48.
Если бы Османская империя устояла, со временем этноязыковой и даже расовый вариант турецкого национализма, характерный для младотурок, вступил бы в противоречие с курсом, необходимым для сохранения многонациональной империи. Тем не менее в реальности династию и империю уничтожили геополитика и, в частности, Первая мировая война. Хотя Махмуд II и его преемники перестроили Османское государство, они не смогли вернуть империи статус великой державы. Все османские политики и министры в последнее столетие существования монархии понимали, что выжить она сможет лишь в том случае, если будет настраивать европейские великие державы друг против друга и найдет среди них верных покровителей. Четыре десятилетия, предшествовавшие падению империи, Османы по большей части держались Германии, имея на это веские основания. Если бы немцы победили в Первой мировой войне – что едва не произошло, – Османская империя наверняка прожила бы еще как минимум несколько десятков лет. Победа союзников и их последующее стремление ослабить контроль турок даже над Анатолией уничтожили династию. В 1919–1923 годах британцы и французы оккупировали Стамбул и сделали султана марионеткой в своих руках. Это, в частности, стало одним из факторов при зарождении движения в поддержку халифата, которое в это же время охватило Британскую Индию. Самым известным эпизодом в этой борьбе стала жестокая расправа с протестующими в Амритсаре, которые в апреле 1919 года были убиты по приказу генерала Дайера. Когда в 1924 году Ататюрк упразднил Османский халифат, британские и французские империалисты вздохнули с облегчением. Но для многих мусульман, которые по всему миру испытывали на себе давление европейского империализма и сталкивались более сложными испытаниями западной модернизации, исчезновение халифата стало серьезной утратой49.
В отличие от Османов, представители династии Цин не могли взять на себя роль лидеров великой международной религии. С другой стороны, ханьцы составляли гораздо большую долю населения в империи Цин, чем турки – в Османской империи. Кроме того, в силу географических факторов европейцы намного раньше начали оказывать давление на Османов, чем на Восточную Азию. По всем этим причинам, хотя Цин в XIX веке и потеряли часть периферийной территории своей империи, масштаб их потерь был куда меньше, чем у Османов. Как и Османы, Цин поняли, что смогут выжить, только если перестроят государственный военно-фискальный аппарат в соответствии с западными принципами и будут сталкивать империалистические державы друг с другом. К 1914 году главная угроза для Китая исходила от Японии – в первую очередь потому, что это была единственная великая держава, сила и амбиции которой были направлены на Восточную Азию. Значительно ослабив европейское влияние в Восточной Азии, Первая мировая война сделала Китай более уязвимым при столкновении с Японией.
К 1860-м годам наиболее сведущим представителям японской элиты стало очевидно, что, если Япония желает избежать судьбы большей части азиатских государств и сохранить независимость, ей жизненно необходимо провести фундаментальные реформы и открыть страну для западных технологий, институтов и идей. Стремительный рост японской экономики и военной мощи в десятилетия после так называемой реставрации Мэй-дзи, произошедшей в 1868 году, поразили весь мир и доказали, что успешной в Новое время может быть не только Европа. Существует множество комплексных причин, по которым Япония – единственная из неевропейских стран – к 1914 году ворвалась в число великих держав. Принципиальный момент состоял в том, что Япония – этнически однородная и относительно небольшая страна, окруженная морями – соответствовала европейской модели этнонационального государства даже лучше, чем любое из европейских государственных образований. Правительству было проще трансформировать такую страну, чем огромную многоязычную империю, контроль над которой был довольно слаб. И снова, следуя европейской логике, в 1890-х годах, отстояв свою независимость, Япония начала создавать крупную заморскую империю, которая обеспечивала ей безопасность и высокий статус, а также питала ее национальную гордость50.
До реставрации Мэйдзи японская монархия соединяла традиционные местные шаманские ритуалы (синтоизм) с конфуцианскими и буддийскими верованиями, завезенными из Китая в VI–VIII веках н. э. Ее основополагающими текстами были “Кодзики” (“Записки о деяниях древности”) и “Нихон сёки” (“Японская летопись”), составленные в начале VIII века. Они отталкивались от мифа о происхождении императорской династии и японского народа. Император (тэнно) был потомком богини солнца Аматэрасу, которая отправила своего внука Ниниги править на землю. Она дала ему священное зеркало, меч и бусы, ставшие регалиями императорского рода, который, по легенде, восходит к Ниниги и правит Японией по сей день. Подобные мифы о происхождении встречаются у многих народов Восточной и Северо-Восточной Азии. Основными источниками легитимности японской династии служили ее переплетенные с народной религией сакральное происхождение и древность, которая производила впечатление даже на китайцев. Основатель династии Мин отмечал, что японцы – “просто островные варвары, но династия их вековечна, а придворные должности передаются с нерушимой преемственностью. Такова поистине древняя традиция”51.
