Никто не засмеялся.
– Лучше нам лечь поспать, – сказала Клэр после паузы, и все закивали.
– Если хочешь, тащи свой матрас к нам, – вдруг предложила Нина Тому. – Мне бы одной сейчас было бы неуютно.
– Спасибо, это… это очень мило, – ответил Том. – Но не надо. Я просто запрусь, чтобы никакой незваный гость не покусился на мое достоинство. Не то чтобы у меня его много осталось…
– Вот это ты хорошо сделала, – похвалила я Нину, залезая под одеяло. – В смысле, Тома по-звала.
– Тоже мне, дело, – фыркнула Нина. – Мне просто его жалко стало. И вообще, у него явно хороший хук справа, так что сосед был бы полезный. Хочешь свет оставить?
– Не надо. Главное, дверь теперь заперта.
– Ну да. – Она выключила ночник и посмотрела на экран телефона. – Третий час, кошмар… И сети по-прежнему нет. А у тебя не ловит?
Я протянула руку к тумбочке.
Телефона не было.
– Не могу найти. Погоди, ночник включу.
Я стала искать со светом – на полу, под кроватью, под тумбочкой, в сумке.
Телефона не было. Лишь валялся отсоединенный провод зарядного устройства. Я попыталась вспомнить, когда в последний раз брала его в руки. В машине? Нет, я его за обедом доставала. А потом не помню. Без связи как-то смысла не было то и дело за него хвататься… Вроде бы я ставила на зарядку перед ужином, но вполне возможно, это было не сегодня, а вчера. Похоже, все-таки в машине выро-нила.
– Нету, – заключила я. – В машине остался.
– Ну и ладно. – Нина зевнула. – Главное, завтра его тут не забудь.
– Ага. Спокойной ночи.
– И тебе.
Она заворочалась, устраиваясь поудобнее. Я закрыла глаза и стала пытаться уснуть.
Что произошло дальше?
Господи… Что произошло дальше? Я не уверена, что…
Я полулежу на больничной койке, пытаясь выстроить спутанные воспоминания в верном порядке, и тут дверь палаты снова распахивается. Сестра вкатывает перед собой тележку с подносом.
– Сейчас доктор посмотрит на твои анализы, и, скорее всего, потом тебе разрешат помыться. А пока надо позавтракать.
– Слушайте… – Я пытаюсь приподняться на подушках. – Слушайте, полиция там, за дверью… Они ко мне?
Сестра неловко отводит глаза и начинает сосредоточенно водружать на столик еду: картонную тарелочку с воздушным рисом, стакан молока и мандарин.
– Они ведут расследование несчастного случая, – наконец говорит она. – Наверняка с тобой захотят поговорить, но для этого им нужно разрешение лечащего врача. Я им так и сказала: не позволю врываться в палату среди ночи. Нечего, пусть ждут.
– Я слышала… – В горле у меня что-то скребется, то ли плач, то ли крик. – Они говорили, что кто-то погиб…
– Вот ведь! – Медсестра сердито хлопает ящиком. – Ну что они творят! Тебе нельзя волноваться, с твоей бедной головой!
– Так это правда? Кто-то погиб?
– Я не имею права обсуждать других пациентов.
– Это правда?!
– Я очень прошу тебя успокоиться. После такой травмы головы волнение противопоказано.
Она разводит руками, ничего не собираясь мне объяснять. Мне уже хочется завопить от этого дежурного жеста.
– Как я могу не волноваться?! Кто-то из моих друзей погиб, и я даже не знаю кто! Вы можете имя назвать? Почему я этого не помню! Почему я не помню, что было перед аварией?
– Так часто бывает после черепно-мозговой травмы. – Ее голос звучит очень мягко, так говорят с детьми и умалишенными. – Это связано с тем, как мозг переводит информацию из краткосрочной в долгосрочную память. Если что-то прерывает процесс, часть информации может потеряться.
Господи, я должна вспомнить! Я должна вспомнить, потому что кто-то погиб, под дверью моей палаты сидят полицейские, скоро они придут ко мне задавать вопросы, а я не знаю, что им отвечать, о чем меня вообще спрашивают!
Я помню, как бегу, бегу через лес, и на мне кровь – на руках, на лице, на одежде…
– Пожалуйста… – Голос срывается, в нем столько униженной мольбы, что я ненавижу себя за это. – Пожалуйста, скажите мне, что произошло? Что с моими друзьями? Откуда на мне столько крови? Я ведь не так сильно голову разбила, почему я вся в крови?!
– Я не знаю, – тихо отвечает медсестра с неподдельным сочувствием. – Не знаю, солнышко. Я приведу к тебе доктора, может, он что-то прояснит. А пока тебе надо поесть, восстановить силы. И доктор пусть увидит, что у тебя есть аппетит.
Она выкатывает тележку из палаты, дверь закрывается, и я остаюсь один на один с воздушным рисом.
Надо встать. Подняться на ватные ноги, дойти до коридора. Потребовать ответа от полиции. Но я остаюсь на месте. Слезы катятся по лицу и капают с подбородка на воздушный рис. Одуряюще пахнет мандарин; от терпкого запаха в голове вертится что-то, что я не могу ни вспомнить, ни забыть.
«Ну давай! – подгоняю я себя. – Давай! Соберись! Вставай! Выясни, что происходит! Выясни, кто погиб!»
Я не двигаюсь. И не только потому, что у меня болят ноги, раскалывается голова и все мышцы превратились в мокрые тряпки. Я не двигаюсь, потому что мне страшно. Я не хочу слышать имя, которое назовут мне люди из полиции.
