Различные элементы личности Николая II порой вступали в конфликт при столкновении с российскими реалиями. Так произошло во время революции 1905–1907 годов, когда монархия оказалась на грани гибели. Опасным фактором в этой революции было стремление крестьянства экспроприировать владения аристократии и дворянства. Хотя земельные активы традиционной элиты резко сократились после 1861 года, в некоторых российских губерниях дворяне по-прежнему владели значительной (но далеко не большей) частью сельскохозяйственной земли. Согласие на экспроприацию крупных имений стало бы важнейшим первым шагом к консолидации “союза царя и народа” и привела бы его в соответствие с современной популистской политикой. Однако Николай решил, что частная собственность должна остаться неприкосновенной. Это решение имело под собой солидные прагматические основания: экспроприация затормозила бы модернизацию российского сельского хозяйства и могла бы привести к банкротству казны. Она также нанесла бы удар не только по интересам российских элит, но и по общей для европейских высших и средних классов установке, которая гласила, что святость частной собственности лежит в основе Европейской цивилизации и является главной причиной установления европейского господства во всем мире. Во ходе революции 1905 года на правом фланге российской политики возник целый ряд популярных и потенциально многочисленных партий. Николай заигрывал с ними, но даже не задумывался о том, чтобы возглавить их, и относился к ним как к несомненно нижестоящим союзникам39.
Позиция Николая II во время революции 1905 года многое говорит о пределах популистского монархизма. Политические инстинкты наследственных монархов, чьи династии правили веками, отличались от инстинктов популистских демагогов и лидеров. Их власть опиралась на другие социальные группы, другие ценности и другую тактику. Как минимум, они были не такими ненасытными, не такими изобретательными и не такими беспощадными. Макс Вебер частично провел это различие, противопоставив традиционное лидерство харизматическому. Европейские (и российские) монархи начала XX века также отчасти действовали в соответствии с третьим типом лидерства по Веберу, который обычно называется рационально-легальным. В отличие от многих более ранних королевских династий, с которыми мы встречались на страницах этой книги, они имели строго регулируемые системы престолонаследия, огромные и регламентированные бюрократические аппараты и своды письменных конституционных законов. История итальянских фашистов показывает, что монархия могла на время делиться властью с радикальным популистским движением и его лидером, но это было в послевоенную эпоху, когда династические устои, существовавшие до 1914 года, оказались подорваны. Несмотря на древность Савойской династии, итальянская либеральная монархия после 1861 года в любом случае была новым и довольно скромным институтом в сравнении с Романовыми и даже с Гогенцоллернами. Она жила в тени гораздо более древней и грандиозной ватиканской монархии, которая соседствовала с ней. Кроме того, отношения монархии с фашизмом всегда были напряженными, нестабильными и исполненными подозрений. В 1943 году Виктор Эммануил сместил Муссолини и низложил фашистский режим40.
По титулу Николай II был не только императором, но и “самодержцем всероссийским”. Царь не был ни итальянским королем, ни тем более японским императором, российская традиция и политическая культура предполагали, что он должен не только царствовать, но и править. В России никогда не существовало позиции, эквивалентной османскому великому визирю и германскому канцлеру. Главные приверженцы монархии во всем ориентировались на царя, особенно в переломные моменты. Так, в разгар глубокого политического кризиса, вызванного тяготами Первой мировой войны, императрица Александра призвала своего мужа показать себя “самодержцем, без которого немыслимо существование России”. По характеру Николай плохо подходил на роль самодержца. По велению судьбы человеку, который не любил политику и политиков, пришлось вращаться среди них. Не лишенный целеустремленности и упрямства, Николай в душе был добрым и чувствительными человеком, которому претили амбициозные и агрессивные люди, населявшие политический мир. Он боялся попасть под их контроль и старался отстоять свою независимость41.
