часов. Факты и цифры кружились в голове у Хендрикса. Сначала он склонялся в пользу Ирика. Но, проведя самоанализ, обнаружил, что все дело в размерах инопланетян: большие размеры тела он неосознанно ассоциировал с варварством, а меньшие – с цивилизованностью.
Затем чаша весов склонилась в пользу Алмуроа. Однако, поразмыслив, Хендрикс понял, что для него рептилоидность является синонимом варварства.
Он отодвинул бумаги. Ну разве можно быть объективным в таком важном деле?
Остаток ночи Хендрикс потратил на борьбу с собственными предубеждениями, которые мешали мыслить непредвзято. Цивилизованность, внушал он себе, не имеет ничего общего с внешним видом. Представители цивилизованной расы могут быть пяти метров ростом, говорить ушами и без умолку нести чепуху. А вот ловкие, благообразные и чистоплотные существа на поверку могут оказаться совершеннейшими дикарями.
К утру он уже был готов сдаться. После отсортировки предрассудков в голове осталась пустота.
– У нас есть время для еще одного теста, – сказал Дженкинс, когда все собрались вместе. – Потом придется принимать решение – раз и навсегда. Господа Томлинсон и Карнье разработали тест, и, я надеюсь, он что-нибудь да прояснит.
Они прошли вслед за Дженкинсом в комнату, примыкающую к комнате Алмуроа. Сквозь стену из зеркального стекла они могли наблюдать за пришельцем, оставаясь при этом невидимыми.
В комнату Алмуроа вошел доброволец. Бросив на пришельца презрительный взгляд, он сказал:
– Ладно, парень. Ты уже успел?
– Успел что? – спросил Алмуроа, поднимаясь на ноги.
– Помолиться, чертов дикарь. Теперь-то мы точно знаем, что ты посланник Слирет Пэк!
Алмуроа отреагировал молниеносно. Гневно зарычав, он оторвал человека, словно щепку, от пола и поднял над головой. Доброволец пронзительно закричал, и тут пришелец спохватился.
– Прошу прощения, – сказал он, с осторожностью ставя человека на ноги. – Мы, солдаты, парни темпераментные. Я погорячился.
Доброволец с побелевшим лицом пятился к двери.
– Вам больше нечего бояться, – заверил Алмуроа. – Вообще-то, я существо цивилизованное, несмотря на вспыльчивый нрав. Раз уж ваш народ предпочел ошибиться, я с этим ничего не поделаю. – Он уселся обратно в армированное кресло. – Надеюсь, ваши дети простят вас за то, что вы собираетесь сделать.
– Видали? – Карнье толкнул Хендрикса в бок. – Примитивные, едва сдерживаемые эмоции. Он себя выдал.
– Будь он цивилизован, – заметил Хендрикс, – его реакция на нашу глупость, возможно, была бы такой же.
– Не путайте божий дар с яичницей, – промолвил Карнье с отчаянной уверенностью. – Он выказал реакцию дикаря!
– Теперь протестируем Ирика, – сказал Дженкинс.
Потрясенный доброволец согласился повторить опыт при условии, что его подстрахуют.
– Ладно, парень, – обратился он к чешуйчатому Ирику. – Ты все успел?
– А что я должен был успеть? – удивился Ирик.
– Помолиться, чертов дикарь, – сказал человек, отходя бочком от шипастого хвоста. – Теперь-то мы точно знаем, что ты посланец Харраг-орды!
Некоторое время Ирик просто стоял, подергивая антеннами. Затем повернулся и отошел к окну, обвив хвостом запястье.
– Что ж, очень жаль, – сказал он, не оборачиваясь. – А варварам понравится эта планета. Только не говорите, что я вас не предупреждал.
– Вот! – торжествующе выкрикнул Томлинсон. – Ну наконец-то хоть что-то! Вы это видели? Как ловко он скрыл свои эмоции!
– Полагаете, он варвар? – спросил Дженкинс.
– Безусловно! Его безразличие наигранно. Разве можно сохранять спокойствие, когда судьба твоего народа висит на волоске? Он поступил как расчетливый, безжалостный и аморальный дикарь.
– Я смотрю на это иначе, – возразил Карнье. – Мы видели самоконтроль цивилизованного существа.
– Ничего подобного, это не более чем хитрость, – терпеливо пояснил Томлинсон. – В отличие от искренной реакции Алмуроа. В критический момент тот не сдержал эмоций. Ясно же, что Алмуроа туповатый, но честный солдат.
– Господа, в нашем распоряжении один час, – объявил Дженкинс. – Предлагаю перейти в конференц-зал и принять решение.
– Итак, – первым взял слово Карнье, когда все расселись. – Я сделал выбор в пользу Ирика. Хочу объяснить почему. Во-первых, я уверен, что его самоконтроль в последнем тесте – безусловный признак культуры. Дикари не способны сдерживать эмоции.
– Вы никогда не слышали о примитивном стоицизме? – тихо спросил Томлинсон.
– Во-вторых, – продолжил Карнье, игнорируя вопрос, – по данным биологов, у Ирика более развитый мозг. Это предполагает более развитый интеллект – сопутствующий признак цивилизованности. И наконец, его отрицание нашего искусства – это, безусловно, более искушенная оценка в отличие от коварного одобрения всего и вся, выраженного Алмуроа.
– Вы абсолютно не правы. – Томлинсон затушил сигарету и встал. – Я уже указывал на искреннюю реакцию Алмуроа в последнем тесте. Подумайте и о его самоконтроле: оценив ситуацию, он отпустил человека. Ирик же отреагировал именно так, как, по его мнению, мы от него ждали.
Хендрикс слушал, но ему нечего было сказать. Почему-то все аргументы казались неубедительными. Хотя все это не более чем личное мнение…