С первой половины IX века японские императоры не имели политической власти. Их роль сводилась к легитимизации правления влиятельных военных династий, последняя из которых, сёгунат Токугава, господствовала в стране в 1600–1868 годах. Первый сёгун Токугава подтвердил древнюю традицию, постановив, что помимо религиозных ритуалов “император должен заниматься искусствами, первым из которых является познание мира”. Западному наблюдателю приверженность императора Хирохито (1926–1989) изучению морской биологии и сочинению стихов кажется экзотичной, но занятия наукой и поэзией входили в традицию конфуцианской монархии, которую японцы заимствовали у Китая эпохи династии Тан. В тысячелетие, прошедшее с IX века до реставрации Мэйдзи, жизнь императора обычно была весьма печальной. Правящие императоры очень редко покидали дворцовый комплекс в Киото, проводя основную часть времени на территории, площадь которой не превышала 90 гектаров. Поскольку императорские дети ужасно боялись врачей, их ожидаемая продолжительность жизни была чрезвычайно мала даже по стандартам, характерным для эпохи до наступления Нового времени52.
С X века до реставрации Мэйдзи императоры даже не использовали титул “тэнно”. На самом деле даже в тот короткий промежуток времени, когда они обладали реальной властью, они никогда не были императорами в том смысле, в котором я трактую это понятие на страницах своей книги, поскольку Япония была слишком мала, ее народ – слишком однороден, а ее правитель – далеко не столь влиятелен, как современные ему китайские властители эпохи Тан. Отчасти японская императорская династия продержалась так долго именно потому, что не обладала реальной властью. В связи с этим она была не угрозой, а полезным источником легитимности для людей, которые на самом деле управляли страной. Они сохраняли императорскую династию и никогда не пытались захватить престол, и это говорит о том, что и они, и японские элиты уважали религиозную и историческую легитимность императоров. Кроме того, монархия выживала потому, что Япония была островом, защищенным морями от степных кочевников – пусть и не очень надежно. Монголы пытались вторгнуться в Японию в 1274 и 1281 годах, но оба раза их флот уничтожали камикадзе (“божественные ветра”, то есть тайфуны), и японцы считали это свидетельством того, что их святая земля находится под защитой небес.
Монархия оказалась чрезвычайно полезна для реформаторов эпохи Мэйдзи. Радикальные и непопулярные преобразования по заграничному образцу можно было легитимизировать под лозунгом возвращения власти старейшему и высочайшему японскому институту – императору. Японская конституция эпохи Мэйдзи, принятая в 1889 году, наделяла императора верховной властью. Ито Хиробуми, главный архитектор этой конституции, писал, что “Священный Престол появился в то время, когда небо и земля разделились («Кодзики»). Император спустился с небес, он священен и неприкосновенен”. Династия не только называлась вечной, но и считалась предводительницей и родоначальницей всего японского народа. Идея о монархе как символическом отце народа встречалась во многих культурах. Япония возвела ее в абсолют. Император был в теории и политическим, и религиозным вождем своего народа. В отличие от правителей европейских и исламских стран, руководителям эпохи Мэйдзи не приходилось считаться с независимыми религиозными лидерами53.
Но главное, что император был слишком священен, чтобы пачкаться в политической грязи, а династическая традиция не требовала от него играть роль главы правительства. Следовательно, его суверенная власть была великолепным прикрытием для правящих олигархов. Принцип монархического полновластия позволял им отрицать народовластие и демократию, не вынуждая их выполнять неблагодарную работу в попытках контролировать потенциального диктатора из королевской семьи. До Первой мировой войны суверенная власть императора в значительной степени отправлялась неформальным советом опытных государственных деятелей – гэнро. Высокопоставленные германские и российские чиновники завидовали Японии. В 1912 году председатель российского Государственного совета в личной беседе сказал, что “среди петербургских политиков не раз поднимался вопрос о том, как защитить престол от непредвиденного лоббирования и сформировать вокруг него верховный совет (по японскому образцу)”. Это свидетельствовало о том, что значительная часть правящей элиты сомневалась в способностях Николая II. Справедливости ради стоит отметить, что в этом находило отражение и многовековое стремление бюрократических элит к монополизации власти и сохранению за монархом лишь символической роли источника легитимности