Даже если не брать в расчет особенности характера, по причинам, перечисленным ранее в этой главе, монарх в XX веке не имел шансов эффективно руководить правительством. Управлять государством было слишком тяжело, а правительственный аппарат стал слишком сложен. Россия была крайним проявлением общей тенденции. Даже не считая младших конторских работников, посыльных и уборщиков, число гражданских служащих в одном только Санкт-Петербурге в 1880–1914 годах возросло с 23 до 52 тысяч человек. Российское государство пыталось гораздо активнее, чем страны “первого мира”, участвовать в социальной и экономической жизни. У него не было других вариантов, поскольку России необходимо было достаточно быстро проводить модернизацию, чтобы мобилизовать стремительно растущее население и защищаться от противников в Первой мировой войне. В период, когда еще небольшое британское казначейство придерживалось принципа свободной конкуренции, российское министерство финансов разрабатывало и контролировало ускоренную модернизацию промышленности и коммуникаций. После 1906 года министерство земледелия и землеустройства проводило масштабную параллельную программу, направленную на трансформацию экономики, образования, культуры и системы землевладения в деревнях, где по-прежнему проживало более 80 процентов российского населения. Россия обладала самой многочисленной и продвинутой в Европе тайной полицией, а контролировать эту ветвь управления в силу ее секретности всегда было особенно тяжело. Хотя попытки Николая единолично повелевать этим огромным и сложным аппаратом были безуспешны, они не позволяли ни одному премьер-министру эффективно выполнять эту работу за него. В результате в самом центре правительства зияла прореха, что привело к реальной и символической катастрофе, когда страна столкнулась с колоссальными сложностями во время Первой мировой войны42.
Когда Николай II взошел на трон в 1894 году, у него было мало опыта в политике и управлении государством. Он боготворил своего отца Александра III и разделял его политические цели и принципы. Внутренняя политика России следовала курсу, заданному Александром, до начала XX века, когда начался кризис, который едва не привел к падению монархии в ходе революции 1905 года. Между тем Николай позволил своему дяде, великому князю Сергею Александровичу, экспериментировать с так называемым полицейским социализмом в Московской губернии, а сам – в издавна характерной для монархов манере – сосредоточился главным образом на внешней политике. В первую очередь он проявлял интерес к Азиатско-Тихоокеанскому региону, с которым, как справедливо полагал император, связано будущее России. Развитие и колонизация Сибири позволяли правительству совмещать преимущества нации и империи, решая важнейшую задачу, с которой сталкивались все правители европейских великих держав. На протяжении столетий экспансии отсутствие враждебных великих держав у ее восточных границ играло на руку России. Возвышение Японии, которая пыталась установить свою власть на Азиатском континенте, захватив Корею и Маньчжурию, принесло с собой новые и крайне неприятные угрозы. К несчастью, император недооценил силу и целеустремленность японцев. Не послушав более осторожных и опытных министров, он привел Россию к катастрофическому поражению в войне с Японией в 1904–1905 годах. Это была самая важная из личных инициатив Николая как самодержца, и она нанесла непоправимый ущерб его репутации. Впрочем, даже более мудрая политика не могла решить фундаментальную стратегическую дилемму. В 1909 году российский военный министр предупредил Николая, что, если Россия одновременно столкнется с угрозами со стороны Японии и Германии, страна окажется парализована. Если бы в конце 1941 года, когда Гитлер оказался на подступах к Москве, японцы нанесли удар в северном, а не в южном направлении, мы сегодня, возможно, жили бы в другом мире.
Унизительное поражение, нанесенное Японией в момент, когда в России и без того нарастала внутренняя оппозиция, привело к революции. Она, в свою очередь, стала причиной появления парламента и начала эпохи так называемой конституционной монархии. Главная дилемма, стоявшая перед Николаем с момента его восшествия на престол, обострилась, но осталась, по сути, неизменной. В 1914 году городское и образованное население России составляло менее одной пятой от 170 миллионов человек, проживавших в империи, но в абсолютном выражении, а также в сравнении с другими европейскими странами, это было немало. Города и элита страны были во многом прогрессивны. В той среде существовали передовые технологии, газеты, которые порой расходились тиражами значительно более юс тысяч экземпляров, и авангардная высокая культура, где творили такие мастера, как Шагал, Стравинский и Скрябин. Казалось, это общество вошло в постмодерн, не успев стать в полной мере буржуазным и современным. Оно считало систему правления, основанную на характерных для XVIII века принципах бюрократического абсолютизма и более древних концепциях монархии, где власть принадлежала помазанникам божьим, безнадежно устаревшей. Левым ухом Николай слушал советы более либеральных министров, которые утверждали, что любая попытка отказать этому обществу в гражданских и политических правах, принимаемых как должное в Европе, неизбежно приведет к революции. И это была правда. Однако из чувства такта министры не акцентировали, что чиновниками старшего и среднего звена в России были главным образом выпускники высших учебных заведений. Без либеральной реформы невозможно было удержать их верность. Частая смена министров в 1915–1917 годах во многом объяснялась тем, что наиболее высокопоставленные чиновники потеряли веру в Николая II и его политический курс. Монархия пала в марте 1917 года, когда от Николая отвернулся даже высший генералитет.