Потому что я боюсь, что они пришли за мной.
Глава 21
Мозг заполняет дыры в памяти, дорисовывая в них то, чего не было.
Надо отделить факты от собственных фантазий.
Но как? Я же писатель. Мы профессиональные лжецы. И остановиться бывает очень сложно. Видишь дыру в сюжете – надо ее заполнить, добавить причину, мотив, правдоподобное объяснение.
И чем больше я стараюсь припомнить реальных событий, тем больше «фактов» рассыпается в пыль…
Точно помню, что проснулась от испуга. Не знаю во сколько, было еще темно. На соседней кровати сидела Нина, ее расширенные глаза поблескивали в полумраке.
– Ты слышала? – прошептала она.
Я кивнула. Я слышала, как кто-то прошел по коридору. А потом тихо отворилась одна из дверей.
Сердце стучало где-то в горле. Я сбросила одеяло, схватила халат. Перед глазами стояли свежие следы на лужайке.
Мы легли спать, не обыскав дом.
Секунду я постояла на пороге, прислушиваясь. Потом с осторожностью выглянула. В коридоре стояли Клэр и Фло, бледные от страха. Фло держала ружье.
– Что-то случилось? – прошептала я как можно тише.
Клэр быстро кивнула и пальцем указала на лестницу. Я вслушивалась, но не могла ничего различить из-за шума в ушах и собственного сбивчивого дыхания. Потом внизу что-то зашуршало, и раздался отчетливый стук, как будто кто-то прикрыл дверь. Внизу определенно кто-то ходил!
– Где Том? – спросила я одними губами, и в ту же секунду Том высунул голову из своей комнаты.
– Вы слышали? – спросил он.
Клэр мрачно кивнула.
На этот раз источником звуков был явно не ветер. Мы хорошо слышали шаги. Сначала по плитке в кухне, потом по паркету в коридоре, потом – скрип первой ступеньки.
К тому моменту мы сгрудились в тесный кружок, прибившись друг у другу. Кто-то нащупал мою ладонь и крепко сжал. Фло стояла впереди, подняв ружье. Дуло тряслось, и я подставила снизу свободную руку, чтобы помочь Фло держать ровнее.
Скрипнула еще одна ступенька. Мы разом втянули воздух. На витке лестницы показалась фигура – силуэт на фоне выходящего на лес окна.
Мужчина. Высокий мужчина. Лицо скрыто темным капюшоном. В руке телефон, экран светится призрачным белым светом.
– А ну вали отсюда! – закричала Фло.
И тут ружье выстрелило.
Грянул гром, зазвенело стекло, отдача шибанула, как лошадь копытом, – мы все аж посыпались. Это я хорошо помню.
Помню, как с недоумением таращилась на разбитое окно и скачущие по деревянным ступеням ос-колки.
Помню, как человек вскрикнул – как будто даже не от боли, а от потрясения – и завалился назад. Медленно скатился с лестницы, словно каскадер в кино.
Кто-то включил свет. Он резанул по глазам, так что я на секунду зажмурилась. А потом – увидела.
Брызги крови, битое стекло и алый след, тянущийся там, где тело мужчины сползло вниз.
– О боже… – прохныкала Фло. – Ружье было заряжено!
Медсестра застает меня в слезах.
– Что произошло? Кто погиб? Скажите мне, кто погиб! – повторяю я.
– Не могу, солнышко. – В ее глазах искреннее сострадание. – Мне очень жаль. Доктор Миллер пришел, сейчас он тебя осмотрит.
Ко мне подходит врач.
– Доброе утро, Леонора. Ну, почему мы плачем?
Голос тихий, жалостливый. Мне хочется двинуть ему по морде.
Я собираю волю в кулак, выравниваю дыхание, прекращаю всхлипывать и говорю совершенно четко:
– Кто-то погиб. Мне не говорят кто. В коридоре ждет полиция. Я хочу знать, в чем дело.
– Давайте не будем сейчас об этом волноваться.
– Как, если я уже волнуюсь?! – выкрикнула я.
В коридоре оборачиваются. Доктор похлопывает меня по ноге, желая успокоить, но мне хочется съежиться и отпрянуть от его прикосновения. Я вся в синяках. У меня все болит. На мне одна больничная сорочка, запахивающаяся на спине. Не надо мне вот этих отеческих похлопываний, не надо вообще меня трогать! Я хочу домой!
– Послушайте, – говорит он мне. – Я понимаю, вы расстроены. Наверняка полиция даст ответ на ваши вопросы. Но сначала мне надо вас осмотреть. Убедиться, что вы готовы к разговору. Поэтому успокойтесь, пожалуйста. Вы понимаете, Лео-нора?
Я молча киваю и отворачиваюсь к стене. Он осматривает мою повязку, снимает показатели пульса и давления с монитора. Я прикрываю глаза и отвечаю на его вопросы.
Меня зовут Леонора Шоу.
Мне двадцать шесть лет.
Сегодня… Тут я не обхожусь без помощи, медсестра мне подсказывает. Сегодня воскресенье. Значит, я нахожусь здесь меньше двенадцати часов. Получается, сегодня шестнадцатое ноября. Вряд ли это можно назвать потерей памяти, скорее кратковременная дезориентация.
Премьер-министр сейчас Кэмерон.
Нет, меня не тошнит. Со зрением все в порядке, спасибо.
Да, я не могу вспомнить некоторые события минувшей ночи. Бывают такие события, которые лучше не помнить.