имое, а остаток делить поровну. Даже с учетом этих расходов и девальвации злотого такие заработки казались им золотым дождем.
Вайсс хотел поторговаться с Сохой, но мой отец уже согласился на эти условия. Приятели Вайсса сказали папе, что до такой степени доверяться незнакомому человеку – безумие. А если Соха просто заберет деньги и сдаст их немцам? А если заберет деньги и просто бросит всех на произвол судьбы? Отец в ответ сказал, что у них нет другого выбора, кроме как довериться этому человеку и его товарищам. Так или иначе, на что еще он мог тратить оставшиеся деньги, если не на попытки спасти семью? Других вариантов и правда не было: в самом скором времени ожидалась ликвидация не только «Ю-Лага», но и всех евреев, содержавшихся в Яновском лагере. Словом, вопрос был решен. Выплату половины оговоренной суммы брал на себя наш папа, а остальные деньги вскладчину будут доплачивать остальные. Женщины и дети не в счет. Заговорщики обязались платить Сохе до тех пор, пока не кончатся деньги, потому что никто не верил, что это добровольное заключение может продлиться больше нескольких недель.
В результате единолично принятого моим отцом решения согласиться на условия Сохи в группе возникла напряженность. Вначале лидером был Вайсс: он был автором плана и «хозяином» подвала… Но первые переговоры с работниками канализации вел именно мой папа! Этот случай достаточно точно высветил особенности их характеров: общительность и открытость папы и доходящая до грубости замкнутость Вайсса. И все же Вайсс продолжал считать себя главным, и многие из его приятелей с этим соглашались. Кроме тех мужчин, чьи имена я уже назвала, в нашу группу входили и другие. Их было, наверно, человек 5–6, и все они смотрели Вайссу в рот. Их очень беспокоило то, что какой-то плотник, присоединившийся к разработке операции чуть ли не позже всех, притащил с собой жену и двух малышей и, ни с кем не посоветовавшись, согласился платить Сохе бешеные деньги. Да, папа взял на себя половину расходов, но это для них не имело значения! Отец согласился на поставленные Сохой условия вовсе не для того, чтобы бросить вызов Вайссу, но им, наверно, казалось именно так, потому что баланс влияния в группе после этого и впрямь сместился. Мой отец стремился обезопасить нас и никогда не согласился бы с решениями большинства, если б они ставили под угрозу его семью… семью, которая пользовалась особым расположением Леопольда Сохи. Кроме того, мой папа наверняка знал, сколько у него денег, драгоценностей и столового серебра, и скорее всего прекрасно сознавал, что, имея возможность взять на себя половину расходов группы, был вправе не советоваться с остальными относительно платы за спасение.
Во время визитов в подвал Вайсса Соха сблизился с папой и полюбил нашу семью. Эти теплые взаимоотношения только усилили напряженность в группе, потому у остальных стало возникать все более стойкое ощущение, что Соха сотрудничает не столько с ними, сколько с моим отцом. Папа стал называть Соху Польдю – уменьшительным вариантом имени Леопольд. Они говорили о войне, о том, как могут поплатиться Соха и его товарищи за помощь нам, о том, на какой риск они идут. Говорили о том, что будет, если нас найдут под землей. А еще – о семье Сохи, о его прошлом, и результаты этих бесед убедили моего отца, что Соха – хороший человек.
Скажем прямо, моему отцу, Вайссу, Берестыцкому и всем остальным терять было нечего, но поляки, вступая в сговор с нами, шли на смертельный риск. Даже до того, как мы спустились в канализацию, их могли отправить на виселицу только за то, что они обсуждали с нами план нашего спасения. И казнили бы не только их, но и жен и детей.
Ежи Ковалов нашел для нас безопасное место. Соха нарисовал карту и объяснил, как до этого места добраться, а также где они со Стефеком Вроблевским оставят доски, чистящие средства и инструменты, чтобы обустроить убежище. Кроме того, нам были нужны резиновые сапоги. Мой отец, Вайсс, Берестыцкий, дядя Куба и Мундек Маргулис по прозвищу Корсар сразу же спустились в подземелье, чтобы начать работы. Парикмахер Маргулис отличался любовью ко всяческим авантюрам. Небольшого росточка, юркий, он и впрямь смахивал на пирата.
Каждый день двое-трое мужчин отправлялись обустраивать убежище. Не помню, чтобы в этих приготовлениях принимал участие отец моей мамы Йозеф Гольд, но все знали, что в час икс он уйдет с нами. Да, в свободное от работы на немцев время мужчины почти постоянно находились в канализации. В основном они очищали найденное для нас Коваловым место. Там было так много ила, грязи и паутины, что, несмотря на все старания, оно никак не превращалось во что-то более или менее похожее на человеческое жилье.
Вайсс пытался командовать: указывал, что делать, где убирать мусор в первую очередь и пр. Он считал, что убежище принадлежит ему, а остальные смогут остаться там с его разрешения. Большинство группы составляли его друзья-приятели, однако в присутствии Сохи власть сама собой переходила в руки моего отца. Без Сохи Вайсс чувствовал себя единоличным начальником.
Однажды перед спустившимися в канализацию, мужчинами появился человек с лампой и по-немецки приказал остановиться. Они подумали, что их замысел раскрыт, и пустились прочь по нависающему над Пельтевом карнизу… Очень скоро увидели еще один огонек фонаря – уже спереди.
– Мы попались! – сказал кто-то. – Мы в ловушке!
Что делать? Бежать некуда. Впереди маячил свет одного фонаря, за спиной – другой, с одной стороны – каменная стена тоннеля, с другой – смертоносные потоки речной воды.
Позднее папа сказал мне, что продолжал двигаться вперед чисто инстинктивно, но на самом деле тут сработала и логика. Кто находится сзади, было ясно – ведь оттуда кричали по-немецки. Впереди же такой определенности не было, и лампу мог держать как враг, так и друг. Это было математическое уравнение, решение которому нашлось вроде само собой, но в действительности было основано на принципе исключения большего из двух зол: шанс на спасение был, только если продолжать идти вперед, и, как выяснилось, эта лампа была в руках Сохи и Вроблевского. Какое чудесное стечение обстоятельств – еще одно из наших маленьких чудес!
В гетто произошло очередное маленькое восстание, и поэтому на улицах города было неспокойно. Немцы нашли в канализационном колодце повешенного эсэсовца. Войска СС прочесывали гетто, разыскивая преступников. Зная, что заговорщики работают под землей, Соха с Вроблевским спустились в канализацию предупредить об опасности.
Они рассказали мужчинам о происходящем, а потом затолкали их в ответвление от большого канала. Им повезло, что они оказались совсем рядом с этим тоннелем, который, кстати, вел к входу в подвал. Мужчины из нашей группы так часто спускались в канализацию, что начали сносно ориентироваться в лабиринте тоннелей. Берестыцкий вывел их к подвалу Вайсса – там они и стали ждать весточки от Сохи. В то же время Сохе удалось прикрыть ответвление от главного канала. Они с Вроблевским дождались немцев якобы для того, чтобы получить указания по проведению облавы. Они сделали вид, что участвуют в операции вместе с немцами, а потом позволили немцам увести себя искать преступников в другом направлении. Немцы спросили о людях, бесследно исчезнувших из тоннеля, и Соха сказал им, что это была еще одна группа работников канализации, тоже участвующая в поисковой операции. Мой папа узнал обо всем этом только на следующий день, когда Соха вернулся в подвал с очередными инструкциями и советами.
Соха рассказал отцу, как страшно было им с Вроблевским обманывать немцев: не поверив в их историю, те вполне могли бы обвинить их в расправе над эсэсовцем. Пожалуй, именно в этот момент Соха и его товарищи впервые осознали, какой опасности подвергли себя. Конечно, чисто умозрительно, они понимали это и раньше, но теперь, оказавшись на грани провала, прочувствовали до конца. Вообще-то Ковалов и Вроблевский после этого инцидента даже уговаривали Соху отказаться от этой затеи, но он их и слушать не хотел. Он сказал им, что сделает все и сам, а они просто потеряют свою долю. Судя по всему, этого аргумента хватило. Конечно, игнорировать опасность они не могли, но и денег им было обещано столько, что отказаться от них они были не в состоянии.
Тем временем заговорщики продолжали готовить наше убежище. Днем они ходили работать на немцев, а по ночам спускались в подземелье. Не знаю, когда они успевали спать… возможно, они спали по очереди, а может, не спали вообще. В таком режиме они и работали вплоть до 30 мая 1943 года. Папа не знал, когда обстоятельства заставят нас уйти в подземелье, но настаивал на том, что подготовиться нужно по максимуму и как можно быстрее. Остальные с этим не спорили, и в результате к нужному моменту наш бункер был подготовлен к жизни настолько, насколько это было возможно. До какой степени можно навести порядок в канализации? Мужчины убрали грязь и мусор. Запасли продукты, принесли кастрюли, сковородки, консервы, сколотили лавочки.
Конечно, в то время папа не рассказывал о том, что происходит, своей 7-летней дочери. Я даже не знала, что он планирует спрятать нас в канализации. Я не до конца понимала, куда мужчины уходят по ночам. Я догадывалась, что он готовит какое-то убежище – вроде тех, в которых уже приходилось прятаться нам с братом, но о канализации мне никто не говорил. Еще я понимала, что в реализации плана принимает участие и Соха с товарищами, но больше ничего не знала. Поэтому я была очень удивлена, когда меня разбудили в жуткую ночь окончательной ликвидации гетто. Вокруг царил хаос! Стоял страшный шум, туда и сюда бегали перепуганные люди. Я расплакалась, хоть это было совсем не в моем характере. Та ночь была не похожа на остальные – самая страшная ночь в моей жизни.
Я была уже одета: простенькая белая блузка, темная юбка и мой любимый зеленый свитер. Уже в те времена зеленый свитер служил мне напоминанием о бабушке и о том, чего мы лишились. Собирать и упаковывать нам было почти нечего. Родители просто разбудили меня и сказали, что пора. Помню, как просила маму обуть меня в казавшиеся мне очень красивыми сине-белые сандалии. Но она заставила меня надеть тяжелые сапоги.